— Пенисы?
— Вагины?
Роман сказал с тоской:
— Значки да буковки, в которые не сразу и врубился!.. Тут меня и проняло… Бросил на хрен все. Я не грузчик и не бюджетник, которому только бы иметься.
Скопа поинтересовался от своего места:
— А пенис оставил?
Роман буркнул:
— А чего стану менять?
— Покажи, — сказал Гулько. — То-то смотрю, у тебя спереди так это оттопыривается всегда эротично… У тебя и раньше был приличный размер?..
— Покажи, — поддержал игриво и Тимур.
Роман ответил мрачно:
— Пошли вы все со своими шуточками. Трусы поганые!.. Я хоть на себя примерил опасности и соблазны, подстерегающие человека, а вы что? Сидите в норках, пескари дрожащие! Я как та валаамова ослица! Которая дороже Господу, чем сто девственниц…
Гулько сказал нерешительно:
— Христос вроде бы говорил не об ослице…
Все заржали, Роман покраснел и надулся:
— А о ком?
— Ну, ты уже понял, — сказал Тимур ласково. — Ты понял…
На Романа было жалко смотреть, Гулько пришел на помощь — похлопал по плечу и сказал:
— О буридановой ослице шла речь. Ишь, эрудицию показывают! Кому она нужна? Работающий пенис в штанах куда важнее. Да еще увеличенный, как у тебя… Покажешь?
Все заржали, Роман окончательно обиделся и ушел. А Василий Петрович сказал рассудительно:
— Вы не правы, ребята. Да пусть хоть со всех сторон пенисами обвешаются! Главное, чтобы платили, то есть тратили деньги. А чтоб тратить, нужно сперва заработать. А раз зарабатывают, то что-то делают… Согласен, фабрика кукол для траханья работает с такой нагрузкой, с какой никогда не сработают научно-исследовательские институты по стволовым клеткам. Тут Тимур жаловался, что на сто тысяч таких кукол выпускается только один лунный робот, который копает так нужный науке и промышленности гелий-два. С этим не бороться надо, это бесполезно. А нужно выпускать миллион кукол, чтобы можно было выпустить десять лунников! И пусть они хоть до смерти затрахаются, тебе что? Жалко их, что ли?
Тимур пробормотал, несколько ошарашенный таким чудовищным обвинением:
— Ничуть!.. Пусть хоть сегодня передохнут…
Василий Петрович покачал головой:
— А вот этого нельзя. Весь этот туповатый и простой народ создает экономическое могущество, на вершине которого наука и новые технологии. Потому его нужно ублажать и способствовать, чтобы пахал дальше и больше. Вот выпустим новую модель, что будет сосать с мелодичным причмокиванием и чтоб еще задом красиво покачивала, и все тут же бросятся покупать, создавая новые рабочие места, держа экономику в рабочем состоянии.
— Черт-те что, — сказал Тимур с отвращением. — Вас бы в министерство планирования!
Василий Петрович возразил мягко:
— Ну так уж и это плохое слово… Просто люди расширяют свои возможности… вместе с мировоззрением. Терпимость и политкорректность рулит, а это значит, что лишь бы человек был хороший! А там пусть у него будет хоть три члена и четыре вагины. Или вообще по всему телу. Даже на лбу, чтоб можно было и мозги ему… иметь. Разве наша Алёна плоха?
Тимур нервно дернулся:
— Я это не говорил! Но полагаю, что еще и пенис женщине ни к чему!
— Тебе-то что? — удивился Гулько. — Ты все равно кухонного робота пялишь, я все про тебя знаю. А добавочные органы… ну, кто знает, вдруг в самом деле инопланетяне явятся? У них вообще неизвестно как… Знаем только, что после приземления выбегут и всех спешно трахать начнут.
Тимур изумился так, что даже отодвинулся и смотрел, как на сумасшедшего.
— Ты откуда это взял?
— Литературу читаю, — ответил Гулько гордо. — Там везде наши космонавты, куда бы ни прилетели, сразу начинают местных баб того-с… даже если туземцы насекомые или рептилии. Так что это, полагаю, общий процесс эволюции. Да и вообще… люди впервые расширяются! Тысячи и тысячи лет было одно и то же, как бы там Нефертити ни нанефертитила…
— Это Клеопатра, — поправил знающий Скопа, — нефертитила. Или клеопатрила.
— Ну вот, Клеопатра. И что, мы с нашими возможностями останемся на ее уровне? Смешно.
Тимур тяжело вздохнул. Судя по его лицу, ему было совсем не смешно.
Вспыхнул экран, Корневицкий появился во всем блеске и великолепии, как Зевс на Олимпе, грозный и всемогущий, а когда заговорил, могучий голос заполнил вселенную комнаты:
— Володя, ты готов?
— Готов, — ответил я с обреченным вздохом.
Он сказал с неожиданным сочувствием:
— Понимаю. Еще как понимаю. Сам вот положил первые образцы на стол и… не решаюсь. Понимаю, что надо, иначе прогресс меня вышвырнет на обочину, мир умчится вперед без меня, но… кого-то наметил еще?
— Да, — сказал я.
— Кого?
— Алёна, — сказал я. — Давно работает в моей фирме. Доверяю. Сам с ней… хорошо. Так что, надеюсь, когда увидит во мне всю грязь и все мои подлости, то… мое отношение к ней перевесит.
Он сказал быстро:
— Мудрое решение! Ты молодец. Я тоже примерно так рассуждал, да только никого не отыскал. Даже жена, понимаешь… у нас трое детей, но и ей открыться не рискну… Поздравляю!
— Спасибо…
— Вот еще, — сказал он непривычно для себя торопливо, словно старался загрузить меня раньше, чем передумаю, — рекомендую сегодня с ней все обговорить. Ну, предупреди еще раз, договоритесь, что не надо бросаться друг на друга с ножами… на всякий случай убери все острое к тому моменту, как чипы заработают…
— Хорошо, — пообещал я, сердце начало стучать чаще, а в животе появилась недобрая тяжесть. — Так и сделаю!
— Успеха, — сказал он и отключился.
Перед концом дня я зашел к Алёне. Она оглянулась, охнула, глаза расширились.
— Ты весь белый! Что случилось?
— Трясет, — признался я. — Звонил Корневицкий. Завтра с утра нас ждут два чипа. Не передумала?
Она покачала головой.
— А ты?
— Нет.
— Тогда и я нет.
— Он рекомендует, — сказал я, — провести вечер вместе. А то и ночь. Чтобы свыклись, узнавание друг друга ждет… резкое. Это уменьшит шок… Возможно, уменьшит.
Она смотрела на меня внимательно.
— Хорошо. Поедем ко мне? Или к тебе?
— Лучше ко мне, — ответил я. — У тебя уже были. И ты всю ночь лягалась и стягивала одеяло.
Тимур увидел, как из офиса выходим вдвоем, очень серьезные, двигаемся слаженно, словно танцевальная пара, поинтересовался ехидно:
— Если решили потрахаться, то почему такие серьезные?.. А, просто нужно для дела? Понимаю, понимаю… Алёна, когда будешь под шефом, представляй меня. Гарантирую такой оргазм, что на куски разнесет!
— Свинья, — сказала она мрачно.
Я криво усмехнулся, открыл перед Алёной дверцу. Она села молча, а когда я обошел спереди и ввалился на свое место, посмотрела на меня исподлобья.
— Брешет.
— Ты о чем? — переспросил я.
— Что я лежала под ним, — произнесла она зло. — Все врет!
Я отмахнулся:
— Алёна, ты чего? Как будто мне не все равно, под кем ты лежала, на ком прыгала сверху, а с кем в лифте… Ты у меня лучший друг, это важно. Все такие мелочи перед тем, что нас тряхнет завтра утром…
Взгляд ее оставался мрачным, наконец она с усилием раздвинула губы в улыбке:
— Да, ты прав.
Глава 12
Она вошла вслед за мной в прихожую: огромный зал, что-то среднее между театром и церковью, стены из стекла и стали, окна от пола и до потолка, а по всем четырем стенам роскошно украшенные вензелями двери. Мебели минимум, а телеэкран занимает две стены и потолок.
— Интересное решение, — проговорила она с иронией.
Я отмахнулся:
— Соседи выехали, теперь весь этаж мой. А дизайнеры подготовили его для меня… гм… в соответствии со своими вкусами.
Она сказала с сочувствием:
— Нет, сейчас этот стиль в моде.
— А-а, ну тогда хрен с ним.
Она прошла на кухню, потом в ванную, везде зажигался свет, аппаратура настраивалась на предпочтения гостьи и старалась их предвосхитить, а я швырнул куртку на стул и подумал угрюмо, что все еще живем в пещерах, оснащенных суперсовременной техникой. И хотя моя пещера не в основании горы, а на двадцать четвертом этаже дома, который построили в 2006-м году, все равно это уже почти пещера троглодита в стремительно меняющемся мире.
Переезжая сюда от мамы, я оставил видеомагнитофон с коллекцией видеокассет, а в этой у меня сменилось множество компов, потом и они исчезли, семь раз менял проводку, пока не отказался от нее вовсе, даже комнаты внутри перестраивал по возможности, но, увы, несущие трогать нельзя, потому суперсовременная, по меркам 2006-го, квартира в блочно-монолитном доме выглядит пещерой кроманьонца.
Василий Петрович, как специалист, говорил, что ломать и перестраивать такие дома слишком накладно. Целые города надо сносить, потому скоро станут темными, пустыми и заброшенными. Народец еще какое-то время поживет в отдельных домах, многие не нажрались простором, потом начнут сбиваться в кучки, как уже сбиваются, по интересам.
Василий Петрович, как специалист, говорил, что ломать и перестраивать такие дома слишком накладно. Целые города надо сносить, потому скоро станут темными, пустыми и заброшенными. Народец еще какое-то время поживет в отдельных домах, многие не нажрались простором, потом начнут сбиваться в кучки, как уже сбиваются, по интересам.
Алёна вышла из ванной свеженькая и благоухающая, улыбка на лице.
— С облегчением, — сказал я, — что есть будешь?
— Я уже все заказала, — сообщила она. — Покажи, что у тебя за проблемы с наложением вектора тензорастики…
— Сама заказала? — спросил я с недоверием.
Она отмахнулась:
— Все некогда перепоручить автоматам. Да и зачем?
Я пожал плечами:
— Ну-у… чтобы самому не возиться. А вообще не знаю, что мне подают на обед.
— Ты мужчина, — сказала она снисходительно, — ты отметаешь все лишнее. А мы, женщины, от мелочей отказываемся не так легко…
— Ты женщина? — удивился я. — На фиг тебе это надо?
— Что? — переспросила она. — Быть женщиной?
— Ну да…
Она подумала, нахмурила брови.
— А что в этом плохого? Ну, женщина… и что? Какая разница?
— Ты же сама говоришь, что женщины слишком вникают во всякие мелочи.
Он прошлась по комнате, кресло катилось за нею, стараясь подставиться мягким сиденьем, наконец просто боднуло под колени, и Алёна с размаху погрузилась в его роскошные объятия, красиво вскинув ноги. Поспешно подкатил столик, манипуляторы поставили два хрустальных бокала и наполнили на треть красным вином.
— Знаешь, — сказала она с удовольствием, — некоторые мелочи весьма… приятные. Как вот это вино. Только почему красное?
— Не знаю, — ответил я рассеянно. — Это не я выбирал. Наверное, потому, что красное как-то защищает от атеросклероза, инфарктов, инсультов, еще какой-то ерунды…
— А кто выбирал? — спросила она с подозрением в голосе.
— Не знаю, — ответил я честно. — Бар и холодильник вообще-то получают указания от кровати. Пока я сплю, она даже уровень сахара в крови проверяет, зараза. И всей квартире раздает указания…
Она с великим изумлением уставилась на что-то за моей спиной.
— Настоящая джезва? Ты что… все еще пьешь кофе?
Я с кривой улыбкой развел руками:
— Все еще… иногда. Так. Для вкуса. Ностальгия… Но, конечно, пользуюсь и алатропом и некстером.
— А геппом?
Я отмахнулся:
— Не знаю, душа не лежит к расслабляющим. Я из тех, кто в старину ни за что не притронулся бы к марихуане, но с кокаина не слезал бы.
Она пробормотала:
— Я тоже предпочитаю стимуляторы.
Чтобы выказать себя крутым мачо, я закрыл папку с диковинными рецептами и велел приготовить просто яичницу с ветчиной. Единственное, что аппаратура решила без нас, это удвоила количество яиц и утроила ветчины. Наверное, мы выглядели достаточно голодными.
Алёна быстро и без жеманства опустошала свою тарелку, я сижу напротив, но она поглядывала поверх моей головы, на стене гибкий экран, что переходит и на соседние стены, слышно, как шумно плещется море, кричат чайки, доносятся азартные крики и глухие удары по мячу.
Пляжей обычного типа почти не осталось, все стали нудистскими. И даже те, которые не нудистские официально, все-таки где наполовину, а где и намного больше заняты нудистами. Когда проблема увеличения пенисов исчезла, все больше мужчин вдруг открыли, что они вообще-то нудисты, а когда подкачка геля в половые губы стала настолько рутинным делом, что можно раздувать их до любых размеров в домашних условиях, то и женщины ощутили, что в нудизме что-то есть, есть.
Наконец на обычных пляжах нудистов стало столько, что на мужчин в плавках смотрели с иронией: и что он там скрывает? Сморщенный крючок или что-то мелкое и винтообразное? А если женщина в купальнике, то у нее там нечто такое, что даже пластический хирург опускает руки?
Но полной и окончательной победой нудисты наслаждались всего два-три года. А потом появились модификанты, на их фоне нудисты теперь выглядят старомодными и отсталыми.
Алёна опустила взгляд на меня, повела в воздухе пальцем, и пляж мгновенно сменился чинной атмосферой государственных учреждений. Чиновники вскинули руки с бумажками, по старой традиции какой-то законопроект или межправительственное соглашение одобряя именно таким образом.
— Молодец, — сказал я хмуро, — сразу отыскала.
— Это было непросто, — призналась она. — У тебя семь тысяч развлекательных каналов, триста информационных и всего шесть по-настоящему дельных.
Я буркнул:
— Во все века клоуны всех мастей были популярнее и заметнее ученых, политиков, философов, мудрецов. Начиная с допещерных и пещерных эпох и до нынешнего времени. И сейчас новость ли, что телеканал Академии наук менее популярен в сети, чем любой из развлекушек?
Она поморщилась:
— Еще скажи, что Аня Межелайтис известнее любого нобелевского лауреата, что создатель компьютера умер в бедности, а создатель порносайтов покупает дворцы и оборудует в личных суперлайнерах бассейны, а на яхтах ставит теннисные корты для себя и друзей!
— И скажу, — пообещал я, потом махнул рукой: — Дразнишься? И так все знаешь.
Она сдвинулась вместе с креслом в сторону и похлопала по корпусу стиральную машину.
— А хорошо, — сказала она деловито, — что всех роботов, хоть кухонных, хоть садовников, всегда снабжают половыми органами. Хотя по правилам они и тщательно замаскированы, но даже я могу понять, как быстро их высвободить наружу и как закрепить на постоянное место.
— И где там половые органы? — осведомился я мрачно.
— Может быть, — предположила она, — ты убрал перед моим приходом?
Я пожал плечами:
— А смысл? Через несколько часов узнаешь обо мне все. У меня не останется тайн.
— Страшно? — спросила она с сочувствием.
— Страшно, — сознался я. — Как-то относился бездумно, видел только плюсы, а теперь мороз по шкуре… И вдруг ощутил, как дорожу твоим мнением. Жутко все разом потерять.
Она отмахнулась:
— Не боись, мое мнение о тебе не шибко высокое. А если честно, то… нет, не скажу.
— Спасибо, — сказал я. — Наверное, только потому с тобой у меня и комфорт. Любовь — это когда можно без стеснения перднуть в постели. Или посидеть рядом на унитазе… Хотя вообще-то, когда дрыхли в твоей постели, ты пукала довольно мощно, но все равно было комфортно и совсем не противно…
Она вскрикнула в великом возмущении:
— Что? Я? Да никогда в жизни!
— Жаль, — сказал я печально, — вот видишь, и не пукала, и на унитазах не сидели.
— У меня только один унитаз, — напомнила она ядовито. — Правда, у Лены-манекенщицы два… Когда ты утром на нем кряхтел, я чистила рядом над раковиной зубы.
— И ничего не кряхтел, — ответил я с обидой. — У меня там все в порядке. Это у тебя…
— Что? — спросила она. — У меня анус с кавернами?
— Нет, — согласился я с объективностью спортсмена. — Анус у тебя чудо. Модифицировала или такой и был?
Она посмотрела в удивлении.
— А тебе не все равно? Или ты биокон?
— Нет-нет, — сказал я поспешно, — что ты!.. Конечно, все равно. Главное результат.
— И как? — спросила она. — Ладно, не мучайся с ответом. Я и так знаю, что анус у меня отпадный, все хвалят.
— Ты вся отпадная, — сказал я тихо.
Она повернулась ко мне и спросила негромко и с недоверием в голосе:
— Правда?
— Правда.
— Это тебе так сказали… или ты сам решил?
— Что мне другие? — ответил я с обидой. — Мы всегда все делаем по-своему. Даже если сосед прав, скорее шагнем в неправость, чем дадим подумать на себя, будто на нас подействовали… У тебя и здесь таблетки?
Она кивнула, на блюдце выкатились мелкие цветные шарики драже.
— Ты разве не принимаешь?
— Только дикари не принимают, — ответил я.
Человек, как ни крути, все-таки обезьяна, хоть и наиболее развитая и социализированная. Но все, чем наполнена жизнь человека: война, культура, искусство, религия, политика, этикет, — лишь продолжение обезьяньих инстинктов. Сейчас же мы, начиная принимать препараты нового поколения, вступаем на первую ступеньку изменения самой сути человека… точнее, сходим с той линии, что роднит нас не только с обезьяной, а через нее со всеми предками, вплоть до амебы.
— А тетракс пьешь?
— Рассасывал под языком, — сказал я.
— А я колола, — призналась она. — Так действует быстрее. Неужели я прошла дальше тебя?
Я покачал головой:
— Я тоже сперва колол. Но так слишком взрывной эффект, а длится всего семь часов. А когда под языком — голова ясная, а память абсолютная двенадцать часов!
— И все это время держишь под языком?
Я рассмеялся:
— Не все, но приходится долго, ты права. Что делать, технологии пока несовершенны…