Из Лос-Анджелеса мы поехали в штат Аризона, в местечко, носящее имя, которое вызвало бы восторг у Кампанеллы, а именно Сан-Сити — Город Солнца. Поехали по моей наводке после того, как я где-то вычитал, что Сан-Сити — это город для людей, которым не меньше 55 лет, город для пожилых, город пенсионеров.
Идея создать такую «резервацию» пришла в голову некоему Деллу Уэбу еще в конце пятидесятых годов прошлого века, при этом ему многие говорили, что идея провалится. Но когда в апреле 1960 года началась продажа первых домов, от покупателей не было отбоя. С тех пор прошло почти полвека. Ныне в Сан-Сити проживает около сорока тысяч человек, и если я назвал это место резервацией, то, разумеется, никакого сходства с тем, где и как живут коренные американцы, это место не имеет.
Живут здесь по собственному желанию. Кроме того, живут здесь люди вполне имущие — как нам сказали, нельзя купить себе домик здесь меньше, чем за триста тысяч долларов.
Выйдя из машин у въезда в город пенсионеров, мы сразу попали под опеку милой женщины, которая повела нас на экскурсию по «рабочим местам» здешних жителей: это просторные дома, в которых расположены различного рода мастерские, оборудованные станками и всем необходимым для любителей самых разных хобби: тут и обработка полудрагоценных камней и производство колец, браслетов, кулонов, тут и стеклодувное дело, тут столярная мастерская; все содержится в образцовом порядке, сверкает и блестит. Пожилые люди рассказывали и показывали нам над чем они трудятся, как они учатся этому делу. Потом нас повели в магазинчик, в котором торговали ювелирными украшениями местного производства — Америка не была бы Америкой, если бы предмет труда, пусть непрофессионального, не пытались превратить в источник заработка.
Конечно, Сан-Сити производит впечатление: газоны перед аккуратными домиками сверкают так, будто их только что выкрасили в ярчайший зеленый цвет, каждый кустик пострижен, нигде не валяется ни бумажки, ни окурка. Какая-то всеобщая белизна, в том числе и в смысле состава населения: по официальной статистике 98,44 % проживающих составляют белые, 0,51 % — афроамериканцы. Вот на аккуратнейшем газоне размером с футбольное поле, но расчерченном для игры в травяной боулинг, выстроилось несколько команд. Все игроки — в белом. Мы с Ваней Ургантом и Брайаном выглядим оборванцами. Почтенные джентльмены и изящные леди пытаются катнуть большой шар так, чтобы он остановился как можно ближе к маленькому белому шарику, расположенному метрах в пятидесяти, а то и больше, от линии броска. Похоже на французскую игру «буль», на итальянскую «боччиа», но есть одна хитрость: большой шар не оцентрован: ты полагаешь, что после твоего броска он покатится по ровненькому газону по прямой, ан нет, шар описывает довольно сложную дугу. Невозмутимые джентльмены и их дамы снисходительно посматривали на то, как мы катим шары, катим, но даже близко не попадаем в цель.
Потом к нам подходили и говорили:
— Нет, джентльмены, не так катите, надо брать в расчет дугу, — и показывали, как это делается.
Помимо поля для боулинга, есть три поля для гольфа, открытый и закрытый бассейны, зал для обычного боулинга, для пинг-понга, теннисные корты и превосходный зал для фитнеса, в котором могут одновременно заниматься человек двести, если не больше. Я решил воспользоваться беговой дорожкой, на панели приборов которой было написано: «Выбирайте нагрузку в соответствии со своим возрастом!». Стоявший рядом со мной Ваня обратил внимание на то, что в последней строчке написанных столбиком возрастов значится цифра «100».
— Только в Америке увидишь такое, — сказал он, — ну представляете, столетний человек на беговой дорожке?
Организовали для нас общее собрание — человек сорок. Я задаю первый вопрос жестко:
— По установленным вами правилам, здесь не могут жить люди младше пятидесяти пяти лет. Значит, не могут жить здесь ваши дети, ваши внуки. А ведь внукам вы особенно нужны, бабушки и дедушки могут дать своим внукам то, что их родители дать не могут. Да и маленькие дети очень полезны людям пожилым. Странно это.
В ответ — взрыв голосов:
— Нет, это не так, вы не так поняли, они могут быть здесь, они приезжают, мы общаемся. Целых три месяца они могут жить с нами.
— А больше трех месяцев?
Наступает некоторая тишина, потом женщина говорит:
— Так ведь мы можем поехать к ним в гости сами…
— Да, — говорит другая, — бываем в гостях, потом возвращаемся сюда, к своим.
К своим. А кто такие «свои»? Как это определяется? А возрастом, вот как.
Брайан говорит:
— Меня удивила атмосфера, необыкновенно дружеская, такое впечатление, что все они только и делают, что думают друг о друге. Помните, они говорили о специальном патруле, который следит за тем, не перестал ли появляться кто-то? Помните, как они заметили, что уже три дня кого-то не видать, пришли к нему домой, дверь заперта, вызвали полицию, вломились и нашли его на полу — был жив, спасли его.
Ваня сказал так:
— Знаете, я заметил, в Америке быть старым — это не кул. Молодые бросают стариков, те остаются в одиночестве. А здесь нет одиночества, здесь они все вместе, и нет раздражающих молодых морд, к тому же.
А я вспомнил слова одного старого американца: «Старение — это не процесс, старение — это война». С моей точки зрения, Сан-Сити — это своего рода гетто, в котором они держат оборону. Благоустроенное, комфортабельное, красивое гетто, из которого любой может выйти, но все равно гетто. В конце концов, если вокруг себя видишь только лица пожилые, ты начинаешь забывать о том, что существуют лица совсем другие, и тогда твоя старость в гораздо меньшей степени тебя тяготит.
Брайан говорит, что ехал сюда с предубеждением, но что изменил свое мнение к лучшему. Я спрашиваю его:
— А ты бы хотел жить здесь (Брайану пятьдесят девять лет)?
Он смотрит на меня и с хитрой улыбкой говорит:
— Я — нет. Понимаешь, я люблю леса, горы, я горный человек, а здесь гор нет, понимаешь?
Хитрый человек этот Брайан Кан из Монтаны, сразу видно, что по образованию юрист.
* * *Из Аризоны едем дальше на Запад — в Техас, в город Эль-Пасо, где ждет нас, как я называю ее, «Miss Bang-Bang», «Госпожа Пиф-Паф». Но о ней чуть позже.
«Эль-Пасо, город на самом юге Техаса, воспринимается словно какой-то трюк. После неимоверной по величине пустыни, после бесконечных и безлюдных дорог, после молчания, нарушаемого только гулом нашего мотора, вдруг — большой город, сразу сто тысяч человек, несколько сотен электрических вывесок, мужчины, одетые точь-в-точь как одеваются в Нью-Йорке или Чикаго, и девушки, раскрашенные так, словно рядом нет никакой пустыни, а весь материк заполнен кинематографами, маникюрными заведениями, закусочными и танцклассами».
Таким увидели Эль-Пасо Ильф и Петров, мы, как мне кажется, увидели его совершенно другим, нельзя сказать, чтобы он поразил нас чем-нибудь, если не считать одного: Эль-Пасо стоит на самой границе с Мексикой, непосредственно прижался к ней, точнее, к высоченной стене, отделяющей мексиканский город Хуарес от американского города Эль-Пасо, и когда смотришь на него поверх забора, то бросается в глаза грязь и нищета, дома-развалюхи, кучи мусора — достаточно сделать один широкий шаг, чтобы из одного мира попасть в совершенно другой. Ильф с Петровым так и сделали, их пустили в Хуарес, хотя у них не было мексиканской визы, да и американская виза была только для разового въезда. Они провели в Хуаресе целый день, а вернувшись, написали вот что:
«Перед тем, как попасть в Эль-Пасо, мы пробыли в Соединенных Штатах довольно долгое время и порядком поездили по стране. Мы так привыкли к хорошим дорогам, хорошему обслуживанию, к чистоте и комфорту, что перестали все это замечать. Но стоило нам только один день пробыть в Мексике, как мы снова по достоинству оценили все материальные достижения Соединенных Штатов.
Иногда бывает полезно для лучшего знакомства со страной покинуть ее на один день».
Ах, как же тонко и точно сказано!
Однако мы в Хуаресе не побывали, и не только потому что ни у кого из нас не было мексиканской визы, а потому, что… впрочем, все по порядку.
Приехали в Эль-Пасо и решили подъехать к самой границе с Мексикой, чтобы, как говорил в таких случаях наш режиссер Валерий Спирин, «поснимать жанр». Какой-то малопривлекательный райончик. Кругом какие-то видавшие виды автобусы, которые должны, как мы поняли, везти мексиканских соседей в разные места, где они, мексиканцы, будут отовариваться. Надписи в основном на испанском, довольно кругом грязно. Группа расходится: операторы, звук и прочие идут «снимать жанр», мы — так сказать, творческая элита — отправляемся смотреть местные магазинчики и лавки. Зрелище довольно убогое. Товар самый что ни на есть третьеразрядный. Торгуют и покупают только мексиканцы, ни одного «гринго» не видать.
Походил-походил, сначала с Ургантом, с которым мы посмеялись над различного рода предупредительными надписями («Въезжать в Соединенные Штаты с огнестрельным оружием запрещается»), потом разошлись. Я вернулся в нашу машину, где дремал Брайан. Вообще, должен отметить феноменальную способность Брайана спать в любой позе, в любом месте и в любое время суток. Рекорд он поставил в Военно-воздушной академии США, когда заснул лежа между стеллажами библиотеки. Как заметил один из курсантов, «он, видимо, переполнен чтением и переваривает его».
Итак, сидим мы в нашей «Генриетте» и вдруг видим, как бежит к нам Хелена Сопина, бежит, как писал в своих записных книжках Илья Ильф, с «изменившимся лицом». Подбегает и тяжело переводя дыхание, говорит:
— Всю группу арестовали, что делать??!
— Как это, арестовали? — спрашиваю я.
— Они что-то там снимали, и вдруг появились какие-то полицейские, наставили на них пистолеты и забрали.
Тут Брайан проснулся и говорит:
— Как-никак я юрист, а ну пойдем и выясним что к чему.
— Я останусь здесь и буду ждать, — говорю я.
Вот они ушли. Проходит десять, двадцать минут, полчаса. Начинаю беспокоиться всерьез. Уже вижу заголовки в газетах: «Русская шпионская группа схвачена при попытке перехода мексиканской границы».
Наконец появляется Брайан в сопровождении двух здоровенных мужчин в форме техасской пограничной охраны. Я выхожу из машины, иду им навстречу, подхожу, и один из них говорит:
— Мистер Познер?
— Да, это я.
— Вот здорово! — говорит он и протягивает здоровенную руку, — я же ваш фан!
Ну я, конечно, обрадовался, мы стали хлопать друг друга по плечу, как это принято в Америке (но не делайте это с незнакомым полицейским), а потом пошли в здание пограничной заставы — она стоит у самого моста, по которому выезжают из Мексики в США (есть второй мост, как мне сказали. Для выезда в обратном направлении). Здание довольно большое, хотя и одноэтажное. Входим. На скамейке слева сидит вся группа: оба оператора, звукооператор в очередных немыслимых солнцезащитных очках, режиссер, Ургант, технический мастер, сержант ВДВ, несчастная Хелена Сопина. Нет ни Ивана Носкова, ни мечты покойного Рубенса Зоряны. Они остались в автобусе сторожить технику и покурить.
— Что же они натворили? — спрашиваю я.
— Производили киносъемку в неположенном месте без разрешения, — отрапортовал один из пограничников, которых в помещении было полным-полно.
— Есть у нас разрешение, — довольно робко сказала Сопина.
— Покажите, — говорит пограничник.
— Оно в машине, — отвечает она.
— Ну, идите и принесите, — говорит мой «фан», который, судя по знакам отличия и спокойной уверенности поведения, был здесь главным. Бедная Сопина вновь побежала (до нашей парковки было добрых километра полтора). — Ну, а вы посидите, — продолжал «фан», — а мы отсмотрим ваши съемки и скажем, что надо стереть.
— Ну, Валерий, это и есть тот «жанр», который вы хотели поснимать? — спрашиваю я.
— Без риска документальное кино не делается, Владимир Владимирович, — ответил Спирин даже как-то весело.
Тут вошли двое в гражданском, и все как-то напряглось. Один из них подошел к Брайану и сказал:
— Тут вся ваша группа?
И тут Брайан доказал, что охотиться на оленей это совсем не то же самое, что иметь дело с каким-то непонятным гражданином в штатском.
— Это не моя группа, — говорит Брайан, — это русские документалисты, которым я помогаю, но это не моя группа.
Эх, Брайан, Брайан, как же это не твоя группа? Как же ты получаешь гонорар и командировочные, как все мы, если это не твоя группа, а? Да, пугливые эти американцы, не то что мы, у которых «градус пугливости» много выше.
— Это моя группа, — говорю я, и продолжаю, — с кем имею честь?
Он называет свое имя и фамилию, которые я тут же забыл, и сообщает, что представляет «Хоумланд секьюрити» — то есть ту организацию, которая была создана правительством США после террористического акта 11 сентября 2001 года. Организация с огромными полномочиями — КГБ не КГБ, но ничего хорошего.
— Что ваша группа делает здесь? — спрашивает он.
Я рассказал ему всю историю «Одноэтажной Америки» Ильфа и Петрова, рассказал о том, что мы имеем поддержку американских властей, что у нас есть все разрешения (тут появилась Сопина со всеми надлежащими документами), ну, а если наши операторы невзначай сняли какой-нибудь секретный объект, то это можно стереть. Тот молча кивнул, развернулся и вместе со вторым борцом с глобальным терроризмом пошел смотреть наши съемки.
Кончилось дело тем, что представители «Хоумланд секьюрити» ушли, не попрощавшись, нам пришлось стереть несколько кадров, и нас отпустили с миром, при этом мой «фан» предупредил нас о том, что на выезде из города часто бывают двойные полицейские ловушки — попадешься за скорость в одну, потом думаешь, что больше никого не будет, а тебя ждет вторая засада.
— Так что будьте бдительны! — напутствовал он нас.
Брайан потом сказал, что он совершенно потрясен, что если бы пограничник не был (а) начальником и (б) моим поклонником, нас хрен бы выпустили так скоро, мы бы сидели как миленькие в КПЗ, словом, повезло.
Думаю, он прав. Но съемки у нас нет, и в нашем фильме этот сюжет блистательно отсутствует, равно как и относящийся к нему «жанр».
* * *15 декабря 1791 года были приняты первые десять поправок к Конституции США, так называемый Билль о Правах. Вторая поправка гласит:
«Поскольку хорошо организованная милиция необходима для безопасности свободного государства, право народа хранить и носить оружие не будет ущемлено». Да, понимаю, звучит коряво и не по-русски, но и английский оригинал звучит странно — все-таки это было написано более двухсот лет тому назад, язык с тех пор изменился. В любом случае все понятно: для защиты свободы необходима милиция, милиция составляется из народа, и поэтому никто не имеет права отказать народу в хранении и ношении оружия. Тогда, двести лет тому назад, такой взгляд был оправдан, в частности, тем, что не было никакой принципиальной разницы между оружием армии и оружием рядовых граждан: не было ничего грознее пушки, а что до личного оружия, то это были мушкеты и сабли. То есть народная милиция могла в случае необходимости вступить в конфликт с армией, защищавшей тирана — а именно это имели в виду отцы основатели, поддержавшие Вторую поправку: народ имеет право низвергнуть тирана.
Но с тех пор изменилось многое. То вооружение, которым оснащена современная армия, настолько превосходит мощью то, что рядовой человек может приобрести в оружейном магазине, что смешно думать о вооруженном противостоянии «народной милиции» (несуществующей, кстати говоря) профессиональной армии. Тем не менее, существует мощнейшее лобби, которое отстаивает право американцев хранить и даже носить оружие, и имя ему National Rifle Association (NRA), что переводится как Национальная Ассоциация Стрелкового Оружия (НАСО). Лобби понятное, его главный интерес — деньги, но его главный лозунг «Guns don't kill people, people kill people», что по-английски звучит куда более афористично, чем русский перевод: огнестрельное оружие не убивает людей, люди убивают людей, другими словами, не оружие виновато, сами люди виноваты, что, конечно, верно, но не имеет ни малейшего отношения ко Второй поправке. Кроме того, НАСО утверждает, что человек, который обладает оружием по закону, обучен, проверен ФБР, имеет лицензию, более ответствен и проще поддается контролю, чем тот, который имеет незаконное оружие. Что тоже верно, но тоже не имеет отношения к защите свободного государства. По самым консервативным данным, в Америке сегодня на руках у населения в триста миллионов человек (включая грудных детей, инвалидов и глубоких стариков) имеется двести миллионов единиц оружия. Количество смертей от огнестрельного оружия в Америке превосходит не только аналогичные данные по любой другой стране в мире, но и суммарные данные по всей Европе.
В Эль-Пасо мы навестили Харриет Вурхис, милую миниатюрную женщину средних лет, которая не расстается со своим браунингом тридцать восьмого калибра. Она горячая поборница Второй поправки, как ей кажется, но она понимает ее совсем не так, как ее авторы. Она рассказывает:
— Несколько лет тому назад, когда мой муж еще был жив, мы поехали с ним и с его приятелями на охоту. Приехали на место, разбили лагерь, и мужчины отправились охотиться. Я осталась, чтобы подготовить все к их возвращению, и вот вдруг появилась машина, из которой вышли человек восемь, все в сильном подпитии, увидели, что я одна, и стали говорить, что сейчас они меня трахнут. Я стояла за столиком, вышла и положила руку на пистолет, который был у меня на бедре. Как только они увидели его, они стали орать: «У этой суки оружие, давай делать ноги», влезли в машину и удрали. А что было бы, если бы я была без оружия?