Пенсионеры, не сговариваясь, посмотрели сначала на спящую в кресле кошку – не монтерскую, а свою собственную, потом на беленый потолок. Дымохода в многоэтажном доме не было, но имелись вентиляционные шахты и соответствующие отверстия в кухне и ванной. Старики напряглись.
– Вентиляционное отверстие маленькое, и потом, на нем стоит решетка! – угадав волнение супруги, успокоил ее дедушка Лаптев.
– Вентиляционные шахты не так тесны, как вы думаете, а снять закрывающие их решетки ничего не стоит! Достаточно иметь гибкую фигуру и хорошие плоскогубцы! – кровожадно ухмыльнувшись, поведал ведущий. Очевидно, он умел читать мысли своих телезрителей. – А уж в окна-то забраться совсем легко!
– У нас второй этаж и решетки! – поспешил напомнить дедушка Лаптев.
– Решетки можно вырвать, сломать, снять или пропилить, – со знанием дела ответил ведущий.
Бабушка Лаптева посмотрела на него с ненавистью. У нее уже руки чесались позвонить по номеру 02 и натравить на подозрительно осведомленного телевизионщика милицию.
– И не забывайте о преступниках, имеющих навыки альпинизма и скалолазания! – напомнил зловредный ведущий. – Прочные капроновые лесенки и тросы с карабинами позволяют совершить как восхождение на небоскреб, так и спуск с крыши к окнам нужной квартиры. Вы даже не услышите, как злоумышленники подберутся к вашему окну или балкону!
– Бум! – донеслось со стороны упомянутого сооружения.
Пенсионеры Лаптевы синхронно вздрогнули, и диван под ними смешливо крякнул.
– Мы услышали, – возражая телеведущему, пробормотал Иван Давыдович.
– На балкон лезут! – прошептала побелевшими губами Ольга Ивановна.
– Звони в милицию, мать! – распорядился отважный дедушка и потянулся к кривой турецкой сабле, привезенной сыном Лаптевых из туристической поездки в Анталию и повешенной над диваном в качестве экзотического украшения.
– Дед, не ходи! – всполошилась Ольга Ивановна.
Ей уже виделся неравный бой пожилого Ивана Давыдовича, вооруженного одним тупым сувенирным ятаганом, с гибкими и ловкими альпинистами-домушниками с острыми плоскогубцами в руках и когтистыми «кошками» на ногах.
– Цыц, старая! – отрезал мужественный дед.
Он прихватил кривую саблю на манер серпа и, шаркая тапками, пошел из комнаты на балкон. Забыв про телефон, верная супруга вперевалочку заковыляла следом. Ольга Ивановна справедливо полагала, что в случае рукопашной она будет весомым подкреплением мужу. Когда дородная пожилая женщина становилась на весы, стрелку зашкаливало.
– И-эх! – крякнул самозваный янычар Иван Давыдович, скользящим шагом выдвинувшись на балкон.
– Ну, кто там, Ваня? – пуще прежнего встревожилась Ольга Ивановна.
Дедушка Лаптев, вздернувший серп по образу и подобию участницы скульптурной группы «Рабочий и Колхозница», надолго застыл в этой героической позе. Взгляд старого колхозника был устремлен на боковое ограждение балкона, на три четверти выполненное из многослойной фанеры. Верхняя – стеклянная – четвертушка стенки позволяла увидеть небольшой участок туристической лесенки из капронового шнура. Лестница была туго натянута и дрожала, как струна. Дрожание это сопровождалось отнюдь не музыкальными звуками: за фанерой кто-то шебуршал, елозил ногами и неприлично ругался слабым голосом. Голос был женский, в связи с чем Ольга Ивановна быстро пересмотрела свою версию происходящего. Вероятно, с карабинами, плоскогубцами и «кошками» баловалась домушница женского пола.
Отпихнув растерявшегося супруга, пенсионерка решительно шагнула к настежь распахнутому окну, выглянула наружу и увидела одну голую розовую пятку. Все остальные части тела альпинистки-скалолазки скрывались за выступом балкона.
– Ну, хотя бы «кошек» на ней нет, – с заметным облегчением в голосе пробормотала Ольга Ивановна.
Дедушка Лаптев отмер и сокрушенно вздохнул:
– Вот время-то пошло! Уже бабы в домушницы идут!
– Феминизм, – не без гордости за слабый пол ответила его супруга.
– Весь ваш феминизм – это разврат и распущенность! – поджав губы, припечатал Иван Давыдович.
Обиженная Ольга Ивановна приготовилась возразить мужу, но в этот момент сверху раздался возмущенный крик, аргументированно подтвердивший его мнение. Кричал отец десятиклассницы Катюши Шумилкиной, водитель-дальнобойщик Егор Андреевич.
– Катюха, мать твою-перемать! – орал несдержанный Егор. – Это еще что за номер?! Почему к тебе в комнату по веревке какая-то баба лезет?! Ты что же, так тебя-растак, в лесбиянки записалась, шалава?! А вот я сейчас возьму монтировку и расфигачу к чертовой бабушке твой компьютер, чтобы он тебя развратничать не учил!
Любопытные Лаптевы бок о бок встали у окна и запрокинули седые головы, как зрители авиашоу. Оравшего Егора Шумилкина видно не было, но рядом с ним, очевидно, стояла супруга Наталья, потому что в паузах между тирадами разъяренного отца раздавался ее голос.
– Егор, тише! – уговаривала Наталья взбешенного мужа. – Не ори! Не позорь девку на весь дом!
Оскорбленная Катерина, между тем, тоже кричала в голос, упрекая родителей в косности и полной неспособности понять нужды и желания подрастающего поколения.
– Ой, да знаю я эти ваши бабьи желания! – с нескрываемым презрением орал в ответ Шумилкин. Поскольку по роду занятий дальнобойщик подолгу отсутствовал дома, его не мог не волновать больной вопрос супружеской верности. – Что мамаша, что доченька – обе шалавы, только одна на мужиков бесстыжим глазом косит, а другая того хуже, в лесбиянки подалась!
После этой фразы мать и дочь сомкнули ряды и накинулись на Егора Андреевича вдвоем. Никита Подорожкин, забившийся в угол своего балкона и даже накрывший голову руками, словно в ожидании падения сверху тяжелых предметов, с глубоким изумлением услышал, что в эмоциональной беседе родителей с дочерью произошел коренной перелом. Под сдвоенным натиском Натальи и Катерины Егор Андреевич признал женскую сексуальность нормой жизни и изменил суть своих претензий к дочери. Теперь он просил ее всего лишь забыть об однополой любви и обратить свое внимание на молодых людей. В качестве подходящего кавалера, юноши из хорошей семьи, Катерине был предложен, например, милый мальчик Никита, сын соседей Подорожкиных с третьего этажа. Хитрюга Катька для приличия заставила себя уговаривать, так что Никита не выдержал и тоже прошептал что-то нелестное в адрес своей Джульетты.
О девице, повисшей на веревочной лестнице, как грузило на рыболовной леске, в общей кутерьме благополучно забыли. Попинав крепкими розовыми пятками ни в чем не повинный балкон Лаптевых, домушница-лесбиянка спустилась на самый край лестницы, спрыгнула на бетонный козырек над входом в подъезд, подобрала там свои тапки и шляпу и через окно выбралась в подъезд.
– Ну, Фунтик, погоди! – голосом очень злого волка приговаривала я, через две ступеньки поднимаясь по лестнице.
При падении в веревочные тенета я ободрала руку, при ударе о балкон рассадила колено и погнула сидевший в сумке папин любимый поднос, но временно забыла обо всех травмах и утратах: меня поддерживала жажда мести. Я неслась по лестнице, как вспугнутая кошка, и так же шипела, готовясь ринуться на толстомясого негодяя и разорвать его на сотню маленьких поросят.
Но Фунтика в подъезде уже не было. Пока я раскачивалась на веревках, как мартышка на лианах, он успел ретироваться. С сожалением констатировав этот факт, я сбавила скорость и к своей двери подошла уже нормальным шагом.
– Индюшечка, погоди, не разувайся! – попросил папуля, едва впустив меня в квартиру. – Возьми косточки, отнеси Барклайчику!
– Ты солянку готовишь? – слабо обрадовалась я, принимая в объятия большой прозрачный пакет, полный тщательно очищенных костей. – Отлично! Дверь не запирай, я быстро!
Перспектива полакомиться одним из коронных папулиных блюд меня воодушевила. Мой хороший аппетит мало что в этой жизни способно испортить! Предвкушая вкусный и питательный ужин, я поднялась на один этаж и позвонила в квартиру Кулебякина. Денис, похоже, не сразу услышал звонок: из квартиры доносился шум – гремела музыка и басили мужские голоса. Когда хозяин распахнул дверь, я услышала звон бокалов, обрывок сального анекдота и многоголосое мужское ржание. Все понятно, у нашего эксперта-криминалиста гуляют коллеги по цеху!
– Привет! – пламенея ушами – концовка анекдота была непечатной, – небрежно поздоровалась я.
– Опять?! Что с Трошкиной?! – всполошился Денис.
Он был изрядно нетрезв и неадекватно оценивал действительность. Не удостоив глупый вопрос ответом, я подняла повыше пакет с говяжьими костями и сказала:
– Вот.
Мне не хотелось задерживаться вблизи пьяного ментовского гульбища. Кроме того, мои травмы настойчиво напоминали о себе, требуя, как минимум, простейшей санитарной обработки йодом или зеленкой.
– Это она?! – Взглянув на пакет с костями, Кулебякин схватился за сердце.
– Она, – подтвердила я, потому что слово «говядина» в русском языке женского рода, и приятельски подмигнула выбежавшему в прихожую Барклаю.
– Господи! – вскричал Денис.
– Приятно слышать, что ты думаешь не только о грешном, но иногда и о божественном! – съязвила я, намекая на смутивший меня анекдот.
– Это кто ж ее так? – Эксперт-криминалист с профессиональным вниманием разглядывал кости в лохмотьях свежего мяса.
– Папуля, – коротко ответила я, торопясь уйти. – Он солянку готовил, а на нее уйма мяса нужна. Ты берешь кости, или я их в мусоропровод выкину?
– Гау! – утвердительно сказал Барклай.
– Приятного аппетита! – пожелала я, опуская пакет к его лапам.
– И-и-инка-а! – на лестнице раздался женский вой, пугающе усиленный эхом. – Иди-и тортик есть! Со сли-ивками!
– Это кто? – спросил Денис, прикладывая к области сердца и вторую длань, это уже выглядело как плясовой зачин: казалось, сейчас он широко разведет руки ладонями вверх и пустится в присядку.
– Трошкина, кто же еще! – Я помахала Барклаю на прощание и зашагала вниз по лестнице.
– А как же она? – Денис недоговорил и задумчиво воззрился на пакет с фрагментами коровьего костяка.
Я спустилась на свою площадку и увидела Алку, выглядывающую из открытой двери нашей квартиры. Подружка что-то жевала, на зависть аппетитно чавкая.
– Петюсик мне чудесный тортик принес! – доложила подруга, дожевав.
Я даже не поняла, чем она, собственно, хвастается – чудесным тортиком или заботливым Петюсиком?
– Давай подробности, – велела я, проходя в квартиру.
В кухне многообещающе звенели тарелки – папуля накрывал на стол. Дожидаясь сигнала к позднему ужину, я прошла в свою комнату и со стоном рухнула на диванчик.
– Значит, так: тортик бисквитный, нижний корж пропитан ромом, крем ванильный, с фисташками, в середине фруктовая прослойка: ломтики киви, бананов и ананасов… – Трошкина добросовестно старалась припомнить анатомию хваленого торта. – Сверху тоже фрукты, но уже в желе, и много-много взбитых сливок! И еще шоколадная крошка!
– Я, вообще-то, про Петюсика спрашивала, – невольно облизнувшись, сказала я. – Кто такой, почему не знаю?
– Как это ты не знаешь Петюсика? – Алка удивилась и, кажется, даже обиделась. – Блондинчик такой, худенький, в очочках!
Алка замолчала. Петюсика она явно запомнила менее подробно, чем его тортик.
– Очочки желтенькие? – сообразила я. – Выходит, я действительно знаю твоего Петюсика, видела. Может, познакомишь нас толком?
– Так он же ушел! Торопился в Интернет залезть по ночному тарифу! – Трошкина развела руками.
Я заметила, что пальцы у нее вымазаны белым и коричневым – не иначе, взбитыми сливками и шоколадом – и забеспокоилась, удастся ли мне толком познакомиться хотя бы с тортиком. Фиг с ним, с Петюсиком! Жила я без него и еще проживу! Особенно, если меня ужином накормят!
– Прошу всех к столу! – напевно произнес папуля.
Через несколько минут я уже шумно хлебала горячую солянку, чувствуя, как с каждой проглоченной ложкой густого мясного супа мне легчает. Застольную беседу я проигнорировала, чай пить не стала. Заставила Алку поклясться, что она прибережет для меня кусочек тортика, и пошла к себе – спать. Больше мне этим вечером уже ничего не хотелось.
Четверг
Проснулась я рано, хотя меня никто специально не будил. Наоборот, папуля, который обычно встает раньше всех в доме, без устали шикал на мамулю и Зяму, приговаривая:
– Тише, тише, не разбудите Индюшечку!
И сам же организовал оглушительный колокольный звон, обрушив в кухне пирамиду из пустых кастрюлек. После этого встала бы и мертвая царевна!
– Здоров, Индюха! – приветствовал мой выход на незарастающую народную тропу к удобствам Зяма, ожидающий своей очереди на прием утренних водных процедур.
В ванной плескалась мамуля, в журчание воды вплетался ее бодрый голос. Она громко декламировала:
– Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам! Их села и нивы за буйный набег обрек он мечам и пожарам!
По голосу чтицы как-то сразу чувствовалось, что в роли мстительного вещего Олега сбирается выступить она сама. Оставалось выяснить, кому отводится роль неразумных хазар, чьим селам и нивам не светило от мамули ничего хорошего.
– Часом, не знаешь, кто у нас сегодня хазары? – на всякий случай спросила я Зяму.
– Ныне сие Любаша и иже с нею, – ответил братец, попавший под обаяние пушкинского стиха, густо нашпигованного старославянизмами. – Мамуля собирается в издательство.
– Хочет вывести в свет Варфоломея! – догадалась я.
– Кого?!
– Ты еще не знаешь про Варфоломея? – удивилась я. – Это замена на поле. Мамуля планирует ввести его в игру вместо выбывшего Кузьмы.
– Тоже покойник? – заинтересовался Зяма.
Словечко «тоже» напомнило мне, что минувшей ночью я сама едва не примкнула к сонму ангелов – летела с высоты четырех с половиной этажей не хуже, чем Люцифер с небес! Настроение сразу испортилось, вести светскую беседу под дверью ватерклозета расхотелось.
– Подержи. – Я перевесила махровое полотенце со своего плеча на Зямино и устремилась к входной двери.
Денис Кулебякин как раз собирался уходить на работу. Он уже запирал дверь, из-за которой слышалось жалобное повизгивание Барклая, остающегося в гордом и отвратительном одиночестве до самого вечера. Я преградила Денису путь к лифту, уставила руки в боки и стервозным голосом произнесла:
– Ну что, дождался? Вчера меня чуть не убили!
Сказано это было так, словно Денис был живо заинтересован в моей насильственной смерти. Сама не знаю, почему я так заговорила. Должно быть, просто от обиды и злости. В самом деле, тут, в этом самом доме, жили сразу три моих законных защитника – отец, старший брат и бойфренд, метящий в мужья, а я один на один сошлась в подъезде с каким-то маньяком!
– Вижу, ты жива, – хладнокровно заметил Денис.
– По чистой случайности! – заверила я. – Просто повезло с веревкой!
– Тебя вешали, и она оборвалась?
– Наоборот, – буркнула я. – Я сорвалась вниз, а ее как раз повесили.
– Кажется, это интересная история, – признал Денис, вызывая лифт. Далеко внизу ухнуло, лязгнуло и загудело. – У тебя есть примерно десять секунд, рассказывай, пока лифт не приехал.
– Вчера поздно вечером я возвращалась домой…
– Откуда это?
– Какая разница? Ну из ночного клуба, – призналась я. – Лифт не работал, я шла по лестнице…
– Ах, из ночного клуба! – повторил Денис, выпячивая челюсть.
– Да, из ночного клуба, а что? Имею право, я свободная личность в свободной стране! – окрысилась я. – Короче, вернулась я из клуба, вышла из машины…
– Кто привез? – Денис недобро прищурился.
– Такси!
– Ха!
– Заткнись! – в бешенстве рявкнула я. – Это все неважно! Я шла по лестнице, потому что чертов лифт опять не работал…
– Пуф-ф-ф! – обиженно сказал в свое оправдание подоспевший лифт, открывая двери.
– И ты тоже заткнись! – велела я лифту. – И вообще, пошел вон!
Лифт подумал-подумал, закрыл двери и убрался подобру-поздорову.
– Теперь мне тоже придется идти по лестнице, – огорчился Денис.
– Пустяки, ты будешь спускаться, а не подниматься, – сказала я. – Кроме того, тебе ведь не грозит встреча с Фунтиком.
– С кем?! – Денис отдернул ногу от ступеньки, как нежная купальщица от холодной воды.
– С Фунтиком, – повторила я. – Это он выбросил меня из окна.
По лицу милого было понятно, что ему ничего не понятно. Я коротко вздохнула и попыталась объяснить:
– Ты что, мультики в детстве не смотрел? Фунтик – это такой поросенок.
– Я смотрел мультики! – Денис обиделся. – Ни фига подобного! Поросенок – это Пятачок!
– Пятачок – это другой поросенок, друг Винни Пуха! Они тут совершенно ни при чем! На меня напал Фунтик! Он стоял на лестничной площадке между четвертым и пятым этажом, пялился в окно, а потом меня в него и выбросил!
– Тебя выбросил в окно поросенок?! – Денис посмотрел на меня так, словно подозревал, что я не просто друг, а брат-близнец Винни Пуха – плюшевого мишки с опилками в башке. – Инка! Признавайся, чем ты накачалась в этом своем ночном клубе?
– А, да пошел ты! – Я махнула рукой и затопала вниз по ступенькам.
Мужики – странные и противоречивые создания! Они постоянно твердят, что не понимают женщин, но при этом никогда не позволяют непонятым женщинам дать непонятливым мужикам исчерпывающие объяснения! Они нас просто не слушают!
– Инка, ну погоди! – воззвал ко мне Денис.
– «Ну погоди!» – это совсем другой мультик! – буркнула я, заходя в свою квартиру.