– Ну, пошел.
Антуан неуверенно тронулся. Майкл увидел, что француз говорил правду – ему уже доводилось кататься. Но не часто. Он держался скованно, словно его только что вынули из морозильной камеры, лыжи разъезжались в стороны, руки были неподвижны, как у статуи. Через десять ярдов он упал. Майкл приблизился к растянувшемуся на снегу Антуану и с жалостью взглянул на него.
– Господь с тобой, старина. Ты что, не можешь сам даже встать?
– Они скользят, – с трогательной беспомощностью в голосе сказал Антуан.
Майкл помог Антуану подняться. Француз уже успел вспотеть.
– Смотри на меня. – Майкл медленно покатился вниз, сделал два поворота и закричал: – Раскованней, раскованней, держи лыжи вместе! О Господи! – добавил он, когда Антуан упал.
– Не забывай, – сказал Антуан, с трудом поднимаясь на ноги, – это мой первый день.
– Когда ты катался в последний раз? – спросил Майкл. – Лет сорок назад?
– Мой сержант в армии и то относился ко мне с большей теплотой, чем ты, – обиженно произнес Антуан.
С лицом, полным решимости, он снова устремился вниз. Он взмахнул руками, теряя равновесие, лыжи перестали его слушаться, разъехались в стороны, и Антуан бухнулся на колени. В это время на горе появился мальчик лет девяти, он посмотрел на Антуана, сидевшего на коленях, словно в церкви. Парнишка растянул рот в улыбке.
– Пошел отсюда! – крикнул ему Майкл.
Мальчик заулыбался пуще прежнего и исчез среди деревьев.
– Ты безнадежен, – сказал Майкл, предоставляя Антуану подниматься самому.
– Будь у меня револьвер, я бы застрелил этого маленького мерзавца.
– Безнадежен, – повторил Майкл.
– У меня есть в запасе две недели, – заметил Антуан.
– Тебя не спасут и два года.
– Ты подрываешь мою веру в себя, – огорченно сказал Антуан.
– Я говорю правду. – Майкл растерянно почесал затылок.
– Слушай, Майкл… – начал Антуан.
– Помолчи, – перебил его Майкл. – Я пытаюсь сообразить, как помочь твоему горю, раз уж ты не хочешь, чтобы я отправил тебя во Францию. Если Калли увидит, как ты катаешься, раньше, чем через две недели, нам придется забыть о твоей идее.
– Не стоит сгущать краски, Майкл.
– Говорят тебе, помолчи, я думаю. – Майкл нарисовал на снегу острием палки круг. – Я никогда в жизни не занимался подобными вещами, Антуан, – сказал он, – но сейчас собираюсь стать вдохновителем и соучастником преступления или, во всяком случае, уголовно наказуемого проступка. Я знаю, как тебе помочь. Слушай меня внимательно. Сегодня вечером мы отправимся в самый популярный бар города, где всегда полно инструкторов и местных горнолыжников. Я представлю тебя как французскую звезду…
– Не надо переигрывать, – смущенно попросил Антуан.
– Заткнись. Бар находится на первом этаже, сбоку имеется лестница, ведущая на верхнюю галерею и к мужскому туалету. По моему сигналу ты по ней поднимешься. Выйдя из туалета, ты начнешь спускаться и оступишься…
– Майкл, умоляю тебя, сдержи полет своей фантазии…
– Хочешь ты получить работу или нет?
– Я в твоих руках, – сдался Антуан. – Хорошо, я оступлюсь…
– Ты должен пролететь весь марш лестницы.
– Если я поврежу пальцы, то умру от голода.
– Руки береги. Внизу ты должен издать душераздирающий вопль и схватиться за голень. Ты выдавишь из себя: «Кажется, я сломал ногу». Я скажу, что повез тебя к доктору. Только на самом деле мы поедем не к доктору…
– Тебе этот спектакль, похоже, доставит удовольствие, – упрекнул его Антуан. – Ты бесчеловечен.
Майкл невозмутимо продолжал:
– Я доставлю тебя в гостиницу, где будет лежать наготове бинт, которым я обвяжу твою ногу. Я накручу его так, чтобы походило на гипс. Сьюзен придется нам подыграть. Пригрози задушить ее, если она станет смеяться. Ближайшие две недели каждую ночь я буду выводить тебя на гору и давать уроки. В крайнем случае под конец посвятим во все Калли. Через пару недель ты должен хотя бы выглядеть как человек, который в состоянии обучать по крайней мере детей, но готовься к тому, что тебе придется расстегивать штанишки малышам, когда им приспичит.
– Мне не нравится твоя улыбка, Майкл.
– Калли мой друг, и, кажется, у него есть чувство юмора, к тому же ему нужны инструкторы. Если ты постараешься, он, наверное, станет твоим союзником. Но если через две недели тебе не удастся выдержать его экзамен и ты не найдешь работу как пианист, то заявишь, что у тебя дела в Нью-Йорке, и покинешь город. Compris[20]?
– Ну и негодяй же ты, Майкл.
– Напротив, я твой друг. Я пытаюсь спасти тебя от обвинения в мошенничестве. А теперь забирайся на этот жалкий холмик и постарайся спуститься с него живым и невредимым.
– Я выдохся.
– Посмотрим, что ты запоешь через час, – мрачно сказал Майкл. – Не забывай, это твоя идея.
Бар назывался «У камина». Атмосфера в нем царила самая непринужденная. Четырнадцать лет назад Майкл часто заглядывал сюда. Стропила и обшивка стен потемнели за прошедшие годы от сигаретного дыма, а фотографии некогда знаменитых горнолыжников, висевшие над огромным камином, напоминали о далеком прошлом. В баре сидела одна молодежь, и Майкл решил, что он старше всех остальных посетителей минимум на десять лет. В углу стоял музыкальный автомат – к счастью, неисправный, а возле камина – старое, обшарпанное пианино. Майкл, Антуан и Сьюзен расположились за столиком, и француз боязливо посмотрел на лестницу, ведущую на верхнюю галерею.
Подошел хозяин бара Джимми Дэвис, в обществе которого Майкл провел когда-то немало зимних вечеров. Представив своих друзей, Майкл спросил:
– Как твои лыжи?
Они нередко катались вместе. Полный, но ловкий Дэвис сохранял бодрое расположение духа даже в самую плохую погоду.
– Лыжи? – повторил Дэвис. – Я о них почти забыл. Жена уговорила меня открывать это заведение с ленча, и, хотя я не могу взять в толк, почему кто-то еще ест мою стряпню, я зарабатываю свой первый миллион. Работа практически не оставляет мне свободного времени. Но как-нибудь я все же постараюсь улизнуть отсюда, и, если ты не найдешь другого безумца, который согласится составить тебе компанию, мы покатаемся вместе. Дорогие гости, разрешите вас угостить.
Они попросили виски, и Дэвис сам принес его.
– Инструмент настроен? – спросил Майкл.
– Ей-богу, не знаю, – ответил Дэвис. – В этом году на нем никто не играл. А что? Ты хочешь дать нам концерт?
– Мой друг Антуан мог бы поиграть. Он известный французский пианист.
– Добро пожаловать в мой бар, – сказал Дэвис, обращаясь к Антуану. – Никто не взбодрит здешнюю публику лучше известного французского пианиста.
Комната постепенно заполнялась людьми, и Майкл спросил:
– Джимми, ты что, ввел новое правило – после десяти вечера не впускать никого старше двадцати лет?
Дэвис весело усмехнулся:
– Это верно, они все молодеют и молодеют. По крайней мере нам, старикам, так кажется. И драться стали чаще, чем раньше. Мне приходится держать под рукой обрезанную бейсбольную биту.
Он отошел к стойке и стал помогать парню, который разливал напитки.
– Эта лестница дьявольски крутая, Майкл, – сказал Антуан.
– После второго бокала она покажется тебе пологой. Верь в свои силы.
– Я не переношу вкуса виски, – пожаловался Антуан.
– Иди поиграй, – предложил Майкл. – Это тебя успокоит.
Он помахал рукой Эннабел Фенсток, которая появилась в дверях с парнем не старше восемнадцати лет.
В бар вошла Рита, ее сопровождал молодой человек. Майкл сразу узнал в нем брата девушки и жестом пригласил обоих к столику. Рита представила своего брата Элиота и застенчиво поздоровалась с Антуаном и Сьюзен, которых она обслуживала за обедом.
– Присаживайтесь, присаживайтесь, – сказал Майкл и подвинул свое кресло, чтобы все уместились. – Вы пришли вовремя. Знаменитый французский пианист собирается дать свой первый концерт в горах.
– Я пока не в настроении, – отозвался Антуан. Он не получал удовольствия от вечера; С гримасой отвращения француз потягивал виски.
Подошла официантка, и Рита заказала кока-колу, а ее брат – пиво. Рослый Элиот чертами лица заметно напоминал сестру, у него были такие же крупные ясные глаза, прямой нос с большими ноздрями и широкий решительный рот. Коротко, как у Риты, постриженные волосы придавали ему сходство с молодым Мухаммедом Али. Из-под кожаной куртки Элиота выпирали мышцы. Под курткой был свитер с эмблемой школьной спортивной команды. Майкл решил, что он играет в футбол.
– Ты договорилась со Свенсоном о тренировке? – спросил девушку Майкл.
– Ты договорилась со Свенсоном о тренировке? – спросил девушку Майкл.
– Мы встречаемся завтра утром, – ответила Рита.
Майкл повернулся к Элиоту.
– Твоя сестра – превосходная лыжница, – заметил он. – Но Рита говорит, что ты катаешься еще лучше.
– Просто я старше, – сказал Элиот.
– Почему бы тебе тоже не выступить на соревнованиях?
Элиот покачал головой.
– Берегу ноги, – пояснил он. – В сентябре отправляюсь в Дартмут, мне дали там легкоатлетическую стипендию. На соревнованиях легко получить травму. И вообще, как говорит мой отец, в ближайшие пятьдесят лет черным не будет места на горе, так что я предпочитаю заниматься традиционным спортом братьев по расе. – Он говорил открытым текстом, ничуть не смущаясь. – Скажу честно, мистер Сторз, я и Рите советовал отказаться от участия.
– Элиот, – сказала Рита, – я полагаю, мы уже все обсудили.
– В этом городе слишком много бывших горнолыжников, – не обращая внимания на сестру, продолжал Элиот, – и мужчин, и женщин, им все еще хочется доказать, что они чего-то стоят; эти люди жить не могут без встряски. Вот, к примеру, один из них.
Он указал на стойку, возле которой пил пиво Уильямc, единоличный владелец школы дельтапланеризма «Зеленый орел».
– Он полсезона шел в лидерах по скоростному спуску среди юниоров, но повредил позвоночник и чуть не остался паралитиком, теперь проповедует дельтапланеризм. Я слышал, вы тоже летаете, мистер Сторз, я понимаю, парить над городом – большое удовольствие. Уильямc звал меня попробовать, но я сказал – это не для меня. Черным в Америке не требуется искусственной встряски.
– Элиот, – сказала Рита, – мы, кажется, собирались хорошо провести время.
– Я и провожу его хорошо, – отозвался Элиот; он допил пиво и жестом заказал вторую кружку.
– Еще немного этой пакости, и меня стошнит, – произнес Антуан, отодвигая бокал. Он встал, подошел к пианино и взял несколько аккордов. – Кто бы мог подумать, – удивился француз, – оно действительно настроено.
Он заиграл сначала вполсилы, потом, когда шум в зале начал стихать и разговоры смолкли, мелодия зазвучала громче. Антуан исполнял песню «Ненастная погода», он знал, что Майкл ее любит. Сторз, желая выразить свою благодарность, попросил официантку принести для музыканта лимонад.
Рита, раскачиваясь в кресле в такт музыке, стала подпевать. Майкл и Сьюзен с удовольствием слушали ее чистый голос, безошибочно воспроизводивший мелодию.
– Рита, – сказал Майкл, – иди спой с Антуаном.
– Вы думаете… – неуверенно промолвила Рита. – Ваш друг не будет против?
– Он обрадуется. Ступай, ступай.
– Ну, если вы так считаете…
Она встала из-за столика, подошла к пианино и запела. Антуан бросил на нее удивленный взгляд, затем одобрительно кивнул и перешел в другую тональность, соответствующую ее контральто. После нескольких нерешительных тактов Рита обрела уверенность, ее голос зазвучал в полную силу. Заключительный куплет они исполнили дуэтом, Антуан пел с французским акцентом. Когда они кончили, все зааплодировали, Антуан поднялся и с серьезным видом пожал Рите руку. Вместе с Антуаном они вернулись к столику, пальцы у девушки дрожали, но лицо светилось детской улыбкой.
– Милая моя, – сказал Антуан. – Тебе известно, что ты – настоящая певица? Придется нам работать вдвоем. Объединив наши таланты, мы поразим местных жителей.
– Не смейтесь надо мной, пожалуйста.
– Я говорю сущую правду, – заверил Антуан. – У тебя чудесный голос. Споем еще? Что ты любишь?
Рита вопросительно посмотрела на Элиота. Он не хлопал сестре и сидел с хмурым лицом. Элиот явно не одобрял поведения младшей сестры.
– В другой раз, Антуан, – ответила Рита. – Мы немного порепетируем.
Подошел сияющий Джимми Дэвис.
– Черт возьми, – пробасил он, – вот это да. Пара таких вечеров, и я могу заказывать вывеску: «Бар "У камина"». Лучшая в городе музыкальная программа».
– Думаю, Элла Фицджеральд не потеряет из-за меня сна, – улыбаясь, сказала Рита и уткнулась в свой бокал с кока-колой.
Майкл, слегка толкнув Антуана коленом, шепнул ему:
– Сейчас.
– Может быть, я еще немного поиграю, – неуверенно произнес Антуан.
– Сейчас, – тихо повторил Майкл.
– Извините меня, господа, – сказал Антуан.
Он медленно подошел к лестнице и начал взбираться вверх, останавливаясь на каждой ступеньке. Майкл увидел, как он скрылся в туалете. Прошло целых пять минут, Майкл уже был готов подняться и вытащить его оттуда, но француз наконец снова появился на лестнице. Набрав в легкие воздуха, Антуан сделал первый шаг. Пианист ухватился за перила, затем повернулся и со страшным грохотом скатился вниз. В баре воцарилась тишина.
Оказавшись на полу, Антуан завопил, восхищая Майкла своим артистизмом:
– Моя нога! Я сломал ногу!
Майкл и Сьюзен подскочили к Антуану и склонились над ним.
– Превосходно, – шепнул Майкл на ухо французу и провел рукой по его икрам, делая вид, что ищет перелом. – Поздравляю. Все выглядело очень натурально.
– Натурально! – корчась от боли, сказал Антуан. – Негодяй, я действительно сломал ногу.
Майкл ощупал голень пианиста и обнаружил чуть выше лодыжки настоящий перелом.
– Боже мой, – воскликнул Майкл, – и правда! Идиот. Рита, – обратился он к подбежавшей девушке. – Вызывай «скорую помощь». Антуан, лежи и не шевелись.
Но Антуан уже не слышал его. Француз потерял сознание.
Глава 17
Когда Майкл зашел в номер к Антуану справиться о его здоровье, пианист сидел в кровати с загипсованной ногой, опираясь на подушки. Антуан отказался остаться в палате.
– В больницах люди умирают, – сказал он Майклу и Элиоту, которые на руках донесли его до машины Сьюзен, отвезли к врачу, а потом в три часа ночи подняли по лестнице в номер. Антуан держался с галльским мужеством и не издал ни звука, хотя при транспортировке боль сильно мучила француза, несмотря на инъекцию анестетика.
Сьюзен кормила его с ложки, сидя на краю постели. В отличие от Антуана она выглядела свежей и бодрой, хотя спала в эту ночь не более четырех часов. Француз же был бледен, глаза его потухли и ввалились, но он встретил Майкла улыбкой.
– Вот тот предел, до которого мне удалось затащить Сьюзен в постель. Может быть, это стоит затраченных усилий.
– Ну, – сказал Майкл, – теперь ты хотя бы похож на горнолыжника.
– Да уж, – согласился Антуан, – отдаю тебе должное. Идея сработала. Мистер Калли не узнает, как я катаюсь. Теперь я вижу, что на тебя можно положиться во всем.
– Конечно, – подтвердил Майкл.
– Я сделал один разумный поступок. Вчера, находясь в лыжной школе, я застраховался на весь сезон от несчастного случая. Пусть я не могу ходить, но теперь у меня есть средства. Сьюзен, тебе хоть раз за всю твою богатую приключениями жизнь доводилось любить человека в гипсе? – спросил Антуан.
– Ешь яйцо, – сказала Сьюзен.
– Я вижу, ты оделся для лыж, Майкл, – заметил Антуан. – Тебе не кажется, что это бестактно по отношению к товарищу, едва вырвавшемуся из лап смерти?
– Я помяну тебя минутой молчания, когда заберусь на гору, – пообещал Майкл.
Антуан вздохнул:
– А какой чудесный был вечер, пока ты не заставил меня подняться по этой проклятой лестнице. Пианино оказалось настроенным, девушка пела как ангел.
Дверь оставалась неприкрытой, но Ева Хеггенер, прежде чем войти, вежливо постучала. Она принесла вазочку с нарциссами из гостиничной оранжереи.
– О, мой бедный дорогой гость, – обратилась она к Антуану, – не прошло и двадцати четырех часов, а он уже hors de combat[21]. Наверно, вам будет любопытно узнать, что вы побили все рекорды нашей гостиницы по скорости ломания ног. Надеюсь, эти скромные цветы вас порадуют.
– Большое спасибо, мадам.
– Если вам что-нибудь понадобится, не стесняйтесь, просите.
– Мои славные друзья прекрасно ухаживают за мной, – сказал Антуан.
– Я вижу. – Ева холодно посмотрела на Сьюзен. – У нас в подвале есть инвалидное кресло. Если вы захотите двигаться, я попрошу двух молодых людей отнести вас вниз. У них в этом деле большой опыт.
– Возможно, завтра, – сказал Антуан. – Сегодня мне что-то не хочется вставать.
– Хорошо. Майкл, можно вас на пару слов?
Майкл кивнул:
– Антуан, доктор сказал, что у тебя хороший, чистый перелом.
– Спасибо ему за добрую весть, – ответил Антуан. – Мне было бы стыдно, если бы перелом оказался грязным.
Сьюзен поднесла к его рту ложечку с яичным желтком. Майкл вышел из номера вслед за Евой.