Я смотрел на мальчика-навахо на механической лошадке… Знал ли он что-нибудь о том, какую роль играли лошади в прошлом его народа? Промчится ли он когда-нибудь верхом на скакуне, ощущая голыми пятками его мощь, сливаясь с ним в единое целое?
Смотреть на механического пони было неприятно, и я отвернулся.
* * *Владимир и Иван сидели в просторном холле исторического отеля «Эль Ранчо», интервьюируя профессора Линка. Тот преподавал историю навахо в местном колледже. Отель был построен в виде сруба, в сороковых годах здесь охотно гостили голливудские звезды. Позже я попросил профессора рассказать мне об истории Геллапа. Мы присели с ним на пеньки рядом с железнодорожным полотном. В этом месте теснящие город с севера и юга каменные утесы почти сходились, оставляя между собой промежуток всего в триста метров. Линк рассказал мне, что через этот естественный туннель проходит одна из четырех важнейших федеральных дорог, соединяющих восток с западом страны, два железнодорожных пути, по которым ежедневно следует сто девятнадцать поездов, а также нефтепровод и газопровод, по которым, как авторитетно утверждал профессор, проходит двадцать пять процентов американской нефти и газа.
Линк ткнул пальцем в землю под ногами: «Это ground zero (мишень). Во время «холодной войны» это место было важнейшей стратегической целью советских ядерных ракет».
Нанесение удара по Геллапу, возможно, и имело стратегический смысл, если слово «смысл» вообще можно употребить ко времени «холодной войны». И, сидя здесь, на пеньке, я вдруг подумал, а что, если и через семнадцать лет после развала Советского Союза русские компьютеры по-прежнему следят за этой ground zero и с нажатием кнопки ее координаты будут переданы ракетам, стоящим на консервации в бетонных шахтах. А сотни двойников этих русских ракет в США, в том числе находящиеся в моем штате Монтана, также просто ждут сигнала компьютера…
Когда Иван и Владимир интервьюировали профессора Линка в отеле, работающая здесь женщина навахо, спросила меня, кого мы снимаем. Когда я рассказал ей, она удивилась: «А почему не навахо преподает историю навахо? Если вы хотите узнать о навахо, вы должны расспросить вождя племени навахо».
«Я бы с удовольствием, — согласился я, — но я не знаю, как его найти, а мы здесь пробудем всего еще один день».
Она кивнула в сторону ресторанного зала: «Сейчас наш вождь завтракает там».
Мы подошли к двери, и она указала на человека с пепельными волосами, сидящего за столом в окружении большой компании. Хотя вождь сидел, видно было, что он высок ростом.
Я подождал, пока тот поест и выйдет в холл. «Извините за беспокойство, я хотел бы задать вам несколько вопросов», — сказал я и представился. Вождь посмотрел на меня немного скептично. Он был строен, но не худ. У него было приятное смуглое лицо: высокий лоб, широко расставленные темные глаза, в которых светился ум, нос с горбинкой, красивый рот, четко очерченные скулы.
Я рассказал ему о нашем проекте. Когда я говорил о том, что мы повторяем путь двух русских писателей, описавших Геллап как всеамериканский город, он неожиданно улыбнулся. Это была по-настоящему открытая, искренняя улыбка. Когда-то я был политиком и со всей уверенностью могу сказать, что люди с такой улыбкой побеждают на выборах. Побеждают не потому, что избиратели купились на их внешнее обаяние, а потому, что такие улыбки раскрывают душу человека до дна.
Вождь согласился дать интервью, и мы назначили встречу на восемь тридцать утра следующего дня. Он жил в городе Виндоу-Рок, в семидесяти километрах к северо-западу. Я пообещал позвонить ему в восемь утра и подтвердить, что выезжаю. Он дал мне свою визитку: «Доктор Джо Ширли. Вождь навахо».
Я спросил, как найти его дом, он ответил: «Очень просто. Вы въезжаете в город, сразу поворачиваете направо и упираетесь в мой дом. Он с красной крышей».
На следующее утро, ровно в восемь, я позвонил по номеру, указанному на визитке. Но никто не ответил. На карточке был еще указан телефон офиса навахо, и, несмотря на выходной день, я решил позвонить по нему. Трубку взяла женщина-секретарь, и я объяснил ей ситуацию. Она сказала, что тут же сообщит доктору Ширли, что мы выезжаем.
На американском западе сельские жители очень своеобразно объясняют, как куда-то доехать. Понятно, они живут на этой территории долгое время и знают ее как свои пять пальцев. Но почему-то ожидают, что и ты ориентируешься на местности не хуже, чем они. К примеру, если вы позвоните хозяину ранчо и спросите, как до него доехать, он ответит примерно следующее: «Держи путь из города на запад, проедешь несколько миль, пересечешь речку, увидишь чуть дальше металлические ворота, за ними дорога повернет налево — она-то как раз ведет к нам, ты не заблудишься».
В итоге ты пересекаешь несколько речек, металлические ворота встречаются тебе через каждые четыреста метров, множество грунтовых дорог ведут налево, и абсолютно неясно, какая из них ведет на ранчо, а какая нет. В общем, шансов не заблудиться практически нет.
И то же случилось, когда мы прибыли в Виндоу-Рок. Следуя указаниям, мы повернули налево, изрядно проехали, но никакого дома с красной крышей так и не обнаружили… Не знаю, сколько бы мы еще убили времени на поиски, если б, к нашему счастью, женщина все еще не находилась в офисе. По телефону она дала нам точные указания, следуя которым мы наконец добрались до одноэтажного, в стиле ранчо, дома доктора Ширли. Единственное, что верно указал вчера вождь, дом был действительно с красной крышей. Мы припарковались рядом с новеньким пикапом «Шевроле», а когда начали разгружаться, подъехал еще один пикап. Оказалось, это была миссис Ширли. Она удивилась, когда я рассказал ей, что мы приехали ради интервью с ее мужем, и попросила нас подождать. Лишь пятнадцатью минутами позже в дверях появился вождь. Он одарил нас своей всепобеждающей улыбкой и сказал: «Я не был уверен, что вы приедете, так как не дождался условленного звонка».
Я был смущен и попытался объяснить, что я дозвонился до его офиса и секретарь уверяла, что сообщит ему о нашем визите. Он опять улыбнулся и проводил нас в уютно обставленную большую гостиную. На стене висели отполированные рога техасского длиннорогого быка с накинутыми на них двумя стетсоновскими шляпами и какие-то ремесленные поделки навахо. В углу стояло отделанное серебром седло. Вождь Джо указал мне на скамью, а сам сел на кресло с накинутым на него индейским одеялом. На Ширли была выглаженная рубашка в широкую горизонтальную полоску и франтоватый бирюзовый с серебром шейный платок. Пальцы вождя украшали бирюзовые кольца.
Пока устанавливали камеры, я решил поинтересоваться у него, что за красивую долину мы видели по дороге сюда, проезжая через резервацию. Его глаза блеснули: «Я не люблю слово «резервация», это позорный, исчезающий термин, используемый людьми, которые считают коренных американцев дикими тварями, двуногими животными. Резервация — это аналог заповедников в дикой природе». Все это он произнес без раздражения, ровным голосом. Но в этом голосе была твердость и бескомпромиссность. Он как будто поучал непослушного ребенка.
Я пояснил ему, что в моем штате Монтана коренные американцы называют свои земли резервациями, и добавил, что они предпочитают называть себя индейцами, нежели коренными американцами. «Какой термин предпочитаете вы?»
Доктор Ширли усмехнулся. «Мы не индейцы. И никогда ими не были, — сказал он, — мы — коренные американцы».
Мы говорили в камеру примерно с полчаса. Он сидел прямо и величественно на своем кресле, как на троне. Кивал головой, когда я задавал вопрос, и не торопился с ответом. Он родился и вырос в каньоне Де Шелли, где расположены знаменитые древние индейские жилища в скалах. Я был там еще ребенком и помню, как меня захватил вид огромных красных скал, в расщелинах которых на высоте находилось человеческое жилье. Народ Джо Ширли тысячелетиями обитал в этих краях.
Должность вождя — выборная, он на этом посту почти четыре года. Одна из главных целей вождя — независимость для трехсоттысячного народа навахо. Как оказалось, в термин «независимость» доктор Ширли вкладывал особый смысл. В девятнадцатом веке его племя сложило оружие в обмен на возможность вернуться на родную землю и получать от федерального правительства фонды на образование, медобслуживание и экономическое развитие. И что они получили в итоге? По его мнению, диктатуру попечительского совета, который взял на себя право одобрять или не одобрять инициативы руководства племени. Ширли же хотел, чтобы навахо не только имели положенную им финансовую поддержку, но также и возможность самим принимать решения, как использовать эти деньги.
Доктор Джо стал рассказывать мне о том, как в далекие времена «чужеземцы пришли через большую воду» и согнали его племя со своих земель. Эту грустную историю я не слышал раньше, здесь, в доме вождя навахо, она по-настоящему тронула меня.
Доктор Джо стал рассказывать мне о том, как в далекие времена «чужеземцы пришли через большую воду» и согнали его племя со своих земель. Эту грустную историю я не слышал раньше, здесь, в доме вождя навахо, она по-настоящему тронула меня.
Я описал Ширли увиденное мной в торговом центре Геллапа и спросил его мнение, не противоречит ли дух общества потребления устремлениям навахо. Он не видел никакого противоречия: люди делают покупки в торговых центрах просто из-за низких цен. Доктор был убежден, что навахо должны быть частью общего, в то же время сохраняя свою уникальность. Из разговора стало понятно, что самым важным для него является самосознание личности. Я поинтересовался у него:
— Что делается для сохранения культуры и языка навахо?
Он наклонился вперед, приблизив свое лицо. Его руки, до этого неподвижно лежавшие на подлокотниках, активно зажестикулировали.
— Очень важно, — сказал он, пристально глядя на меня, — учить родному языку наших молодых людей, приобщая их к культуре навахо. И в этом плане у нас последнее время что-то стало получаться. Но многое, увы, было утеряно. Старшее поколение хранило знания об уникальных ремеслах навахо, народной медицине, древних способах лечения травами. Они предлагали свои знания молодежи, но той это было уже неинтересно.
Вождя волновало то, что молодые навахо оставляют родную землю и в поисках работы отправляются в большие города. Многие из них женятся вне племени. Он осознавал, что эти тенденции подрывают жизнеспособность его народа. Его беспокоила почти пятидесятипроцентная безработица на их землях, усиливающееся давление крупного капитала, затрудняющее развитие торговли и бизнеса навахо.
Но все же вождь оптимистично смотрел на будущее своего племени. Он был уверен, что язык и культуру навахо удастся сохранить и что экономическое развитие племени может быть ускорено.
Когда мы благодарили доктора Ширли за уделенное нам время, на прощание он опять наградил нас своей всепобеждающей улыбкой.
* * *Из Виндоу-Рок мы поехали на встречу с Владимиром и Иваном и остальной группой на юг, в селение индейцев зуни.
Предыдущим вечером в Геллапе на открытой концертной площадке нам довелось увидеть выступление семейного танцевального ансамбля зуни.
Многие индейские танцы считаются сакральными, и их позволено смотреть только членам племени. Однако пробивная Алена Сопина получила разрешение не только на просмотр, но и на съемку.
На сцену вышли двое мужчин и женщина. Танцоры были в традиционных кожаных индейских рубахах, украшенных мехом, узорами из бисера и тотемными рисунками. На ногах у них были плетеные мокасины. Танцоры стали плавно кружиться вокруг женщины, махая в такт своим движениям птичьими перьями. Танец имитировал брачные игры диких индюшек. В свое время я охотился на этих потрясающе красивых крупных птиц, весящих до двенадцати килограммов.
Следующий танец женщина-зуни исполняла с кувшином на голове. В такт барабанам она двигалась с пластикой и грацией дикой кошки, кружилась, опускалась на колени и вновь поднималась. И при этом ухитряясь без помощи рук удерживать на голове кувшин!
Хотя нам дали разрешение на съемку, было оговорено, что приближаться к танцорам нельзя. Поэтому я испугался, когда, завороженный танцем, оператор Миша Козлов выскочил с камерой на сцену. Приблизившись к танцовщице, он стал снимать ее. Я затаил дыхание, ожидая, что сейчас разразится скандал и представление закончится. Но танец продолжался. А потом случилось вообще невероятное. Стараясь передать визуальную красоту и динамику танца, оператор начал двигаться с камерой вместе с танцовщицей. Когда она ступала вперед или назад, он следовал рядом, кружился вместе с ней, двигаясь под музыку, как партнер по танцу. Он медленно скользил камерой вдоль гибкого тела индианки, то приближая камеру к ней, то удаляя.
Это было грубым нарушением договоренности, но никто не сказал нам ни слова…
Мало того, Фернандо, глава семейного танцевального ансамбля зуни, пригласил нас к себе домой. Он рассказал нам, что его сестра готовит хлеб по старинному рецепту зуни, и предложил снять это на камеру.
Селение зуни поразительно контрастировало с Виндоу-Рок, где дороги были вымощены, дома опрятны, процветала придорожная торговля. На главной улице селения зуни кружили пыльные вихри. Перед убогими домами не было и следа газонов. Противомоскитные сетки были сорваны, двери где-то висели на одной петле. Справа от меня, на углу, стояло административное каменное здание в стиле тридцатых годов. Дом был заброшен и заколочен. Я нашел единственную лавку, в которой можно было купить еду и бензин. Внутри не было посетителей. Я увидел стойку для фаст-фуда и прилавок со скромным ассортиментом продуктов.
Прошел несколько кварталов, застроенных обшарпанными одноэтажными домами. Во дворах валялись смятые пивные банки и другой мусор.
Такую же унизительную картину нищеты и безнадежности я видел в нескольких селениях в Мексике.
Фернандо встретил нас у дверей своего дома в той же темно-голубой накидке и белых бриджах, в которых он был вчера на концерте. Это был полноватый, высокого роста человек с необычной для индейцев бородой.
Съемочная группа добралась до дома Фернандо только в четыре пополудни, а в планах было снять сегодня до темноты еще Окаменевший лес, находившийся в двух часах езды. Как оказалось, сестра Фернандо только начала месить тесто. И Валерий, несший ответственность за соблюдение нашего графика, решил отказаться от съемки выпечки хлеба и поскорее трогаться в путь. Но мы с Владимиром и Артем дружно запротестовали, убеждая его, что это оскорбило бы гостеприимного Фернандо и его семью. Валерий согласился на компромисс. Он предложил снять только процесс замеса и ручной лепки хлеба и не дожидаться, пока его испекут. На том и порешили.
Сестра Фернандо и ее дочь мастерски раскатали тесто и за какие-то считаные минуты вылепили двадцать семь булок. Мы любовались их ловкими, быстрыми, отточенными движениями…
На прощание Фернандо подарил каждому члену съемочной группы по сувениру от зуни. Артему он протянул медвежий коготь на веревке, сказав, что, если повесить амулет на шею, тот защитит от всех напастей. Владимиру и Валерию достались две вырезанные из камня черепашки. Потом Фернандо повернулся ко мне и сказал: «Это для вас». В его протянутой руке находилась маленькая статуэтка какого-то животного. Я присмотрелся: это была резная рысь с бирюзовыми камешками вместо глаз. Красивая штучка.
Он сказал: «Вы же охотник, это принесет вам удачу».
«Да, я охотник, и она тоже, — сказал я, указывая на рысь. — Я всегда буду носить ее с собой на охоту». (И это вправду так.)
Фернандо улыбнулся, по его глазам я понял, что он был тронут.
После каждого дня съемок в машине перед камерой Владимир, Иван и я делились впечатлениями от увиденного. Иногда мнения двух русских и американца сильно расходились. Они видели одно и то же разными глазами. Но иногда наши позиции и совпадали. Видимо, это говорило о том, что нас объединяют общечеловеческие ценности.
После посещения селения зуни у нас разгорелась дискуссия. Мы все были расстроены увиденной нищетой, витающим там духом безнадежности. Но мы не сошлись во мнении о причинах этой беды. Владимир обвинял во всем агрессивных белых американцев, устроивших геноцид индейских племен, изгнавших коренных жителей с родной земли, следствием чего была их нынешняя финансовая и духовная нищета, которую мы увидели и прочувствовали. Я не мог не согласиться с ним, но утверждал, что все намного сложнее. Племя навахо не меньше пострадало. Но из увиденного ясно, что дела у них обстоят куда лучше, чем у зуни. То же можно сказать и о Монтане, где союз племен салиш — кутинай создал у себя эффективно функционирующее самоуправление и успешно развивает свою экономику. Почему одни могут, а другие погрязли в нищете и бескультурье? Я утверждал, что американский народ через налоговые отчисления платит племенам миллиарды долларов. Да, белая Америка обязана помогать индейцам, но и коренные американцы тоже должны чувствовать свою ответственность. Мы долго убеждали друг друга, но так и не пришли к консенсусу. Единственное, что нас объединяло: смешанное чувство стыда и жалости, которое мы испытали, видя людей, живущих в абсолютно нечеловеческих условиях.
Глава 8 Лас-Вегас
Мы выехали из резервации зуни и пересекли границу штата Аризона. Меня всегда угнетала здешняя суровая, пустынная земля, неуютные дома, торчащие то тут, то там, словно столбы. «Как могут здесь жить люди?» — задавал я себе вопрос. Именно в это заброшенное и негостеприимное место мы ехали, чтобы посетить Окаменевший лес, с каждой минутой удаляясь от гостеприимного ночлега, оставшегося на западе. Очень усталые, мы преодолевали километр за километром унылую равнину, покрытую скудной растительностью. Не произнося этого вслух, каждый задавался вопросом, а стоило ли сюда ехать.