— Но ведь жить стало легче? — спросила она.
— Кто спорит, — ответил я. — Никаких обязательств, секс безопасный и без ограничений, все запреты сняты…
— Не существует ревности, — откликнулась она тихо, — это же атавизм, так?
Мне показалось, что она подсознательно ждет опровержения, даже слова поставила так, чтобы я возразил, однако я лишь кивнул:
— Да, атавизм. И хотя многие из нас все еще иногда ревнуют, но уже втайне.
Она вздохнула:
— Да, никто не рискует признаться в такой отсталости. Продвинутые, чтобы доказать свою раскрепощенность и готовность жить в этом новом мире, хотя бы раз в месяц меняются женами…
— И как? — спросил я.
Она пожала плечами:
— А никак.
— В смысле?
— Ничего не меняется, — пояснила она. — Все и друзей подбирают себе из того социального слоя, в каком живут сами. Потому не так важно, что я пожила женой одного друга моего мужа, потом другого, третьего, четвертого… десятого. Они такие же, как и мой, у всех одна и та же техника секса. У всех примерно одинаковые коттеджи и квартиры, даже мебель стоит одинаково!
Я усмехнулся:
— Скучно?
Она вздохнула:
— Представь себе. В первый раз я так волновалась, это был такой вызов, такой адреналин! Но разочаровалась, едва переступила порог дома Максима, с кем мы поменялись. А дальше была такая рутина, что я уже не видела смысла продолжать.
— Но продолжала?
Она вздохнула снова, уже тоскливо.
— А что делать? Люди всю жизнь ищут какое-то разнообразие.
— Разнообразие, — возразил я, — рвется в мир со всех сторон!.. Каждый день в продажу поступают новые гаджеты… Ты очки с подправленной реальностью видела?
— Нет, — ответила она, — но знаю, что это. Подруга купила прямо на выставке. Хвастает!.. Может быть, надо было ограничиться разнообразием только гаджетов и девайсов?
Я возразил:
— А где же тогда свобода? Человек добивается ее во всем!
Она сидела некоторое время молча, по лицу быстро пробегают отблески рекламы, глаза кажутся загадочными, темными. На тротуаре ночного города то и дело попадаются группки женщин, что щеголяют обнаженной грудью, но я лишь отмечал их частью сознания, понимая, что нет желания даже повернуть в их сторону голову.
Вообще-то одежда только в пещерное время выполняла защитные функции, а потом еще во время сельскохозяйственных или прочих работ на великих стройках. Дальше стараниями церкви приобрела уже ритуальное значение: предохраняла от грешных мыслей.
Да и вообще, когда секс не был отделен от деторождения, «лишнего» секса нужно было избегать. От него всегда или почти всегда дети, только после сексуальной революции и массового внедрения противозачаточных средств впервые сексом можно стало заниматься «просто так», для собственного удовольствия.
Одежда стремительно становилась все откровеннее, но даже сейчас все еще выполняет ритуальную роль, устаревшую, неуместную, но такую привычную. А те ростки будущего общества, что рискуют появляться в мини-юбочках без трусиков, а то и вовсе голыми выходить на улицу, воспринимаются пока что как дерзкие бунтари, даже хулиганы.
Массовому человеку нужна какая-то грань, чтобы он, придя домой, сказал: «Теперь вот так ходють» и сам разделся. Но пока этого нет, женщины еще могут наслаждаться жадным вниманием мужчин и завистливыми взглядами их жен. Однако вот-вот на улицы обнаженными выйдут все. И снова станет скучно.
Глава 14
Когда выскочили на МКАД, освещенный ярко, как праздничная елка, автомобиль юркнул на левую полосу и минут пять несся там, едва не задевая оставшийся с допотопных времен отделяющий от встречных отбойник, потом с жуткой точностью механизма, лавируя между таких же огромных скоростных черепах, перестроился в правый ряд.
Жанна поинтересовалась:
— Живешь за городом?
— Моя дачка близко, — заверил я. — Еще десять минут, и упремся в гараж.
— Хорошая зона, — одобрила она. — Здесь так много зелени…
— И дикие утки в озере, — похвалился я. — У меня от коттеджа дорожка к ним протоптана.
— Подкармливаешь?
— Да! Из рук берут. Тоже мне, дикие.
Автомобиль, почти не снижая скорости, понесся по кольцевому спуску. Навстречу выпрыгнула асфальтовая полоса, машин здесь намного меньше, по обе стороны замелькали почти не освещаемые фарами темные массивы деревьев, в темноте выглядят огромными и монолитными, словно каменные горы.
Жанна тронула сенсорную панель, ее часть окна превратилась в экран, побежали, подгоняемые ее пальцем, главные директории, распадаясь на файлы, а те еще и еще, пока она не остановилась на Entertainment, там просмотрела названия разделов, начиная от клипов и заканчивая фильмами.
— Ого, диапазон у тебя… И все смотришь?
Я мотнул головой:
— Когда?
Она засмеялась:
— Я в детстве жила в деревне, хорошо помню, как получали телевизионную программку и всякий раз отмечали в ней, какие фильмы будем смотреть. И смотрели!
— Были времена, — вздохнул я. — Передач было мало, но смотрели все. Теперь десять тысяч каналов, телевещание круглосуточное, но смотрим ли?.. Последний раз вообще включал… даже не помню когда. Хотя телеприемники в каждой комнате, в каждом девайсе.
Она прогнала список в конец, быстро касаясь кончиком пальца, названия жанров фильмов пронеслись стремительно, но Жанна, похоже, что-то улавливала.
— Совсем нет порнухи, — заметила она озадаченно. — Впервые встречаю такого мужчину…
Я отмахнулся:
— Зачем еще и на экране? Порнуха и так на каждом шагу.
— Это уже не порнуха, — заметила она.
— А что?
Она ответила со смешком:
— Даже и не знаю, что теперь можно назвать порнухой.
Она посмотрела на меня, мы улыбнулись друг другу, вроде бы поняли, что мыслим одинаково. На совсем недавно процветавшем рынке порнофильмов и вообще порно произошел обвал. Как только исчезла запретность, то смотреть по часу, а то и больше, как трахаются, даже мальчишкам стало казаться совсем уж какой-то дурью. Лучше на муравьев посмотреть, интересные такие комашки, бегают, усиками шевелят, смешные… Рухнули порнушные интернет-порталы, остались только те чудаки, что снимают тайком, как именно трахается такой-то олигарх, такая-то телеведущая или президент Газпрома. И хотя тоже ничего интересного, но хоть любопытно, как и в какие дыры дерут продюсеры и спонсоры телезвезду, чтобы она стала еще телезвездее.
Остальные закрылись, кто-то успел отбить вложенные бабки, а самые упорные потеряли все, так и не сообразив, что их время уже не вернется.
В полной темноте вспыхнули огни. Мой домик уловил мое приближение и спешно готовится к встрече. Я сообщил ему, что нас двое, тут же на кухне вспыхнул свет, сейчас там начинает готовиться ужин на двоих…
Когда мы вышли из гаража, а ворота закрылись за нами, я уже чувствовал аромат свежесмолотого кофе. Ощутив наше приближение, вспыхивали дополнительные лампы, мы вступили в ярко освещенный мир, что ликовал и радовался нашему прибытию и старался сделать все, чтобы нам было приятно.
Жанна сразу набрала на панели кухонного комбайна свой код, после чего села в кресло и огляделась с любопытством. Прошлый мир унификации уступил нынешнему миру разнообразия, сейчас уже не увидишь двух одинаковых кухонь или мебели. Даже простейшие чайники и кофемолки выпускаются настолько крохотными партиями, что чуть ли не штучный товар.
— Мило, — заметила она, — чувствуется твой стиль.
— Какой?
— Твой, — повторила она. — Сразу вижу твой характер. Теперь достаточно посмотреть на обстановку, чтобы понять человека, его характер, привычки, вкусы…
Автомат поставил передо мной тарелку с вкусно пахнущим бифштексом, а Жанне — разрезанную на мелкие ломтики рыбу с гарниром в виде разваренной картошки.
— Вегетарианка? — полюбопытствовал я.
— Борюсь с весом, — объяснила она с усмешкой.
— Не проще ли операцию на желудке? — спросил я. — Теперь это делают уже в косметических салонах.
Она отмахнулась:
— Пока такой проблемы вообще не было. В самое последнее время начала замечать, что набираю лишнее, вот и пробую сперва так… А ты уже сделал?
Я помотал головой:
— Жру все подряд, но еще и не хватает…
— Много работы?
— Да.
— Счастливый, — сказала она. — Я тоже совсем недавно поесть не успевала… Потом всем нам выплатили зарплату за год вперед и посоветовали переквалифицироваться. Наша профессия исчезла, как и специальность.
Я пробормотал с набитым ртом:
— Что делать, технический прогресс резко ускорился. Человеку приходится менять работу восемь-десять раз, а повышать квалификацию — не меньше двенадцати.
— А ты? — спросила она.
— Каждый день повышаю, — ответил я. — И успеваю всего лишь стоять на месте!
Я пробормотал с набитым ртом:
— Что делать, технический прогресс резко ускорился. Человеку приходится менять работу восемь-десять раз, а повышать квалификацию — не меньше двенадцати.
— А ты? — спросила она.
— Каждый день повышаю, — ответил я. — И успеваю всего лишь стоять на месте!
Автомат выхватил из-под ее рук опустевшую тарелку и заботливо придвинул ближе кофейную чашку.
— SOW? — спросил он.
— Strong, — ответила она.
В чашку полилась темно-коричневая струйка, распространяя бодрящий аромат.
— BOS?
— С сахаром, — ответила она.
Огромные массы людей, мелькнула мысль, прежде всего с низкой квалификацией, каждый день теряют работу, так как ее проще передоверить машинам. И этот процесс будет все ускоряться, пока машинам не передоверим все, кроме изобретательства и творчества. Потому, чтобы не было бунтов и всеобщего недовольства, таких людей всячески стараются чем-то занять, начиная от «трахайтесь чаще!» и до социальных программ и социальных работ, когда ходишь на какую-то работу и что-то делаешь при занятости два часа в день, за что получаешь вполне приличную зарплату.
И все-таки у людей копится недовольство, хотя их закармливают развлечениями, доступным и разнообразным сексом.
…Потом мы лежали рядом, уже не касаясь друг друга. Совокупление прошло спокойно и без сюрпризов. Странное ощущение, что и ей этой коитус на хрен не нужен, хотя вообще-то и оргазм был, и стоны, но гораздо важнее, что лежим вот сейчас, два близких человека, беседуем на любые темы, чувствуя отклик и понимание.
Вязка хороша прежде всего тем, что разом убирает оставшиеся барьеры, после нее наступает полная откровенность… ну, насколько возможна в мире, где еще не читают мысли.
— Я даже сама не знаю, — сказала она, — чего хочу. У меня муж, любовник, время от времени случается всякое с коллегами… Но я не скажу, что мне нравится совокупляться. У меня есть подруги, что вечерами идут в клуб анонимного секса, но я лишь раз с ними сходила…
— И что?
Она пожала плечами.
— Не могу сказать, — произнесла она с усмешкой, — что там что-то особенное. Тот же секс, только с незнакомыми. С тех пор как это вышло из подполья, так сразу и перестало быть интересным… По крайней мере, для меня. Все чаще посещает странное ощущение, что ищу в сексе вовсе не секса.
Я засмеялся:
— Да, странное ощущение. В сексе не секса?
Она улыбнулась:
— Да мне тоже непонятно. Была бы девочкой из деревни, что хочет навязаться в любовницы или жены богатому мужичку из города, еще бы понятно… Но у меня прекрасная квартира, дорогая машина, загородный дом, неплохое пособие, которое может длиться до конца дней… Что еще надо?
— Если не секса, — уточнил я.
— Если не секса, — как эхо повторила она. — Но не могу сидеть в четырех стенах, если муж задерживается… да ладно, если у любовницы.
— Месть?
Она покачала головой:
— Сперва я тоже так думала. У нас с мужем прекрасные ровные отношения, из-за таких пустяков не только не расстанемся, но даже не поругаемся. Пусть сейчас лежит с кем-то, если ему там хорошо. А у меня какое-то смутное желание чего-то еще…
— Но не секса?
— Верно, — сказала она. — У тебя такое тоже бывает?
Я хотел отрицательно покачать головой, но вместо этого пожал плечами:
— Может быть. Правда, у меня все силы высасывает работа, а так… наверное, я бы тоже искал чего-то помимо секса. Секс на каждом углу, это в прошлые века был дорогим товаром, а сейчас дешевле нет ничего на свете. Может быть, нам грустно, что именно секс и потеряли? Секс ведь ценен не как секс, а что-то в нем было еще? А теперь нет?
Она повернулась в мою сторону и легла щекой мне на ладонь, милое лицо оставалось спокойным и грустным.
— Может быть. Я не знаю, что потеряли. Я только чувствую потерю.
Длинные ресницы легонько поскребли мне кожу.
Часть IV 2024-й год
Глава 1
Несмотря на крепкий кофе и две таблетки алертека-2, все-таки задремал за рулем на скорости в сто восемьдесят. В автомобиле вообще это легко: удобное сиденье, приятная музыка, постоянное покачивание…
Как провалился в глубокий сон, и сам не заметил. Совсем недавно, засыпая вот так, водитель в лучшем случае вылетал на обочину, а там либо со смачным хряском врезался в столб, либо кувыркался в канаве. В худшем — таранил встречных, увеличивая, сволочь, число убитых и раненых. Так погибали сотни тысяч сильных и здоровых людей, а в последние годы перед введением Домкомпов счет по планете шел на миллионы.
Я проснулся, когда автомобиль, преодолев расстояние от загородного дома до центра Москвы, несся на большой скорости по узким улочкам, построенным еще при боярах. Рядом в сантиметре проскакивают другие скоростные болиды, наконец безукоризненно точно влетел в узкую щель на парковке.
Все автомобили общаются по сети, эти трусы так себя берегут, что нигде не позволяют разогнаться больше разрешенной скорости, постоянно переговариваются с идущими рядом, наверное, сплетничают о хозяевах, что уже превратились в простых пассажиров.
Правда, теперь даже по узким улицам можно промчаться со скоростью в сто пятьдесят километров в час, эти трусы никогда не столкнутся, даже не поцарапают себе крылья, а на трассах можно выжимать все, на что способен мотор. Хотя эти сволочные системы сами определяют, насколько оправданна большая скорость, и если не опаздываешь, то выбирают оптимальную, то есть чтобы и бензин не расходовать слишком уж, и покрышки не тереть зазря.
Конечно, хорошо, что, когда эти функции перепоручили компьютерным сетям, люди перестали опаздывать из-за пробок, те попросту исчезли. С другой стороны — прогресс идет слишком уж быстро. Это машины у нас сегодняшние, а сами мы еще вчерашние, из того времени, когда железкам подчиняться считалось позорно. Больше ценилась мужская лихость, что вообще-то от слова «лихо», то есть зло…
Здание нашего офиса выдержано в старом стиле: никаких экранов из электронной бумаги, обычно покрывающей не только стены домов, но и заборы, столбы и чуть ли не провода троллейбусов. Сами троллейбусы тоже, понятно, двигающиеся экраны, на которых реклама, клипы, мультики, шароварные и фриварные фильмы, анонсы сериалов, а также обучающие программы.
Двери открылись сами, с той стороны охранник поднялся и отдал честь. Красивый здоровый мужчина спортивной наружности, только начал седеть, полон сил, но, увы, на социалке…
Мы давно собирались убрать охрану и прочие устаревшие службы, давно техника справляется сама и намного лучше, но мэрия умолила оставить и еще доплачивает за каждого такого работника, сохраняя у него иллюзию, что и он нужен обществу.
Техника меняется стремительно, но люди неохотно: когда я переступил порог офиса, большинство сидят на тех же местах, что и пять лет тому. Только нет мониторов, а на столах пляшут голографические модели, люди разговаривают в полной тишине, а по обклеенным электронной бумагой стенам проскакивают блиповые новости и обучающие новым технологиям ролики.
— Привет, — сказал я, — привет!
Тимур вскочил и вытянулся по швам с таким рвением, что захрустели суставы.
— Не так, шеф, — сказал он с подчеркнутой преданностью, — не так глаголите!
— А как надо? — спросил я опасливо.
— Вальяжнее надо, — поправил он. — У вас уже давно не фирмочка, а конгломерат предприятий, концернов и прочего-прочего, вам уже неинтересного! Потому побольше снисходительной вельможистости, величавости… И живот бы отпустить чуть, великие люди самостоятельны, независимы от общего мнения и моды для дураков.
Остальные кто встал, кто остался сидеть, но глазели с интересом, Тимур всегда готов дать представление, привнося в рабочие будни офисную разновидность юмора.
Когда-то вся фирма помещалась в одной комнатке, сейчас же в этом зале только директора и генеральные управляющие филиалами, отделениями, а также предприятиями, которые вовсе не занимаются баймами никаким боком, как вот конгломерат клиник по пластической хирургии, которыми руководит Алёна.
Зал похож на тот, из которого запускают космические корабли: стены и потолок обклеены электронной бумагой, кроме того, на столах то и дело вспыхивают голографические фигурки, но кресла и вообще мебель не столько рабочие, как директорские: для людей, которые принимают решения, но сами уже не чертят и не нажимают кнопки сами.
За спиной Тимура на треть стены бушует тропический циклон в Непале. Я чувствовал свежесть воды, под ногами вздрагивает пол под массой наступающего океана. Брызги почти долетают до лица, я ощутил импульс отступить на шаг, чтобы следующая волна не накрыла с головой.
Тимур заметил, что смотрю через его плечо, хмыкнул и сказал язвительно: