И тут же смущенно отстранился:
– Прости, но мне ужасно этого захотелось. Если ты считаешь, что я слишком тороплюсь…
Вместо ответа Камиль наклонилась к нему, и они еще раз поцеловались.
– Так и надо. Мне нужно, чтобы все происходило быстро, – призналась она. – Да к тому же ты здесь, в двух тысячах километров от своего дома… ведь не только же ради эскалопа из меч-рыбы… – Она положила руку на свое сердце. – Если ты не против любви втроем.
Когда они пришли в номер, Камиль прижала его к стене и покрыла поцелуями. Она была удивлена собственными поступками и порывами, но решила ни о чем не думать, всего лишь увлечься своими чувствами и не строить планов на будущее. Она расстегнула ему рубашку, он хотел снять с нее тунику, но она остановила его руку:
– Нет.
Камиль толкнула его на постель, и он не сопротивлялся, когда она резким жестом сорвала с него брюки. Она прижалась к нему, стала тереться о него. Николя тяжело задышал, хотел раздеть ее, но она всякий раз сопротивлялась. Она встала, задернула плотные шторы и погасила свет.
Потом на ощупь вернулась к краю постели, оставляя за собой на полу свою одежду.
Она оседлала его, повернувшись к нему спиной. Николя закрыл глаза, позволил увлечь себя ритмичному движению взад-вперед. Толчки вырывали его из постели, вели к границам наслаждения, словно яростные волны. Наконец он приподнялся, прижался взмокшей от пота щекой к спине своей возлюбленной и, воспользовавшись тем, что оргазм ослабил ее оборону, скользнул руками к остроконечным грудям. И немедленно почувствовал давление на каждом из своих запястий.
– Нет!
Он сопротивлялся, она опрокинула его на постель и повернулась к нему лицом. Удерживала его руки за головой, подавляя его всем своим весом. Это стало схваткой, битвой за наслаждение. Их груди вздымались одновременно, дыхание перемешивалось. Прильнув к ней, Николя ощутил неровности ее шрамов. Что-то шероховатое, бугорчатое и вместе с тем приятное, странное и таинственное. Содрогнувшись, Камиль откинула голову назад и множество образов пронеслись чередой в ее голове, словно это был сон наяву. Хороводы детей, танец по кругу, песок, вздуваемый ветром. Кричавшие девушки с обритыми головами.
Сердце колотилось о ребра, оглушительно грохотало, барахталось, боролось изо всех сил, словно дьявол, сидящий в ней. Она плакала и смеялась одновременно, была счастлива и несчастна, а в это время Николя, тоже достигнув наслаждения, вонзал ногти ей в спину. Совершенно выдохшись, Камиль рухнула рядом с ним на живот.
Николя повернулся к ней и нежно погладил ее затылок:
– Я бы хотел тебя видеть.
– Невозможно.
– Невозможно? Почему? Ты имеешь в виду шрамы после твоей операции? Это же ерунда. Они часть тебя, и ты не должна их стыдиться.
Он говорил успокаивающим, ласковым голосом. Камиль хотелось прижаться к нему, но она сдержалась. Она слишком боялась влюбиться. Она и без того уже так боялась умереть.
Встав, она нагнулась, протянула наудачу руку к вороху одежды, выудила оттуда майку, надела. Потом зажгла свет и села на край постели. Запустила маятник метронома, который стал раскачиваться, издавая равномерное тиканье.
– Тебе лучше уйти в свой номер…
– Почему?
– Так будет лучше.
– Ты уверена?
– Мне жаль, Николя, но я бы хотела остаться одна. Увидимся завтра.
Николя заметил тушь, которая растеклась под ее глазами и по щекам. Хотел было подойти к ней, но решил, что лучше оставить ее в покое.
– Как хочешь. Во всяком случае, надеюсь, что не сделал ничего плохого.
– Нет, Николя. Ни в коем случае не думай так. Это для меня был… чудесный момент. И это гениально, что ты приехал сюда ко мне. В самом деле гениально.
Камиль захотелось все ему рассказать. Признаться, что она умирает и что почти не осталось надежды. Что однажды она упадет и уже больше никогда не встанет. Но ей не хватило ни смелости, ни силы.
Николя оделся, глядя на метроном, поцеловал Камиль в последний раз и, перед тем как выйти, добавил:
– Я никогда не смогу узнать, что творится в твоем сердце, что ты чувствуешь. Потому что нельзя читать в чужих сердцах. Однако я могу сказать, что творится в моем.
Он опустил глаза, снова поднял их на нее.
– Я никогда не влюблялся. Но если это должно со мной случиться, то здесь и сейчас, и я бы хотел, чтобы это был кто-то, похожий на тебя.
И, не дожидаясь ответа, вышел и закрыл за собой дверь.
Камиль прижала роман Мориса Леблана к своей груди, и у нее возникло впечатление, что Полая игла пронзила ей сердце.
Она разрыдалась.
47
Воскресенье, 19 августа 2012 года
Когда аэробус A330 приземлился в аэропорту Эсейса в Буэнос-Айресе, температура за бортом была плюс девять градусов по Цельсию с южным ветром, дувшим со скоростью шестьдесят километров в час под безоблачным небом.
По местному времени была полночь и вдобавок зима. Однако, судя по одежде, которую он взял с собой: легкие брюки, рубашки с короткими рукавами, Франк Шарко, похоже, готовился к более благоприятной температуре.
К счастью, он все-таки догадался упаковать тончайшую шотландскую куртку, в которую и влез сразу же, как только забрал чемодан с движущейся ленты транспортера.
Очередь для иммигрантов, требование указать свой адрес или гостиницу, таможня, получение песо в первом же попавшемся банкомате. Шарко мгновенно понял, что он в Латинской Америке: в аэровокзале пахло специями, таксисты буквально набрасывались на потенциальных клиентов, в голосах слышалась испанская звучность. А главное, вода в туалете закручивалась в противоположную сторону.
Прежде чем сесть в такси, он прочитал полученные эсэмэски. Пришло подтверждение брони из отеля, а заодно сообщение от Люси:
Молодец, забыл удостоверение в пиджаке.
Шарко побледнел и машинально пошарил по карманам. Она была права. Вот что значит уезжать в спешке, да еще и собираться под присмотром тещи.
Он посмотрел на часы и быстро подсчитал. Учитывая разницу во времени, во Франции сейчас пять часов утра. Он отправил эсэмэску о том, что полет в целом прошел нормально, несмотря на ледяной воздух в салоне и слишком малое расстояние между креслами, уродующее ноги. И что ему вполне удастся тут выжить без полицейского удостоверения.
Усевшись в такси, он сообщил водителю адрес: отель «Менесунда» в районе Боэдо.
Минут через двадцать на горизонте в ореоле оранжевого света появился Буэнос-Айрес. Шарко сперва увидел силуэты небоскребов, потом огромные прямые дороги, одни из самых длинных и широких в мире. Несмотря на поздний час, автобусы с утомленным урчанием все еще бороздили улицы – пересекающиеся под прямым углом, упорядоченные, как ряды и колонны на шахматной доске. Франк припомнил свою давнюю поездку в Каир и пришел к выводу, что этот плоский, как галета, город представляет собой мешанину из разных влияний, жанров, эпох и что одна часть его словно застыла в прошлом, а другая гораздо более современна.
Но он вспомнил также, что перед ним нация, познавшая свою долю страданий из-за войн, государственных переворотов, диктатур, сменявших друг друга в семидесятых и восьмидесятых годах, а также из-за финансового кризиса, который в начале двухтысячных привел население к банкротству и погружению в беспросветную нищету. Люди здесь умирали с голоду.
Район Боэдо. Старые машины, трехэтажные дома. Запах жареного миндаля, лаврового листа. Пленительные террасы кафе, заманчивые лавочки: кондитерская «Трианон», кафе «Марго», ресторан «Эскуина дос Мундос»… Повсюду афиши, зазывающие на танго, на каждом углу приглашения потанцевать, отдаться звукам бандонеонов и акустических гитар. Город горячей крови, город латинос. В этот хоть и поздний час все бары района были битком набиты молодой, шумной, выпендрежной публикой.
Шарко высадили перед отелем. Он назвал у стойки регистрации свое имя и быстро вселился. Номер был чистый, опрятный, безликий: с таким же успехом он мог оказаться как в Эй-ле-Розе, так и в Монреале. Он долго стоял под душем, поскольку чувствовал себя грязным после четырнадцати часов перелета, да к тому же рядом с каким-то храпевшим типом, и проспал чуть не до середины дня. Больше двенадцати часов беспробудного сна без сновидений. Так что, когда он проснулся, ему показалось, что он выдирается из зыбучих песков.
Даже не перекусив в ресторане гостиницы, он вышел, одетый в брюки от темно-серого костюма, светлую рубашку и шотландскую куртку. Небо было чистым, густого синего цвета. Пригревало солнце, играло с длинными тенями жакарандов, ветер колыхал их сине-фиолетовую листву. Однако Шарко застегнул молнию своей куртки до самого подбородка.
Ассоциация «Апанови» – Asociación Pro Ayuda a No Videntes – располагалась рядом с футбольным клубом на углу улиц 25 Мая и Боэдо. В здании широкие коридоры, чистые линии, фрески на стенах. Шарко представился у стойки приема посетителей и, когда упомянул, что он из французской полиции, увидел, как глаза человека за стойкой округлились. Его французского языка и обаяния вполне хватило, служебного удостоверения и не понадобилось.
– Хосе Гонсалес здесь? – спросил он.
Человек кивнул и снял телефонную трубку.
Гонсалес появился через несколько минут. Каланча под два метра ростом, с седоватыми усами, напоминавшими кабанью щетину, и губищами, как калебасы. Лет около шестидесяти, одет просто, без особой заботы о том, как выглядит. Видимо, скромного происхождения, Шарко сразу это почувствовал.
Он заговорил на своем незатейливом английском. Гонсалес его более-менее понимал.
– Чем могу помочь? – спросил он.
Франк объяснил с привычной самоуверенностью, что он полицейский и ведет сложное расследование. Потом показал фотографию Микаэля Флореса.
– Вы его знаете?
Взгляд Гонсалеса омрачился.
– Да, это французский фотограф. Был здесь, наверное, года два-три назад, уже не очень помню…
– Точнее, летом две тысячи десятого.
– Да, наверное. А что случилось?
– Он умер полгода назад. Его пытали, а потом убили.
Аргентинец побледнел:
– Ужас. А… зачем вы приехали сюда, ведь это же так далеко от Франции?
На сей раз Шарко протянул ему фотографию Эль Бендито.
– Мы думаем, что это фото, найденное у Микаэля Флореса, достаточно важный элемент расследования, чтобы оправдать мое путешествие.
Гонсалес, явно ошеломленный его словами, отреагировал не сразу.
– Да, я помню, как фотограф сюда явился… Он пробыл здесь несколько дней и подружился с Марио. Однажды велел ему выйти, усадил на ступени нашего здания и попросил приложить руки к глазам, будто держит бинокль. Настоящая постановка, которая заняла у него чертовски много времени. Марио непросто… управлять. Сейчас перед нами как раз одно из тех фото.
– А что Микаэлю Флоресу вообще тут понадобилось?
– Он просто осматривал заведения такого рода, городские приюты, социальные структуры для помощи слепым. Квартал за кварталом.
Шарко вспомнил о различных гостиницах Буэнос-Айреса, где Флорес ночевал.
– Он искал Марио?
– Вот именно.
– Зачем?
– Пойдемте.
Они прошли мимо зала со странными принтерами, потом мимо помещения, где люди в наушниках сидели перед компьютерами. У большинства были закрыты глаза, казалось, что они медитировали. Тут царила невероятная тишина, как в склепе. Шарко всегда представлял себе мир слепых как территорию мрака, но здесь повсюду были краски: на полу, на стенах, на мебели, – похожие на следы жизни. Через окна лился косой свет, словно чтобы осветить каждое лицо, проникнуть в каждую сетчатку.
Чуть дальше в маленькой библиотеке спиной ко входу за столом сидел какой-то человек. Его волосы были какого-то пламенеюще-черного цвета. Он слегка раскачивался взад-вперед, а его растопыренные пальцы бегали по страницам лежащей перед ним книги, словно руки пианиста по клавишам.
– Вот Марио. Он обожает приходить сюда и прикасаться к брайлевским книгам.[11] К сожалению, он никогда не сможет ни читать их, ни понимать. Он умственно отсталый. По словам специалистов, которые его осматривали, врожденный дефект мозга, вызвавший задержку развития. Ему уже добрых сорок лет, но точно нельзя утверждать. Надо провести другие, более дорогостоящие обследования, но у меня нет на это денег. Я назвал его Марио, хотя, как его зовут на самом деле, никто не знает.
– Как вы с ним встретились?
– Я нашел его двенадцать лет назад в квартале виллы Солдати, это одно из самых бедных мест в городе. Полумертвого, обезвоженного, босого, окровавленного. У меня никогда не было средств принять кого-нибудь, и все-таки я это сделал. Просто потому, что он оказался на моем пути – как сама очевидность. Я забрал его с собой, и с тех пор мы больше не расставались. Я не знаю ни кто он, ни откуда.
Гонсалес буквально лучился добротой, Шарко это чувствовал – он был рожден, чтобы дарить свое время, помогать другим.
– Аргентина недавно запустила большую программу определения ДНК детей, похищенных диктатурой, – продолжил Гонсалес, – с целью восстановить их связь с родными семьями благодаря генетическому соответствию. «Сумасшедшие» с Майской площади – единственная женская организация в моей стране.[12] Вот уже тридцать лет они борются, чтобы отыскать своих похищенных военной диктатурой детей и внуков. «Нет тела – нет убийства» – это был девиз хунты. Сегодня анализ ДНК стал для этих женщин настоящей находкой. Потому что ДНК не может лгать.
– А отыскалось соответствие ДНК для Марио? – спросил Шарко.
– Увы, нет. Марио – ребенок ниоткуда и наверняка таким и останется, как тысячи других. Единственное, что когда-либо сходило с его уст, – это женское имя: Флоренсия.
Мобильник Шарко зазвонил, Люси. Он перевел его на беззвучный режим.
– Извините. Так вы говорите, Флоренсия? Его мать?
– Поди знай.
– И Марио уже был слепым, когда вы его подобрали?
Гонсалес открыл застекленную дверь. Руки Марио застыли на плотной бумаге, по которой бежали рядами группы выпуклых точек.
И он медленно повернулся.
Его веки наполовину прикрывали две глубокие ямы.
Две черные дыры, зиявшие на его лице, как два пересохших колодца.
У Марио совсем не было глаз.
– А как ему не быть слепым? – только и ответил Гонсалес.
48
Центр «Геномика» затесался прямо посреди промышленной зоны Кослада на северной окраине Мадрида.
По счастливой случайности от международного аэропорта Барахас его отделяло всего четыре километра. Так что перед своим возвращением во Францию Камиль и Николя вполне могли прогуляться пешком, избежав ада мадридского уличного движения. Конечно, в таком случае испанскую столицу они увидят только в иллюминатор самолета, но по большому счету им на это было плевать. Они тут оказались не ради туризма.
Здание было внушительным – прямоугольное, трехэтажное, этакий мастодонт из стекла и металла. Согласно информации, которую Камиль собрала в Интернете, это учреждение, основанное в 1990 году, стало лидером Испании по технологии анализа ДНК и имело представительства в тридцати семи странах мира. Идентификация для судмедэкспертизы, диагностика инфекционных заболеваний, поиск людей с помощью взятия проб для анализа прямо на месте или же с помощью специальных наборов, которые можно было заказывать онлайн.
Они катили за собой свои чемоданы на колесиках и не говорили о вчерашнем эпизоде, предпочитая пока отставить его в сторону. За несколько часов, проведенных вместе, Николя смог сполна осознать хрупкость молодой женщины и ее глубокие душевные раны, которые скрывались за внешностью воительницы.
Направляясь сюда, они наивно надеялись, что будут тут одни. Но, оказавшись внутри, изрядно удивились, обнаружив настоящую толпу: больше всего это напоминало полицейский участок во время мятежа. Люди ждали, сидя на скамейках, или маялись у стойки регистрации, где работали всего две девушки, к которым выстроилась длиннейшая очередь. Камиль и Николя прошли прямо к ее голове, вызвав недовольное ворчание ожидающих. Николя показал свое трехцветное удостоверение регистраторше: дескать, он ведет полицейское расследование и хотел бы поговорить с кем-нибудь, кто занимается детьми, похищенными франкистским режимом.
– Как и все эти люди, – со вздохом отозвалась молодая женщина.
Она куда-то позвонила, сообщила, кто такой Николя Белланже, и послала его на второй этаж. Двигаясь по стрелкам указателя: «Perfil genético para búsqueda de familiares» («Генетический профиль для поиска родственников»), они вскоре оказались в зале ожидания. Врач, предупрежденный о приходе французских полицейских, должен был принять их как можно скорее.
Там тоже было полно народа – по большей части одиноких женщин лет пятидесяти. На стойках были разложены пояснительные брошюры и множество разноцветных листков с логотипом ANADIR. Даже не владея испанским языком, эту аббревиатуру было нетрудно понять: Asociación Nacional de Afectados por Adopciones Irregulares.[13]
Николя знал, до какой степени подобные лаборатории были завалены запросами. Во Франции иногда приходилось ждать по полгода, чтобы получить результаты теста ДНК после ограбления, хотя сам анализ занимал всего несколько часов. Здесь, в Испании, наверняка понадобятся еще годы и много энергии, чтобы собрать воедино сотни тысяч членов разлученных семей.
Через десять минут какой-то мужчина окликнул Николя. На его бедже значилось: «Д-р Мартинес Фернандес». Настоящий клон братьев Марио.[14] На приличном английском он пригласил Камиль и Николя проследовать в его кабинет, заваленный бумагами чуть не до потолка. Рассмотрев удостоверение Николя, доктор спросил, можно ли снять с него копию, дескать, вопрос безопасности.
Николя подождал, пока Фернандес вернет ему удостоверение, и объяснил ситуацию, показав фото Марии Лопес: ему надо знать, приходила ли сюда эта женщина и удалось ли ей найти своего ребенка.
– Вам известно, в каком городе она живет? – спросил Фернандес, стуча по клавишам своего компьютера.