– Спасибо, вино отличное.
Он смутился. Близость красивой женщины, оказавшейся в столь поздний час у него в номере, навела Майкла на мысль – а вдруг с ней… «Я же ничего не теряю, – подумал он и решился. – В конце концов, она совершеннолетняя».
– Выпьете со мной? Здесь два бокала.
– Вижу, Рита не одобряет, когда пьют в одиночку. – Она опустилась в кресло напротив него, закинула ногу на ногу, демонстрируя точеные икры и хорошенькие лодыжки. Держалась она непринужденно.
Он сел и налил вино им обоим.
– А мне говорили о вас сегодня вечером, – сказала миссис Хеггенер.
– Правда?
«Может, стоит оборвать пустую светскую беседу, схватить ее и посмотреть, что из этого выйдет?» – мелькнула у Майкла мысль. К нему уже пришла уверенность, что все будет не так, как в Нью-Йорке.
– Заглянул ваш старый знакомый, Дэвид Калли. Он возвращался с собрания и занес мне план соревнований и занятий до конца года. Он хозяин лыжной школы и через меня информирует туристов. Дэвид – любимец города. Наверное, это единственное место, где помнят, что однажды он выиграл все соревнования на Западе. – Она вздохнула. – Такова слава. Особенно в Америке. Человек вспыхивает и исчезает. Мне жаль мистера Калли, хотя он вполне доволен собой, своей семьей и детьми. Он сказал, что вы когда-то ухаживали за его женой, Нормой.
– Это не совсем так, – возразил Майкл.
– Он шутил, – пояснила миссис Хеггенер. – Дэвид сказал, что вы были еще тот жеребчик, женщины вам проходу не давали.
– Тогда я был молод и полон сил, – беспечно сказал Майкл, хотя ему не нравился оборот, который приняла беседа. Его всегда задевало выражение «жеребчик», а в устах миссис Хеггенер оно звучало особенно цинично и вызывающе.
– Дэвид сказал, что вы первоклассный инструктор, он попытается заполучить вас снова.
– Он так сказал?
– Вы удивлены?
– Мне казалось, мы расстались далеко не дружески. Меня ждали дела.
– Понимаю. Вы собираетесь работать в школе?
– Я думал об этом.
– Дэвид сказал, что охотно вас возьмет. Инструкторов не хватает. Недавно установили новый подъемник, он должен окупиться.
– Возможно, я загляну к нему.
– Я тоже катаюсь, – сказала миссис Хеггенер. – Но я из тех робких начинающих, которые не рискуют спускаться одни, без тренера.
– Позвольте заметить, вы не производите впечатление робкой женщины, миссис Хеггенер.
– Меня зовут Ева, мистер Сторз. Внешность обманчива. Не забывайте, в гостинице я чувствую себя как дома. На горе – совсем другое дело.
Она подалась вперед, наливая обоим вина, ткань платья слегка обтянула ее грудь. Ева поставила бутылку и откинулась на спинку кресла.
– Я хорошо знаю всех здешних инструкторов, – сказала она. – Слишком хорошо. Как и в Европе, они неинтересные собеседники. Сельские парни, которые хорошо смотрятся, только когда мчатся с горы. У меня на родине их называют – крестьяне. В Америке так говорить не принято.
– Да, – согласился Майкл. – У нас есть только средний класс и верхушка общества.
Она посмотрела Майклу в глаза:
– Мне почему-то кажется, что с вами мне не будет скучно.
Готовится к заключительной атаке, подумал Майкл и с иронией заметил:
– Вы мне льстите, мадам.
– Ева, – поправила она.
– Ева, – повторил Майкл.
– Если я попрошу Дэвида, он назначит вас моим личным инструктором. Я плачу деньги школе, а она – вам. Заключим официальный договор.
– Превосходно, – сказал он и посмотрел на часы. Половина первого, а разговору не видно конца. Будь он проклят, если сделает первый шаг.
– А если окажется, что вам и со мной скучно? Она пожала плечами: – Я скажу Дэвиду, что вы мне не подходите. Что вы катаетесь слишком медленно или слишком быстро для меня, или чересчур требовательны. Попрошу его заменить вас кем-нибудь другим.
Вот стерва, подумал Майкл и спросил:
– Вы катаетесь каждый день?
– Нет. Время от времени. В основном после ленча. Но я люблю всегда иметь под рукой инструктора – на тот случай, если у меня внезапно возникнет желание подняться в гору. Когда на душе тяжело, я катаюсь чаще. Это помогает забыться.
Теперь ее голос звучал глуше, а акцент стал заметнее. «Неужели она пила весь вечер, да еще одна?» – подумал Майкл.
– Я благодарю Господа за то, что даровал нам зиму, – грустно пробормотала она.
– Почему вы хотите забыться?
– Потому что я живу в чужой стране.
Она, казалось, вот-вот заплачет, и Майкл подумал, не из той ли она породы женщин, что слезами укладывают мужчин в постель.
– Потому что чаще всего я вижусь с мужем в больницах, клиниках, бог знает где; стоит ему услышать об очередном враче, придумавшем новый метод лечения или спасшем кому-то жизнь, как он мчится к нему… Когда же он дома, я превращаюсь в сиделку. Я умоляю его отвезти меня домой, а он вечно обещает: «Хорошо, дорогая, возможно, в следующем году мы поедем туда». Он там родился…
– Я знаю, – перебил ее Майкл. – Элсуорт мне говорил.
– …но сейчас он не в силах провести в Австрии больше двух недель. Он говорит – это умирающая страна, ему там жутко.
В конце концов в душе Майкла проснулось сострадание – то ли к этой едва не плачущей женщине, которая, возможно, разыгрывала спектакль, то ли к ее обреченному мужу – этого он и сам не знал.
Он подался вперед и коснулся ее прохладной, неподвижной, податливой руки.
– Я постараюсь не спешить, не отставать, не предъявлять чрезмерных требований, – сказал Майкл.
Он уже сам не понимал, играет он или на самом деле хочет ее утешить.
– Вы обещаете? – страстно прошептала миссис Хеггенер, взволнованно дыша.
– Да.
– Посмотрим, – резко сказала она, отдернула руку, вскочила и бросилась к двери.
Сбитый с толку Майкл взглянул на нее и подумал: «Что все это значит?»
Миссис Хеггенер остановилась у двери, толкнула, ее, и она со щелчком захлопнулась. Высоко держа голову, хозяйка гостиницы повернула лицо к Майклу, вытащила из прически заколку, и пепельные волосы, отливающие медью в свете камина, рассыпались по плечам и упали на грудь.
– А теперь, – сказала она, серьезно глядя на Майкла, – погасите, пожалуйста, свет.
Внешность Евы таила в себе обман. При таком росте и узком лице, решил Майкл, у Евы должно быть худощавое, угловатое тело, которое скрывалось под свободным черным платьем. Но теперь он увидел, что его линии отличаются плавностью. Оно было вскормлено на венских пирожных и густом горячем chaucolat mit schlag[11] из лучших confiseries[12] старой столицы австро-венгерской империи.
Аскетическое лицо также оказалось иллюзией. В ее вкусах и поведении не было ничего аскетического. Майкл наслаждался возвращением мужской силы и охотно шел навстречу требованиям искушенной Евы. На балах при дворе, должно быть, одна из ее бабушек вела за собой в турах вальса своего кавалера, а не наоборот. Уткнувшись в душистые волосы Евы, Майкл вдруг подумал: «Видела бы меня сейчас физиотерапевт».
Он не имел понятия о том, сколько времени прошло до того момента, когда она откатилась в сторону и вытянулась рядом с Майклом, положив на него ногу. Ева удовлетворенно вздохнула.
– Еще один способ забыться, – сказала она. – Возможно, лучший.
Он с досадой отметил, что она воспринимает его как партнера по спорту, и это ему не понравилось. Теплота, подумал Майкл, ей не свойственна.
– Надо же, все европейцы твердят, что американцы не умеют заниматься любовью. И я их слушала. – Усмехнувшись, она придвинулась к Майклу и поцеловала его в шею под ухом. – Ты сказал, что останешься по крайней мере до конца сезона. Если понравится. Тебе понравилось?
– Весьма.
Она снова усмехнулась:
– Это по-американски. Лаконичный стиль янки.
Синдром Гари Купера. Австриец сейчас полчаса декламировал бы мне Гейне или Шиллера.
– К сожалению, я ничего не знаю наизусть из Гейне и Шиллера. Следующий раз я попробую вспомнить Йитса. «Я стар и сед…»
– Ты вовсе не так стар и сед, как думаешь.
– Сегодня – да.
Знала бы она, что он пережил с того момента, как они с отцом Трейси едва не утонули возле Лонг-Айленда!
– Сегодня – да, – задумчиво повторила Ева. – Я воспринимаю это как комплимент.
– Это действительно комплимент.
– Какой, по-твоему, сейчас час?
– Четверть после блаженства, – ответил он, и Ева снова удовлетворенно усмехнулась.
Майкл догадался, что она привыкла слышать любезности от мужчин. Он потянулся к часам, лежавшим на тумбочке, и уставился на светящийся циферблат.
– Двадцать минут пятого.
– Mein Gott[13]. Скоро появятся горничные. Им не следует видеть хозяйку дома, покидающую номер гостя в таком ужасном виде.
Ева быстро поднялась с кровати и торопливо оделась, но волосы оставила распущенными, затем подошла к Майклу и поцеловала его.
– Ты – чудо, – сказал он.
– Леди старалась, – произнесла она, снова поцеловала его и тихо добавила: – Du. Du.
– Что это значит?
– Ты, – сказала Ева. – Ты. Единственное число, второе лицо.
Будь признателен судьбе, подумал он, за те дары, что приносит ночь. Ева ушла, мелькнув безмолвной тенью в последнем отсвете камина.
Майкл потянулся на мягкой постели, наслаждаясь упругостью мышц. Сейчас он не жалел о том, что ему уже не двадцать один год. «Выпадет снег или нет, – подумал Майкл, проваливаясь в сон, – я рано не встану».
Глава 12
Поздно утром он плотно позавтракал в безлюдной столовой. Еду подавал тот самый паренек, который принес его вещи. Взглянув в окно, Майкл увидел, что идет небольшой снег, но тут же тает на солнце, и лужайка зеленеет травой. Сегодня не покатаешься, подумал Майкл.
Миссис Хеггенер – так он по-прежнему называл про себя хозяйку отеля – нигде не было видно. Он вспомнил, что Дэвид Калли хочет поговорить с ним, и вышел на улицу, собираясь сесть в машину и поехать в лыжную школу.
Рядом с «порше» стоял большой многоместный «универсал». Проходя между двумя машинами, он услышал женский голос:
– Здравствуй, Майкл.
За рулем «универсала» сидела Норма Калли.
– Здравствуй, Норма. Ты что здесь делаешь?
– Поджидаю тебя. Папа сказал мне, где ты остановился.
Яркий клетчатый платок на голове у Нормы подчеркивал бледность ее усталого лица. Нервно стиснув руки, она робко улыбнулась Майклу:
– Ты мне нужен на пару слов. У тебя есть время?
– Конечно.
– Ты не сядешь в машину? Утро холодное, а у меня включен отопитель.
– Мне тепло, – сказал Майкл.
– Не надо меня бояться. – Норма с трудом улыбнулась. – Я на тебя не брошусь.
– Почему ты не пришла вчера вечером к родителям?
От смущения Норма поерзала на сиденье.
– Из-за тебя. Я не знала, как отреагировать на твое появление, и не хотела выглядеть дурой перед папой и мамой. Я боялась, что засмеюсь или заплачу, или упаду в обморок, а может, стану винить тебя в моей загубленной жизни, кинусь тебе на шею и назову тебя единственным мужчиной, которого любила. Мне нужно было все обдумать за ночь.
– Норма, милая, – ласково сказал Майкл, – четырнадцать лет назад ты просто по-детски увлеклась другом своих родителей. Сейчас ты замужем, у тебя двое детей. По словам твоей мамы, ты теперь разумная взрослая женщина, и ничего подобного ты бы не сделала. Ты сказала бы: «Здравствуй, Майкл. Мы все рады, что ты снова у нас. Хочешь посмотреть фотографии моих детей?»
– Вероятно, – неуверенно произнесла Норма. – Но я могла сказать, что тебе не следовало целовать меня после кино и говорить, что больше всего ты любишь кататься именно со мной. Я могла сказать, что тебе не следовало играть чувствами неопытной провинциалки и поощрять ее мечты о близости с тобой, даже о браке и жизни в Нью-Йорке.
– Прости меня, Норма, – сказал Майкл, раскаиваясь в своем легкомыслии. – Ты мне нравилась, я был настолько глуп, что не подозревал о твоих чувствах.
– Наверное, ты догадывался, что каждая девушка и женщина в городе грезили тобой.
– Не знал, что я настолько обаятелен, – суховато сказал Майкл.
– Ты казался таким уверенным в себе. Будто все тебе нипочем. Это к тебе и привлекало, помимо всего прочего.
Майкл невесело улыбнулся:
– Неужели я производил такое впечатление? Я вовсе не был уверен в себе тогда, а уж сейчас – тем более. Почему бы нам не остаться друзьями? Следующий раз, когда твои родители позовут меня на обед, обещаешь прийти?
Она не ответила.
– Ты уехал не попрощавшись, а я себе места не находила. Целыми днями плакала у себя в комнате, чуть не свела с ума бедного папу. Наверное, насмотрелась фильмов о несчастной любви и брошенных девушках, – насмешливо, не щадя себя, добавила она. – Я и так сгорала со стыда, но сама еще больше осложнила положение.
– Что ты сделала?
– Я похвасталась.
– Чем?
– Тобой, – сказала она. – Я намекнула подружкам и кое-кому из мальчишек, что у нас роман. Девчонки только и думали о тебе, а я хотела вызвать у них ревность и прибавить себе веса. Теперь, когда ты вернулся, я решила объясниться с тобой.
Майкл вздохнул:
– Спасибо, что сказала. Ты, конечно, поступила глупо, но ничего страшного тут нет. Мы оба это переживем – и ты, и я.
– Жаль, что мне пришлось соврать, – дерзко сказала Норма. – Даже сейчас, когда я гляжу на тебя, я не понимаю, что со мной происходит.
Майкл улыбнулся ее детской манере выражать свои мысли.
– Я не понимаю, что со мной происходит, когда гляжу на многих людей, Норма.
– Я слышала, ты женился.
– Мы разошлись.
– Сделаю тебе страшное признание, Майкл. Я рада этому.
– А я нет, – грустно сказал он.
Она потянулась к нему через опущенное стекло:
– Ты поцелуешь меня, один только раз, в память о прошлом?
Он немного отступил назад:
– Прошлого не было, Норма.
– Наверное, ты прав, – печально согласилась она. – Все равно я рада тебя видеть. Обещаю не доставлять тебе больше хлопот. Я и приехала, собственно, для того, чтобы сказать тебе это.
– Ты славная женщина.
– Славная, – подавленно повторила она, завела мотор и тронулась с места.
Майкл проводил взглядом ее удаляющуюся машину, пока она не скрылась. Тряхнул головой, залез в «порше» и поехал в город.
Он остановился перед зданием, где находилась контора лыжной школы. Но сразу войти внутрь Майкл не смог. Встреча с Нормой подействовала на него сильнее, чем ему показалось вначале, и он решил выждать несколько секунд и успокоиться.
За столом сидела девушка и сосредоточенно печатала двумя пальцами. На стене висели плакаты с расценками, графиком соревнований и изображением дельтаплана. Четырнадцать лет назад школа размещалась в комнате гораздо меньших размеров.
– Доброе утро, мисс, – сказал Майкл, и секретарша оторвалась от машинки. – Мне нужен Дэвид Калли.
– Его нет, – ответила девушка. – Он завтракает в кафе, что через дорогу.
Майкл пересек улицу и зашел в кафе. Калли сидел за угловым столиком и пил из кружки кофе, поглядывая в газету, лежавшую перед ним. Калли всегда был крупным мужчиной, а за эти годы располнел еще больше, к тому же начал лысеть. Он и раньше выглядел как настоящий горец, но теперь вовсе казался вырубленным из гранитной скалы.
– Здравствуй, Дейв, – сказал Майкл.
Калли поднял голову:
– Привет.
Его некогда красивое лицо с годами обрюзгло, глаза потухли.
– Миссис Хеггенер сказала, что ты хотел поговорить со мной.
Калли кивнул:
– Садись. Хочешь кофе?
– Спасибо.
Калли позвал официантку и сказал:
– Салли, пожалуйста, еще один кофе. И мне тоже. – Он молча разглядывал Майкла через стол. – Ты неплохо сохранился, – наконец произнес он.
– Веду умеренный образ жизни.
– Вот уж не думал, что ты еще жив. – Голос Калли звучал глухо, ровно, бесстрастно. – Да и другие тоже не думали.
– Тем не менее – вот он я.
– Вижу. Спасибо, Салли, – сказал он официантке, которая поставила перед ними две чашки кофе.
– Хорошо устроился в «Альпине»?
– Нигде еще мне так не нравилось, – сказал Майкл, не вдаваясь в подробности.
– Да, они помогли городу, да и нам тоже. У них хорошая клиентура. Состоятельная публика, спокойная. Тебе здесь не будет скучно, Майкл?
– С годами я остепенился.
– Я слыхал другое. Вчера вечером я встретил Нормана Брюстера, он мне сообщил, что тебя задержали за быструю езду и неуважение к полиции.
– Произошла ошибка, – улыбнулся Майкл. – Мне вовсе не стоило так спешить.
– Верно. Похоже, снег не ляжет до Рождества, – грустно заметил Калли, глядя через окно на голубое небо. – А без снега тут делать нечего. Чем ты собираешься заниматься?
– Я увидел у тебя в конторе рекламу дельтапланерной школы. Может, слетаю несколько раз.
Калли недоверчиво посмотрел на Майкла:
– Неужто ты этим балуешься?
– Иногда.
– Парень, который там заправляет, придется тебе по душе. Он тоже сумасшедший. Я был против его школы, но меня не поддержали.
– Что ты имеешь против дельтаплана?