– Такие люди, как ты, меня просто бесят, – заявил Калли. – Стоит мне съесть одну сдобную булочку, и я тотчас поправляюсь на два фунта, ты же наворачиваешь будь здоров, но я готов спорить, что за последние двадцать лет твой вес не увеличился ни на фунт.
– На два уменьшился, – самодовольно сказал Майкл.
– Это несправедливо, – возмутился Калли. – Ну и вид же у тебя! – Он словно хотел хоть чем-то отомстить Майклу за его превосходный обмен веществ. – Судя по рассказам, ты должен благодарить Бога за то, что остался жив.
Майкл пожал плечами. Ему не хотелось обсуждать свои проблемы с Калли.
– Мы все должны благодарить Господа за то, что живы.
Официантка принесла еду, Майкл густо намазал вафлю сливочным маслом и полил ее кленовым сиропом.
Вспомнив, что вчера он пропустил обед, Майкл начал есть с удвоенным аппетитом. Калли с нескрываемой завистью посмотрел на него и заказал очередную чашку черного кофе.
– В случае твоей гибели, – смаковал тему Калли, – горожане искренне сожалели бы об этом, но они сказали бы так: «Сукин сын сам напросился» – и через пару дней забыли бы о тебе. Но если разобьется местный парень, они линчуют Джерри Уильямса. А я буду держать веревку. Теперь-то, надеюсь, ты бросишь все эти самоубийственные забавы?
– Смотря что подвернется, – ответил Майкл.
– Когда-нибудь, – серьезно произнес Калли, – твоему везению придет конец.
– Толпа будет ликовать.
– Нет, не будет, – сказал Калли. – Я, например, ликовать не буду, и большинство горожан тоже. Не знаю, известно ли тебе об этом, но ты пришелся им по душе. Если отбросить этот чертов «порше», ты носа не задираешь, и все восхищены тем, как ты ставишь Хеггенера на ноги. Все, кроме разве что докторов. – Он усмехнулся.
– И кроме мадам Хеггенер, – добавил Майкл.
– О…
– Кстати, о ней – сия привилегия мне надоела, – сказал Майкл. – Ищи новую жертву.
– Ну, – сказал Калли, – ты продержался дольше других. У нас есть сильная группа, заниматься с ней одно удовольствие. Могу передать ее тебе.
Майкл покачал головой:
– Спасибо, но я не создан для того, чтобы работать горнолыжным инструктором, теперь я это понял. Ухожу в отставку. Куртку верну на неделе.
– В этом нет никакой срочности. Ты уезжаешь?
– Только на два дня. Я должен убедиться в том, что не обманываюсь и Хеггенеру действительно стало лучше. И я ни в коем случае не хочу получать деньги за то, что катаюсь с ним.
Он не сказал, что у него имелись весьма благородные причины – например, сознание того, что он спасает достойного человека от отчаяния и смерти, а также иные – в частности, желание доказать неправоту Евы, – по которым ни одно место на земле не притягивало его в это солнечное утро сильнее, чем Грин-Холлоу.
– Однако, Дейв, – сказал он, – если ты будешь перегружен и тебе потребуется помощь на пару дней, можешь на меня рассчитывать.
– Спасибо, – сказал Калли. – Учту. Да, у меня новость – Норма собирается родить третьего.
– Поздравляю, – отозвался Майкл.
– Поздравишь, когда я наскребу денег на то, чтобы послать его в колледж, – сказал Калли, но Майкл видел, что Дэвид рад предстоящему событию.
– На этот раз мы хотим девочку. Мать Нормы говорит, что с девочками хлопот больше, зато они делают атмосферу в доме более душевной. Раз уж мы заговорили о Норме… – Он помедлил, отхлебнул кофе, и Майкл догадался, что Дэвид коснулся трудной для него темы. – Я и до женитьбы не верил сплетням насчет тебя и Нормы; наверное, мне стоило объясниться с тобой раньше, но я не решался. Я знал, что у вас с ней ничего не было. Она до свадьбы оставалась девушкой.
На лице Дэвида промелькнула смущенная улыбка, словно он сознался в давнишней юношеской проделке, сошедшей ему с рук.
– Ты сказал об этом Элсуортам?
– Нет. – Калли снова улыбнулся. – Я не хотел компрометировать жену в глазах ее родных.
Майкл рассмеялся:
– Дейв, я благодарен тебе за то, что ты помог мне в то время, когда меня не слишком трудно было выгнать из города.
– Чепуха, – грубовато сказал Калли. – Я нанял грамотного инструктора. За это мне и платят. А теперь убирайся отсюда. Не могу смотреть на такого едока, как ты.
Он снова заказал кофе, и Майкл, улыбаясь, вышел на улицу.
***Утром следующего дня ровно в девять он подъехал к дому Хеггенера. Майкл заметил, что ворота гаража были распахнуты. Там стоял «форд» Хеггенера, а место «мерседеса» пустовало. Лая тоже не было слышно, и Майкл решил, что собаку увезли. Тепло одетый Хеггенер уже ждал его. Для поездки в город он сменил тирольскую шляпу на черную фетровую. Пока Майкл нес чемоданчик Хеггенера к «порше», австриец сказал:
– Сегодня у нас больничный день. Бруно всю ночь кашлял, и Ева повезла его в Берлингтон. Она не доверяет местным ветеринарам, а там, по слухам, появился замечательный собачий доктор. Американской ассоциации врачей следовало бы ежегодно премировать ее за безграничную веру в медицину.
Он снисходительно улыбнулся, словно болезненная мнительность Евы была всего лишь маленькой очаровательной странностью ее характера. Если Хеггенер и знал о том, что произошло между Евой и Майклом два дня назад, он ничем этого не выдавал.
«Порше» с легкостью пожирал мили шоссе. Хеггенер признался, что любит быструю езду, и Майкл вел автомобиль со скоростью восемьдесят пять миль в час, постоянно поглядывая в зеркало заднего обзора, не догоняет ли их полиция.
– В те давние годы, когда я, еще молодой человек, вернулся в Европу, – сказал Хеггенер, – там еще не ввели скоростные ограничения. У меня была прекрасная «альфа» с кузовом, изготовленным по спецзаказу, и если я делал в час меньше ста двадцати миль, мне казалось, что я ползу как черепаха. Тогда водить машину было в радость, но я полагаю, цивилизация отнимет у вас еще многие удовольствия.
Хеггенер замолчал. Он сидел прямо, и его черная шляпа почти касалась невысокого потолка машины. Затем он сказал:
– Майкл, я думал о вас. Вы ведь не собираетесь всю жизнь работать лыжным инструктором?
– Нет, – ответил Майкл. – Я не собираюсь работать им больше ни дня. Я уже сказал Калли, что ухожу.
– Да? – тихо произнес Хеггенер. – Вы покидаете Грин-Холлоу?
– Вероятно, я останусь до конца сезона, а может, и дольше. Мой отъезд зависит и от вас.
– Неужели? – удивился Хеггенер. – Каким образом?
– Если после больницы вы захотите кататься со мной, – пояснил Майкл, – я останусь.
– Вы очень добры. А с Евой вы будете кататься?
– Мне кажется, у нее появилось желание сменить инструктора.
– Понимаю, – кивнул Хеггенер. – О Еве говорят, что ей трудно угодить.
– Не без оснований, – не удержался Майкл.
На лице Хеггенера появилась та самая улыбка, с какой он говорил о слабости, которую Ева питает к медицине. Потом улыбка исчезла.
– Мне ее жаль, – произнес он. – Когда Ева выходила за меня замуж, она и не представляла, что ее ожидает. Больничная атмосфера, маленький город, Америка… Ей тут не по себе, она создана для иного. Она здесь скучает. Знаете, Ева сохранила свой австрийский паспорт, хотя она замужем за американцем. Она постоянно предупреждает меня, что живет здесь временно, что не может пустить в Америке корни. Через неделю после моей смерти она улетит в Европу.
– Вы не умрете.
– Посмотрим, – спокойно сказал Хеггенер.
На протяжении следующих десяти миль Хеггенер молча разглядывал сельский пейзаж.
– Зимой истинный облик страны виден лучше, – заметил он. – Мне многое нравится в Европе, но мой дом здесь. Я не разрываюсь на части.
Он снова умолк, словно хотел поразмыслить об облике страны и своих чувствах.
– Что вы намерены делать по окончании сезона?
– Я не строю планов.
– Для человека вашего возраста и способностей, – сказал Хеггенер, – не иметь планов на будущее – это, согласитесь, звучит печально и совсем не по-американски. – Он смягчил свое высказывание улыбкой.
– Верно, – согласился Майкл.
– Если я скажу, что у меня есть для вас план, Майкл, вы не сочтете это вмешательством в вашу жизнь?
– Разумеется, нет.
– Мой управляющий, мистер Леннерт, в апреле от нас уходит, – сообщил Хеггенер, – без сожаления с обеих сторон. Ему предложили выгодное место в крупном чикагском отеле, да и я стал сомневаться в его честности. Я хотел бы пригласить вас на должность управляющего.
В зеркале заднего обзора Майкл увидел быстро спускающуюся с холма белую машину, которая вполне могла принадлежать полиции. До тех пор пока автомобиль не обогнал их, Майкл не произнес ни слова.
В зеркале заднего обзора Майкл увидел быстро спускающуюся с холма белую машину, которая вполне могла принадлежать полиции. До тех пор пока автомобиль не обогнал их, Майкл не произнес ни слова.
– Спасибо за предложение, Андреас, – поблагодарил он, – но я и понятия не имею о работе управляющего.
– Это вовсе не так сложно, как думают многие, – заявил Хеггенер. – У меня превосходный персонал, а один молодой человек, который служит у нас уже третий год, станет вашим заместителем, можете рассчитывать на его помощь. Вам нравится Грин-Холлоу, а вы нравитесь городу. У вас останется время на лыжи. Катаясь с нашими гостями, – а Леннерт этого делать не мог, – вы будете способствовать популярности «Альпины». На примере Риты вы доказали, что легко ладите с людьми – кстати, жаль, что вы устроили ее петь в бар мистера Дэвиса, а не наш, – вы чувствуете запросы публики, а это весьма важно. Я готов предложить вам хороший оклад плюс долю дохода, который, к счастью, довольно велик. В программу вашего обучения войдут оплачиваемые поездки в Европу, где вы познакомитесь с работой моих любимых отелей, да и отпуск у вас будет немалый, поскольку содержание гостиницы – дело сезонное. Конечно, я не жду от вас немедленного ответа. Думайте, сколько хотите.
– Вы говорили об этом с Евой?
Одно Майкл знал точно – если ему предстоит выслушивать указания Евы, он немедленно вежливо отклонит предложение.
– Нет, с Евой я не говорил, – сказал Хеггенер. – У нас с ней состоялась беседа, из которой я понял, что отныне она собирается временами уезжать отсюда на длительные периоды. В любом случае все решения, касающиеся бизнеса, принимаю я. Мы договоримся, чтобы она не вмешивалась в дела.
Майкл представил себе, какого рода беседа могла состояться между Хеггенерами. После нее у человека гораздо больше шансов попасть в больницу, чем после приступа кашля, все равно, с кровью или без крови, подумал он.
– Давайте обсудим это, – предложил Майкл, – когда вы вернетесь.
– Хорошо, – согласился Хеггенер. Он опустил подбородок на грудь и продремал остаток пути.
В больнице Хеггенера усадили в кресло на колесиках, и он как-то сразу сник; строгого вида медсестра быстро и ловко покатила его навстречу бог знает каким болям, исследованиям и прогнозам. Майкла охватило острое чувство жалости к этому человеку.
Он остановился в «Вестбери» – отель был расположен на Мэдисон-авеню неподалеку от квартиры, где Майкл когда-то жил, и бара, куда он частенько заходил. В этот час все поглощали коктейли, бар был полон раскованных, жизнерадостных пар, пришедших отдохнуть после трудового дня, и Майклу стало немного жаль себя – в городе его никто не ждал, и ему предстояло провести вечер в одиночестве. Повинуясь безотчетному импульсу, он набрал номер Трейси. Майкл долго слушал длинные гудки и уже собрался повесить трубку, не зная, рад он или огорчен тем, что не застал жену дома, но тут он услышал ее голос. Трейси слегка задыхалась.
– Алло.
– Здравствуй, Трейси. Я чуть не повесил трубку.
– Я только что вошла. Поднималась по лестнице, услышала звонки и побежала – ты это, должно быть, чувствуешь по моему дыханию. – Она рассмеялась. – Где ты находишься?
– За углом, в «Вестбери».
– О… – В ее голосе сразу появилась настороженность,
– Что, слишком близко?
– Не начинай так… – предупредила она.
– Извини.
– У тебя все в порядке?
– А отчего мне не быть в порядке?
– Ну, ты так ни с того ни с сего звонишь мне, тем более из города. Ты здоров? Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо, – сказал он. – Но я буду чувствовать себя еще лучше, если ты со мной выпьешь.
Трейси надолго замолчала.
– Ты уверен, что это так уж необходимо?
– Нет.
Она засмеялась:
– Тогда дай мне полчаса.
Он поднялся на лифте в свой номер и побрился, стараясь не задевать царапины, но все же достаточно тщательно, чтобы Трейси не подумала, что он совсем без нее одичал. Он принял душ, переоделся, повязал галстук, подаренный Трейси несколько лет назад, – она говорила, что его цвет идет Майклу.
Он спустился в бар; чувство жалости к себе прошло. Отыскав маленький столик, Майкл сказал официанту: «Нас будет двое», – и попросил мартини.
Когда Трейси вошла в зал, мужчины, как обычно, повернули головы в ее сторону, а женщины почувствовали себя уязвленными. Майкл встал, приветствуя жену. Он поцеловал ее в щеку, прохладную после улицы и слегка пахнущую мылом. Ни в лице, ни в одежде Трейси не было ничего, что свидетельствовало бы о проведенном на работе дне, о десятках принятых ею с утра решений, которые могли серьезно повлиять на ее собственную жизнь, а также на жизнь других людей.
Увидев его лицо, она нахмурилась:
– Господи, что с тобой стряслось?
– Я врезался в дерево, – объяснил он, – летал на дельтаплане.
– О, Майкл, – скорбно протянула она, – ты не изменился.
– Я был неосторожен, – сказал он. – Это случайность.
– Случайность, – глухо повторила она. – Все осталось по-старому. Когда ты убьешь себя, мне хотя бы позвонят? Как-никак я твоя жена.
– Я закажу себе собачий ошейник, – раздраженно произнес Майкл, – с надписью: «В случае кончины прошу сообщить моей жене, телефонный номер такой-то». Известие о моей смерти может и не попасть в «Нью-Йорк таймс».
С этого момента вечер был обречен. Майкл пытался развлечь Трейси рассказом об Антуане, упавшем с лестницы, но ее это совсем не интересовало.
– Тебе не идет участвовать в афере, – заметила она, словно без нее Майкл превратился в жулика.
Он не мог рассказать ей ни об Андреасе Хеггенере, ни об Эннабел, первой шлюхе Грин-Холлоу, ни об иске, предъявленном ему за то, что он сломал челюсть человеку, вооруженному ножом. Майкл не мог описать Трейси восторг, охвативший его, когда он мчался вниз по «Черному рыцарю» или лежал в постели с Евой Хеггенер, не мог он и поделиться своими запутанными чувствами к этой женщине или к Дэвиду Калли, сказавшему, что Норма Элсуорт Калли вышла замуж девушкой. Майкл не мог посоветоваться с ней насчет предложения Хеггенера, рассказать о своем отношении к Грин-Холлоу, о том, как Антуан уговорил неопытную молоденькую негритянку выкурить самокрутку с марихуаной, о Джимми Дэвисе, готовом выдать властям Клайда Барлоу, о любителе сигар, старом адвокате мистере Ланкастере, о вечно пьяном полицейском, назвавшем Майкла головорезом, грабителем, лихачом, нарушителем спокойствия и нежелательным элементом. Он не мог поведать Трейси о том, что он по-прежнему готов в любую минуту броситься спасать человека, что по-прежнему любит ее и что его фактически назвали гомосексуалистом и охотником за наследством.
Майкл не в силах был передать ей чувства, охватившие его, когда он увидел через окно сияющий солнечный диск, встающий из-за горных вершин, или когда Хэролд Джонс позволил своей шестнадцатилетней дочери выпить бокал шампанского в день ее первого триумфального выступления в маленьком баре заштатного городка.
Он не мог рассказать ей о своих моментах спокойствия и смятения, о револьвере, спрятанном в ящичке письменного стола, о человеке, угрожавшем убить Майкла, если он обидит его жену.
Брак – это непрерывно движущаяся история, построенная на близости, доверии и взаимопонимании; раздельная жизнь – это тайные сейфы, набитые секретными документами, не подлежащими огласке. Когда он спросил жену, встретила ли она мужчину, который интересовал бы ее, Трейси сухо ответила:
– Ты же знаешь, что я не стану обсуждать эту тему.
Майкла мучительно, безудержно тянуло к ней, но ни одно слово, произнесенное им за вечер, не нашло у Трейси отклика. И по правде говоря, ее слова тоже раздражали Майкла.
Они отправились в ресторан на Шестьдесят шестой улице, где когда-то их отменно кормили и весь персонал относился к ним с теплотой. Но теперь хозяин ресторана сменился, никто не узнал Майкла и Трейси, а еда была отвратительной.
Трейси притягивала его. Отчужденность, возникшая между ними, ощущение, что они стали новыми людьми, – все это только обостряло его чувство. Но и этого Майкл не мог сказать Трейси.
***Проводив Трейси до дома, Майкл попросил разрешения подняться, но она ответила:
– Мне не нужен мужчина на одну ночь.
Они не поцеловались на прощание, и ни один из них не спросил, когда они встретятся снова.
Майкл вернулся в гостиницу и выпил виски. Он знал, что сейчас ему не заснуть, хотя он встал рано и проехал за день более трехсот миль. Желание, которое пробудила в нем Трейси, потеряло индивидуальную направленность, Майклу захотелось отомстить жене. Но город, который он знал до встречи с Трейси, изобилующий хорошенькими и доступными девушками, исчез, как Троя, а номера телефонов были погребены под пеплом Помпеи. Внезапно он вспомнил телефон Сьюзен Хартли. Она написала его на листке бумаги и послала ему по почте, уже уехав из Грин-Холлоу. Под цифрами она черкнула: «Воспользуйся им. Сьюзен».