У миссис Треверс захватило дыхание.
— Сегодня? Сегодня? — пролепетала она.
Темный силуэт д'Алькасера расплылся — он видел ее знак и ушел в глубь «клетки».
— Да, сегодня, — подтвердил Лингард. — Сейчас же, сию же минуту, — шептал он свирепо, тронувшись за отодвинувшейся миссис Треверс. Он быстро схватил ее за руку.
— Дело в том, что это принесет пользу и не окончится их убийством только в том случае, если сделать это сейчас же, пока еще на берегу все темно, пока сюда не приплыла вооруженная толпа. Меньше чем через час, пока весь поселок Спит, я уже должен быть у ограды Белараба.
Миссис Треверс не думала возражать. Она не могла выговорить ни слова. С такой же внезапностью, с какой Лингард схватил ее руку (миссис Треверс, среди ее тревоги, пришла нелепая мысль, что завтра на этом месте будет синяк), он выпустил ее и виноватым тоном проговорил:
— Может быть, и сейчас уже слишком поздно. Я ясно видел, что надо делать, но вы стояли поперек дороги, а у меня не хватало духу. Я был как потерянный и не смел взглянуть вам в лицо. Простите меня. Я не имел права сомневаться в вас ни минуты. Мне кажется, я должен стать на колени и молить у вас прощения за то, что я забыл, какой вы человек.
— Что с вами, Король Том?
— Я словно совершил грех, — проговорил он.
Он схватил ее за плечи, повернул кругом и подвинул на шаг вперед. Руки его были тяжелые и сила огромная, хотя самому ему казалось, что он обращается с миссис Треверс очень осторожно.
— Смотрите прямо перед собой, — буркнул он ей на ухо. — Вы что-нибудь видите?
Миссис Треверс, покорная в его твердых руках, посмотрела прямо перед собой, но не увидела ничего, кроме скученных бесформенных теней на берегу.
— Ничего не вижу, — сказала она.
— Вы, наверное, не туда смотрите, — Лингард взял ее голову в руки и немного повернул направо. — Вот куда. Видите?
— Нет. Но что же там такое?
I — Огонек, — отвечал Лингард, внезапно отнимая руки. — И прежде чем наша лодка проедет половину лагуны, огонек этот превратится в пламя.
Теперь миссис Треверс заметила вдалеке красную искру. Она часто смотрела на поселок, словно он был изображен на картине или на занавесе, ясно представляла себе его расположение и потому поняла, что искра эта находится на самом конце бухты, всего дальше от ограды Белараба.
— Хворост разгорается, — прошептал ей на ухо Лингард. — Если бы у них была сухая трава, костер бы теперь уже полыхал.
— И это значит…
— Это значит, что известие уже распространилось. Костер горит как раз перед оградой Тенги, на его конце бухты. У него, должно быть, собрались теперь все влиятельные люди поселка. Речи, и возбуждение, и множество хитрых слов. Костер Тенги! Я говорю вам, миссис Треверс, что через полчаса и Даман будет там и сразу сдружится с толстым Тенгой, который ему, наверное, скажет: «Я тебе говорил».
— Понимаю, — прошептала миссис Треверс.
Лингард тихо подвел ее к борту.
— Теперь смотрите на другой конец бухты, там, где всего темнее. Там крепость, дома, сокровища и воины Белараба. Здесь сила поселка. Я поддерживал ее, я ее укреплял. А теперь что это такое? Все равно что оружие в руках мертвеца. А между тем только оттуда мы и можем ждать помощи, если еще не поздно. Клянусь вам, днем я не осмелился бы высадить их, их могли бы растерзать туг же, на берегу.
— Времени терять нельзя, — едва слышно произнесла миссис Треверс, и Лингард отвечал ей тоже очень тихо:
— Да, нельзя, если я хочу сберечь то, на что имею право. А вы сами сказали, что я имею на это право.
— Да, сказала, — прошептала она, не поднимая головы. Лингард сделал резкое движение и нагнул голову к ее плечу.
— И я не доверял вам! Как араб, я должен был бы целовать край вашего платья и каяться, что усомнился в величии вашего сердца.
— Моего сердца! — легким тоном сказала миссис Треверс, продолжая смотреть на огонек, внезапно выросший в большое пламя. — Уверяю вас, мое сердце очень мало значит. — Она помолчала с минуту, чтобы собраться с силами, и сказала твердо:
— Ну что ж, давайте кончим.
— По правде говоря, лодка уже наготове.
— В таком случае…
— Миссис Треверс, — с усилием произнес Лингард, — они близкие вам люди. — И вдруг воскликнул: — Не могу же я везти их на берег связанными по рукам и по ногам!
— Мистер д'Алькасер уже предупрежден. Он приготовился. Он с самого начала готов ко всему.
— Он настоящий мужчина, — с убеждением проговорил Лингард. — Но я думаю не о нем, а о другом.
— Ах, о другом… — откликнулась она. — Да, о чем я говорила! К счастью, у нас есть д'Алькасер. Я поговорю сначала с ним.
Миссис Треверс отошла от борта и направилась к «клетке».
— Иоргенсон, — раздался на палубе голос Лингарда, — Приготовьте фонарь у трапа. — Затем он медленно последовал за миссис Треверс.
VIПолучив предупреждение, д'Алькасер отошел от ширм и прислонился к краю стола. Он должен был признаться, что испытывает некоторое волнение.
Когда он просил миссис Треверс дать ему знак, он ожидал, что будет несколько взволнован, но он не ожидал этого знака так быстро. Он думал, что эта ночь пройдет так же, как и остальные, — в беспокойном полусне, ворочаньи с бока на бок и бессвязных, тревожных думах. Но испытанное им сильное чувство удивило его, — он полагал, что сумеет более философски отнестись к положению. Он считал, что хваленое чувство самосохранения, в сущности, только животный инстинкт. «Мыслящему человеку, — рассуждал он, — жизнь и смерть должны бы быть безразличны». Очевидно, на него подействовала необычность обстановки. Если бы он лежал серьезно больной где-нибудь в отеле и подслушал зловещий шепот, он нисколько не встревожился бы. Но ведь при болезни положение другое — болезнь делает человека равнодушным. Болезнь вообще помогает относиться к вещам не эмоционально, так, как должен относиться поживший на свете человек. Жаль, что он не болен… Впрочем, вот мистер Треверс явно болен, а это ему не помогает.
Д'Алькасер посмотрел на постель мистера Треверса. Мистер Треверс лежал в намеренно, как показалось д'Алькасеру, неподвижной позе. Он не доверял ей. Он вообще не доверял мистеру Треверсу: за этого человека никогда нельзя было поручиться. От него, конечно, ничего не зависело, но он мог опошлить положение, на которое следовало бы смотреть как на удар судьбы, на испытание мужества. Мистер д'Алькасер, с его тонкой наблюдательностью, предпочитал смотреть на себя не как на жертву негодяя, а как на жертву малокультурного человека, наивно борющегося с небесной несправедливостью.
Д'Алькасер не вопрошал свое сердце, но ему вспомнились стихи одного французского поэта насчет того, что все сражавшиеся с несправедливостью неба всегда внушали людям любовь и тайное преклонение. Сам он до любви, конечно, не доходил, но чувство его к Лингарду было, бесспорно, дружественное и с оттенком уважения.
Мистер Треверс вдруг приподнялся на постели. «Вот неотвязный!» — подумал д'Алькасер, устремляя глаза на носки сапог в надежде, что мистер Треверс, может быть, снова уляжется. Мистер Треверс заговорил:
— Вы еще не легли, д'Алькасер?
— Еще не поздно, уверяю вас. В шесть уже темно, мы обедали в седьмом часу, поэтому ночь длинная, а я не мастер спать; да, я могу уснуть только поздно ночью.
— Я вам завидую, — сказал мистер Треверс с какой-то вялой апатией. — Я все время просыпаюсь, и эти пробуждения ужасны.
Д'Алькасер поднял глаза и заметил, что миссис Треверс и Лингард куда-то ушли. Они отошли к борту, и д'Алькасеру их было не видно. Он отчасти жалел мистера Треверса, отчасти был раздражен его бессонницей. Ему показалось, что у Треверса несколько странный вид.
— Иоргенсон… — начал было он.
— Кто это такой? — ворчливо спросил мистер Треверс.
— Это тот худой старый эконом, который все время торчит на палубе.
— Не видел. Я вообще никого не вижу и никого не знаю. Я предпочитаю не замечать.
— Я хотел только сказать, что Иоргенсон дал мне колоду карт. Может, вы хотели бы сыграть в пикет?
— Я не думаю, что смогу держать глаза открытыми, — сказал мистер Треверс неожиданно доверчивым тоном. — Не странно ли это, д'Алькасер? Закрою глаза и потом вдруг просыпаюсь. Ужасно!
Д'Алькасер ничего не ответил, да Треверс, по-видимому, и не ожидал ответа.
— Когда я сказал, что жена моя сошла с ума, — вдруг начал он, — я, конечно, говорил это не в буквальном смысле слова.
Голос его звучал несколько наставительно. Мистер Треверс, по-видимому, вовсе не сознавал, что он довольно долго спал. Д'Алькасер был теперь почти уверен, что мистер Треверс только притворялся спящим, и, скрестив руки на груди, уныло приго товился слушать.
— Я хотел сказать, — продолжал мистер Треверс, — что жена моя поддалась глупой причуде. Вы очень хорошо знаете, что в обществе часто увлекаются глупостями. Само по себе это не предосудительно, но в моей жене самое худшее то, что ее глупости никогда не походят на глупости тех, среди кого она вращается, а, наоборот, обычно им противоречат. В моем положении, вы сами понимаете, эта ее особенность несколько тревожит меня. Ее станут называть эксцентричной особой. Вы ее видите где-нибудь, д'Алькасер?
Д'Алькасер был рад ответить, что миссис Треверс нигде не видно. Не было даже слышно никаких шепотов, хотя на судне сейчас, наверное, никто не спал. Но мистер Треверс внушал ему непобедимое недоверие, и потому д'Алькасер счел благоразумным прибавить:
— Вы забываете, что у вашей жены есть комната на рубке.
Правда, он отлично знал, что миссис Треверс в рубке нет.
Мистер Треверс, вполне успокоенный, замолк. Но больше не улегся. Д'Алькасер предался размышлениям.
Ночь казалась особенно душной.
Внезапный окрик Лингарда, звавшего Иоргенсона, почему — то показался ему зловещим; он поднял глаза и увидел в дверях «клетки» миссис Треверс. Он поднялся ей навстречу, но она уже вошла. Она, по-видимому, была взволнована, задыхалась и как будто не знала, как заговорить.
— Не лучше ли закрыть дверь? — обратился к ней д'Алькасер.
— Сейчас придет капитан Лингард, — шепнула она. — Он принял решение.
— Превосходно, — спокойно заметил д'Алькасер, — Из этого я заключаю, что мы кое-что услышим.
— Я вам сама все расскажу, — тихо сказала миссис Треверс.
— А! — воскликнул д'Алькасер очень тихо. Тем временем вошел Лингард, и видно было, как по палубе «Эммы» забегали тени. Иоргенсон отдавал какие-то приказания. С минуту все находившиеся в «клетке» хранили молчание. Невидимый малаец крикнул у сходен: «Судах, туан!» — и Лингард прошептал:
— Готово, миссис Треверс.
Миссис Треверс схватила д'Алькасера за руку и повела его в самый дальний угол «клетки», между тем как Лингард стал деловито оправлять фитиль висячей лампы, словно желая, чтобы предстоящие события, каковы бы они ни были, разыгрались при свете. Мистер Треверс только слегка повернул голову.
— Одну минуту, — тихо сказал д'Алькасер, невольно улыбаясь при виде волнения миссис Треверс, — Прежде чем вы начнете говорить, позвольте мне задать вам один вопрос. Сами-то вы приняли решение или нет?
Глаза миссис Треверс широко раскрылись. «Она, может быть, рассердилась?» — спрашивал себя д'Алькасер. После небольшой паузы, дышавшей, казалось, взаимным недоверием, д'Алькасер проговорил:
— Может быть, мне не надо было спрашивать вас об этом?
И Лингард услышал слова миссис Треверс:
— О нет, я не боюсь ответить.
После этого беседа стала вестись вполголоса. Лингард повесил разгоревшуюся лампу на место и стоял, ничего не делая; вдруг его тихо позвал д'Алькасер:
— Капитан Лингард!
Лингард направился к говорившим. Голова мистера Треверса сейчас же повернулась обратно и заняла свое прежнее положение.
— Миссис Треверс сообщила мне, что мы должны быть снова выданы маврам, — начал он серьезно и дружелюбно.
— Да, другого исхода нет, — отвечал Лингард.
— Признаюсь, я немного удивлен, — сказал д'Алькасер; но, если не считать немного ускоренной речи, ничто не указывало в нем на малейшее волнение.
— Мне приходится заботиться о моем добром имени, — сказал Лингард, тоже очень спокойно. Возле него миссис Треверс, полузакрыв глаза, бесстрастно слушала, словно предводительствующий гений.
— Я этого нисколько не оспариваю, — согласился д'Алькасер, — Вопросы чести вообще не подлежат обсуждению. Но есть ведь еще и такая вещь, как человечность. Быть выданными, и притом совершенно беспомощными…
— Может быть, — перебил Лингард. — Но вы не должны считать свое положение безнадежным. Я не имею права жертвовать ради вас своей жизнью. Моя жизнь не принадлежит мне. Миссис Треверс это знает.
— Это тоже вопрос чести?
— Не знаю, как назвать, но данное обещание надо исполнять.
— От человека нельзя требовать невозможного, — заметил д'Алькасер.
— Невозможного? Но я не знаю, есть ли вообще невозможное. Во всяком случае, я не люблю говорить о невозможностях и прятаться за ними. Да, кроме того, ведь не я вас сюда привел.
Д'Алькасер опустил голову.
— Я кончил, — серьезно сказал он. — Больше мне добавить нечего. Надеюсь, вы не считаете меня слишком большим трусом.
— Да и, кроме того, это лучшее, что можно сделать, — вмешалась вдруг миссис Треверс. В ней шевелились только губы, она даже не поднимала глаз, — Это единственно возможная политика. Вы верите мне, мистер д'Алькасер?
Д'Алькасер слегка кивнул головой.
— В таком случае, мистер д'Алькасер, — сказала миссис Треверс, — я надеюсь, что вы как-нибудь уладите все это и предупредите неприятную сцену. Но может быть, вы думаете, что это должна бы сделать я…
— Нет, нет, я этого не думаю, — перебил д'Алькасер. — Это невозможно.
— Я тоже боюсь, что это было бы невозможно, — нервно сказала она.
Д'Алькасер поднял руку, словно прося ее более ничего не говорить, и сейчас же перешел на ту сторону «клетки», где находился мистер Треверс. Он хотел не дать себе времени думать о своей задаче. Мистер Треверс сидел на походной кровати, набросив на ноги легкое одеяло. Его взгляд, бессмысленно устремленный в пустоту, выражал, казалось, последнюю степень ужаса, и у д'Алькасера невольно замерло сердце. «Это ужасно», — подумал он. Мистер Треверс сидел, как притаившийся заяц.
Д'Алькасеру пришлось сделать над собой усилие, чтобы слегка тронуть мистера Треверса за плечо.
— Наступила минута выказать некоторую твердость, Треверс, — сказал он ласково.
Мистер Треверс быстро взглянул на него.
— Я только что говорил с вашей женой, которая сообщила мне то, что передал ей Лингард относительно нас с вами. Единственно, что нам остается, это, по возможности, не потерять достоинства. Я думаю, что, в случае необходимости, мы оба сумеем умереть.
Последовала минута глубокого молчания; глядя на обращенное к нему лицо мистера Треверса, д'Алькасер невольно задал себе вопрос, у кого из них сейчас наиболее окаменелое выражение. Вдруг на каменной маске его собеседника заиграла улыбка, чего д'Алькасер ожидал менее всего. Несомненно, улыбка, и даже слегка презрительная.
— Моя жена, наверное, опять начиняла вашу голову всяким вздором, — заговорил мистер Треверс голосом, удивившим д'Алькасера не меньше, чем улыбка, голосом, в котором не было ни гнева, ни раздражения, но чувствовался отгенок снисходительности, — Дорогой д'Алькасер, она так увлеклась своей причудой, что способна наговорить все что угодно. Шарлатаны, медиумы, предсказатели и вообще всякого рода надуватели имеют странное влияние на женщин. Вы сами это замечали. Я говорил с ней перед обедом. Влияние, которое приобрел над ней этот бандит, прямо непостижимо. Я думаю, что и сам он наполовину сумасшедший. Это ведь часто бывает с бандитами. Я вообще перестал с ней спорить. Что вы хотите мне сообщить? Но предупреждаю вас, я отнюдь не намерен принимать ваших сообщений всерьез.
Он быстрым жестом скинул одеяло, свесил ноги на пол и начал застегивать пиджак. Послышавшийся за их спиной тихий шум дал понять д'Алькасеру, что миссис Треверс и Лингард уходят из «клетки», тем не менее он довел свою речь до конца и с тревогой ждал ответа.
— Смотрите, она ушла с ним на палубу, — были первые слова мистера Треверса. — Надеюсь, вы сами теперь видите, что это просто дурацкая причуда. Посмотрите на один ее костюм. Она просто потеряла голову. К счастью, в обществе об этом не узнают. Но представьте себе, что-либо подобное случилось бы в Англии, — это было бы чрезвычайно неудобно… Да, я, конечно, пойду. Я пойду куда угодно. Я не в силах выносить эту шхуну, этих людей, эту чертову «клетку». Я думаю, я заболел бы, если бы мне пришлось оставаться тут.
Около трапа бесстрастный голос Иоргенсона произнес:
— Лодка дожидается уже целый час, Король Том.
— Итак, превратим необходимость в добродетель и пойдем, — сказал д'Алькасер, готовясь взять под руку мистера Треверс, которого он совсем перестал понимать.
— Я боюсь, д'Алькасер, что и вы тоже не проявляете достаточной трезвости, — отозвался мистер Треверс. — Я возьму с собой вот это одеяло.
Он поспешно перекинул одеяло на плечо и пошел вслед за д'Алькасером.
— Как это ни странно, я больше всего страдаю от холода.
Миссис Треверс и Лингард дожидались у трапа. К общему изумлению, мистер Треверс обратился к жене первый.
— Вы всегда смеялись над причудами других, — заметил он, — а теперь вы обзавелись своей собственной. Но об этом лучше не говорить.
Д'Алькасер, поклонившись миссис Треверс, прошел в лодку, Иоргенсон исчез, словно заклятый дух, Лингард отошел в сторону. Муж и жена остались одни.
— Вы думали, что я устрою скандал? — очень тихим голосом заговорил мистер Треверс. — Уверяю вас, мне приятнее уехать куда бы то ни было, чем оставаться здесь. Вы этого не думаете? Вы потеряли всякое чувство реальности. Я как раз сегодня говорил себе, что готов быть где угодно, лишь бы не видеть вас, ваше безумие…
Громкое восклицание «Мартин!» заставило Лингарда вздрогнуть, д'Алькасер поднял голову, и даже Иоргенсон, где-то в темноте, перестал бормотать. Только мистер Треверс, по-видимому, ничего не слышал и ровным голосом продолжал: