В тот самый миг, когда мертвец, спущенный на тросах, бес следно исчез в воде, на носу брига сверкнул огонь и раздался громкий выстрел, подхваченный эхом прибрежных лесов и кру жащимися стаями морских птиц, которые, громко крича, точно посылали моряку свое дикое, вечное «прости». Владелец брига, склонив голову, прошел к корме, сопровождаемый одобритель ным шепотом экипажа и столпившихся на палубе гостей. В та ких простых актах, выполняемых без задней мысли, по убеждению, сказывалась романтическая сторона характера Лингарда, — та искренняя отзывчивость к призрачным голосам жизни и смерти, которая составляет основу благородной натуры.
Лингард угощал своих гостей до поздней ночи. Матросам прау дали овцу из корабельных запасов, а в каюте, на софе, расселись Хассим и его два друга, сверкавшие золотом, серебром и драгоценными камнями. Лингард вел разговор в тоне сердечной дружбы, а малайцы — с той сдержанной и благовоспитанной вежливостью, которая свойственна высшим классам этого народа. Беседа касалась многих тем и наконец перешла на политику.
— Мне кажется, что ты могучий человек в твоей стране, — сказал Хассим, оглядывая каюту.
— Моя страна лежит в далеком море, где легкие ветры так же сильны, как здесь — бури дождливых месяцев, — отвечал Лингард. Собеседники издали тихие восклицания удивления. — Я оставил ее очень молодым. Насколько я там могуч — право, не знаю. Ведь в моей стране одних великих людей столько же, сколько бедняков на всех ваших островах, туан Хассим. Но здесь тоже моя страна. Это английский бриг, достойный своей родины. И я тут достаточно силен. Я тут раджа. Эта частица моей земли принадлежит всецело мне.
На гостей эти слова произвели впечатление. Они обменялись многозначительными взглядами и кивнули головами.
— Хорошо, хорошо, — сказал наконец Хассим с улыбкой. — Ты возишь с собой по морям и свою землю, и свою силу. Морской раджа! Это хорошо.
Лингард громко расхохотался, гости его улыбнулись.
— Мы знаем, что твоя страна очень сильна, — начал опять Хассим, после некоторой паузы. — Но сильнее ли она, чем страна голландцев, которые крадут у нас нашу землю?
— Сильнее ли? — воскликнул Лингард и широко раскрыл ладонь. — Сильнее ли? Мы могли бы взять их вот так, — и он торжествующе зажал пальцы.
— И они платят вам подать за свою землю? — с интересом расспрашивал Хассим.
— Нет, — отвечал Лингард более спокойным тоном. — Это не к обычае белых людей, туан Хассим. Мы, конечно, могли бы потребовать с них подать, но это у нас не в обычае.
— Вот как? — проговорил Хассим со скептической улыбкой. — А они вот сильнее нас и потому требуют с нас подать. И иногда они получают ее, — даже со страны Ваджо, где каждый человек свободен и носит крис.
Последовало мертвое молчание. Лингард задумчиво глядел перед собой, малайцы невидящим взглядом созерцали пустоту.
— Но мы жжем наш порох между собою, — тихо продолжал Хассим, — и тупим наше оружие друг о друга.
Он вздохнул, помолчал и, перейдя на легкий тон, стал приглашать Лингарда в Ваджо «поторговать и повидаться с друзьями», — объяснил он, прижимая руку к груди и слегка кланяясь.
— Вот именно, приехать, чтобы поторговать с друзьями, — со смехом воскликнул Лингард. — Ведь такой корабль, — Лингард сделал широкий жест рукой, — все равно, что дом, где много людей скрывается за занавесками. Он также драгоценен, как жена и дети.
Гости поднялись и стали прощаться.
— Ты и твои люди, Панглима Хассим, сделали для меня три выстрела, — серьезным тоном проговорил Лингард. — Я послал на твой прау три бочонка пороха — по одному за каждый выстрел. Но мы еще не расквитались.
Глаза малайца засверкали от удовольствия.
— Это поистине дар друга! Приезжай ко мне в гости в мою страну!
— Я обещаю приехать к тебе, — отвечал Лингард, — когда-нибудь.
Спокойная поверхность залива отражала торжественное ночное небо, и бриг и прау казались повисшими среди звезд в неземной тишине и совершенном безмолвии. На палубе обменялись последними рукопожатиями, и малайцы отбыли на свое судно.
На следующий день, вскоре после восхода солнца, когда поднялся утренний ветер, бриг и прау одновременно оставили бухту. Выйдя в море, Лингард поставил все паруса и прошел мимо прау, чтобы попрощаться перед расставанием; действительно, бриг был втрое быстроходнее. Хассим стоял на высокой корме.
— Счастливого пути, — крикнул Лингард.
— Помни о своем обещании, — ответил Хассим. — И прип жай скорее, — прибавил он, напрягая голос по мере того, к;п удалялся бриг, — Приезжай скорее, чтобы исполнилось то, что написано в книге судьбы.
Бриг ринулся вперед.
— Что такое? — с недоумением закричал Лингард. — Что та кое написано?
Он дожидался ответа. Наконец по воде до него слабо донеслись слова:
— Это никому не ведомо.
III— Честное слово, я не мог не полюбить этого малого, — вое кликнул Лингард, рассказывая про свое приключение и огляды ваясь на слушателей, глаза которых сверкали из-за сигарнот дыма. Этот бриксгемский юнга, затем шахтер, затем матрос, за тем золотоискатель и, наконец, владелец и капитан «лучшего брига во всем океане» знал, что все его слушатели — моряки, купцы и искатели приключений вроде его самого — сочтут его слова не за простое изъявление чувств, а за высшую похвалу, какую только он мог воздать своему малайскому другу.
— Клянусь небом, я поеду в Ваджо! — крикнул он.
Головы слушателей серьезно закивали в знак одобрения, но один слегка иронический голос произнес:
— Ваше состояние сделано, Том, если вы только объедете на кривой этого вашего раджу.
— Поезжайте и держите ухо востро, — со смехом подхватил другой.
Некоторая профессиональная зависть была неизбежна, так как страна Ваджо, вследствие хронических смут, была закрыта для белых торговцев; но все же в шутках собеседников не слышалось настоящего недоброжелательства. Они поднялись, пожали Лингарду руку и разошлись один за другим.
Лингард направился прямо на свое судно и до самого утра размеренным шагом ходил взад и вперед по корме. Вокруг мерцали огни стоявших на якоре кораблей. На берегу мерцали рядами огни зданий, высоко над головой в черном небе мерцали звезды, а внизу, под ногами, мерцали в черной воде рейда их отражения. Все эти бесчисленные сияющие точки были затеряны в необъятной тьме. Раз до него слабо донеслось грохотание цепи какого-то корабля, становящегося на якорь где-то далеко за официальными границами гавани. «Должно быть, капитан не знает здешних мест, — подумал Лингард. — Если бы это был наш брат, он стал бы посередине. Может быть, это судно, идущее с родины». Лингард почему-то испытал чувство жалости при мысли об этом корабле, усталом от долгих странствий и не осмеливающемся приблизиться к месту отдыха. На восходе, когда большое судно с запада, покрытое ржавчиной и посеревшее от морской соли, медленно подходило к гавани, чтобы стать на «корь у берега, Лингард оставил рейд и тронулся к востоку.
Путешествие было долгое. Наконец, в один душный безвет- 1›енный вечер, после долгой неподвижности в виду земли, Лингард воспользовался легкими порывами капризного ветерка и приблизился к берегам Ваджо.
Как раз в это время разразилась сильная гроза. С характерной для него смелостью он продолжал путь, хотя побережье было ему незнакомо, а ночь была такая, что испугала бы всякого другого. При каждом сверкания молнии родина Хассима точно прыгала на бриг и сейчас же исчезала, как бы прячась, чтобы через минуту снова прыгнуть из непроглядной тьмы. В течение долгого безветренного дня Лингард со своего мостика внимательно разглядел берег и тщательно заметил расположение земли и опасные места; в тот миг, когда он приказал спустить якорь, было так темно, что голова его была точно закутана шерстяным одеялом, — и тем не менее при первой же вспышке молнии оказалось, что бриг стал именно там, где думал Лингард, — у узкой белой бухты; неподалеку от устья реки.
На берегу виднелись группа высоких бамбуковых хижин, поставленных на столбах, маленькая роща пальм, сгибавшихся под ураганом, подобно стеблям травы, что-то вроде палисада из заостренных бревен, расположенного у самой воды, а вдали — темные, заросшие лесом холмы, похожие на огромную стену. Через секунду все это исчезало из вида, словно уничтоженное, а мгновение спустя, прежде чем он успевал отвернуться, появлялось вновь под оглушительные раскаты грома. Неподвижная и невредимая под кривыми стрелами пламени, земля эта казалась легендарной страной бессмертных, против которых бессильны ярость и огонь небес.
Неуверенный в твердости дна и боясь, что бешеные порывы берегового ветра могут сорвать бриг с якоря, Лингард остался на палубе охранять свое судно. Держа в руке лотлинь, который сейчас же дал бы ему знать, если бы бриг сдвинулся с места, он стоял у поручня, оглушенный и ослепленный, но в то же время и очарованный этими мгновенно исчезавшими видениями незнакомого берега — видениями, грозящими смутными опасностями и пробуждающими надежды на успех и потому всегда столь привлекательными для каждого истинного искателя приключений. Застывшая неподвижность и глубокое спокойствие этой земли, открывавшейся взору в потоках огня и в грохоте бури, придавали ей особую необычность и загадочность.
Иногда наступали кратковременные промежутки затишья, и даже гром на минуту замолкал, словно для того, чтобы перевести дух. В один из таких промежутков усталый и сонный Лии гард начал было дремать, как вдруг ему показалось, что где-то внизу море заговорило человеческим голосом. Голос сказан «Хвала богу» — и звучал он тихо, ясно, доверчиво, словно rewiot ребенка под сводами собора. Лингард вздрогнул и подумал, что он грезит, но в ту же минуту море, совсем близко от него, от четливо произнесло: «Дайте конец».
Гром по-прежнему злобно рокотал. Лингард крикнул вахтсн ным матросам и стал внимательно смотреть на воду; наконец он различил на волнах около борта повернутое вверх лицо чело века. Глаза пловца устремились на него, сверкнули и при вспышке молнии мигнули и закрылись. Все бывшие на пал у 6‹ матросы засуетились и сразу бросили за борт несколько концов Секунду спустя человек перелез через поручень и шлепнулся на палубу, точно занесенный порывом ветра. Не успели его под нять, как он уже вспрыгнул на ноги с такой быстротой, что матросы поспешно отпрянули назад. В зловеще-синем свете молнии показались встревоженные лица и окаменевшие фигуры людей. Раздался оглушительный раскат грома. Немного спустя м наступившем молчании, казавшемся бесконечно долгим, раз дался незнакомый слабый голос, доносившийся точно издалека:
— Я ищу белого человека.
— Здесь, — крикнул Лингард.
Он подвел незнакомца, не имевшего на себе ничего, кроме пропитанной водой передней повязки, к лампе каюты, посмот рел на него и сказал:
— Я не знаю тебя.
— Мое имя — Джафир, и я послан к тебе от Пата Хассима, моего вождя и твоего друга. Ты узнаешь это?
Пришелец протянул толстое золотое кольцо с большим изумрудом посредине.
— Да, я видел его на пальце раджи, — сказал Лингард, обеспокоенный.
— Это знак того, что я говорю тебе правду. Хассим велел тебе сказать: «Уезжай и забудь».
— Я не привык забывать, — медленно проговорил Лингард, — Не таковский я человек. Но что это за блажь?
История, переданная Джафиром, была в коротких словах следующая. По возвращении домой после своей встречи с Лингардом Хассим нашел своего родственника умирающим, причем образовалась сильная партия, желающая свергнуть его законного наследника. Старый раджа Тулла умер поздно ночью, и, как выразился Джафир, прежде чем успело взойти солнце, в даламе раджи люди уже обменивались ударами. Это были предварительные стычки гражданской войны, подстрекаемой иностранными интригами, — войны, ведшейся в джунглях и на реках, в огороженных крепостях и в лесных засадах. По словам Джафира, обе партии обнаружили большое мужество, а одна из них, кроме того, и непоколебимую преданность делу, заранее обреченному на неудачу. Не прошло и месяца, как Хассим, все еще оставаясь вождем вооруженной шайки, стал беглецом. Тем не менее он продолжал вести войну, смутно надеясь, что приезд Лингарда повернет счастье.
— Неделями мы жили на одном диком рисе и сражались целыми днями, не имея в желудке ничего, кроме воды, — докладывал Джафир с пылом истинного вояки.
Затем он рассказал, как Хассим, постепенно оттесняемый к морю, очутился со своими соратниками на самом берегу, где они оборонялись уже несколько дней за палисадом деревушки.
— Но каждый день несколько человек исчезало, — признался Джафир. — Они были усталые и голодные, и они уходили есть к врагам. Теперь нас осталось только десять — десять мужчин и одна женщина с сердцем мужчины. Сегодня ночью мы голодаем, а завтра утром умрем. Мы видели издали твой корабль, но ты пришел слишком поздно. Чтобы ты не попал в ловушку и чтобы с тобой не приключилось чего-нибудь плохого, раджа, твой друг, дал мне это кольцо, и я полз на брюхе по песку, и плыл ночью. И теперь я, Джафир, лучший пловец в Ваджо и слуга Хассима, говорю тебе — уезжай и забудь. Так он велел тебе передать. А вот его прощальный дар — возьми его.
Он порывисто схватил Лингарда за руку, сунул в нее кольцо и в первый раз окинул каюту изумленным, но бесстрастным взором. Глаза его устремились на полукружие штыков и затем любовно замерли на подвешенных мушкетах. Он крякнул от восторга.
— Я-ва! Вот это — сила! — прошептал он как бы про себя. — Но она пришла слишком поздно.
— Может быть, и не поздно! — воскликнул Лингард.
— Слишком поздно, — повторил Джафир, — нас всего десять человек, и на рассвете мы пойдем на вылазку и умрем. — Он направился к двери каюты и замешкался там, так как он не привык к замкам и дверным ручкам.
— Что ты хочешь делать? — спросил его Лингард.
— Я поплыву назад, — отвечал Джафир. — Я передал поручение, а ночи уже немного осталось.
— Ты можешь остаться со мной, — сказал Лингард, испытующе глядя на него.
— Хассим ждет, — послышался короткий ответ.
— Он велел тебе воротиться? — спросил Лингард.
— Нет. К чему бы он стал говорить лишнее? — изумленно проговорил Джафир.
Лингард порывисто схватил его за руку.
— Если бы у меня было десять человек таких, как ты! — воскликнул он.
— Нас десять, а их двадцать на одного, — просто сказал Джи фир.
Лингард отворил дверь.
— Нужно тебе что-нибудь, что я мог бы тебе дать? — спросил он.
Малаец замялся, и Лингард заметил, что глаза его впали, рс бра выдались, лицо совершенно истощено.
— Говори прямо, — настаивал он с улыбкой. — Тот, кто при носит дар, должен получить и вознаграждение…
— Дай мне воды и горсть рису, чтобы у меня хватило сил до браться до берега, — бодро сказал Джафир. — Там, — он кивнул головой на берег, — мы сегодня ничего не ели.
— Ты это получишь. Я подам тебе рис и воду своими собст венными руками, — произнес Лингард.
Лингард подал просимое и этим на некоторое время унизил себя во мнении Джафира. Пока посланец, поместившись на по лу, неспешно, но деловито ел, Лингард разрабатывал план дей ствий. Он не знал действительного положения вещей в стране, и потому единственное, что он мог попытаться сделать, было спасти Хассима от непосредственной гибели. С этой целью Лингард хотел спустить большую шлюпку и послать ее к берегу за Хассимом и его людьми. Он достаточно хорошо знал харак тер малайцев и потому был убежден, что в такую ночь осажда ющие, уверенные в успехе и, по словам Джафира, в изобилии снабженные лодками, не будут особенно бдительно сторожить ту часть частокола, которая выходила к морю.
Это доказывал уже один тот факт, что Джафиру удалось уплыть незамеченным. Как только затихнут молнии, шлюпка может незаметно подплыть к берегу, и осажденные либо прокрадутся к ней поодиночке, либо сделают вылазку, сядут в лодку и доберутся до брига.
План этот Лингард изложил Джафиру, который, однако, был в эту минуту слишком занят едой и слушал без малейшего интереса. Проглотив последнее зерно риса, он встал, выпил воды и пробормотал: «Я слышу. Хорошо, я скажу Хассиму», — и, обвязав покрепче передник, приготовился идти.
— Подожди, пока я доплыву до берега, — сказал он, — и когда шлюпка тронется, зажги еще другой фонарь рядом с тем, который сейчас горит, как звезда, над твоим судном. Мы тогда будем знать. Но пошли лодку только тогда, когда молнии станут реже: лодку виднее в воде, чем человека. Скажи матросам, чтобы они держали к пальмовой роще и перестали грести тогда, когда весло, погруженное сильной рукой, коснется дна. Они услышат наш окрик; но если никто из нас не придет, пусть уезжают до рассвета. Вождь может предпочесть смерть, а мы, оставшиеся с ним, все верны ему. Понимаешь, сильный человек?
— Этот малый совсем не глуп, — пробормотал про себя Лингард и затем, когда они остались на палубе одни, добавил: — Но на берегу могут быть враги, Джафир, и они тоже, пожалуй, станут кричать, чтобы обмануть моих людей. Ты крикни: «Лайтнинг».[5] Запомнишь?
Сначала Джафир подавился этим словом.
— Лай-тинг, — выговорил он наконец, — Верно я сказал, о сильный человек? — Миг спустя, он стоял, прямой и темный.
— Верно. Теперь отправляйся, — сказал Лингард, и Джафир прыгнул вниз, став невидимым еще раньше, чем он достиг воды.
Послышался всплеск, и через минуту слабый голос тихо крикнул: «Лай-тинг. Запомнил». На берег опять налетел шквал. Во вспышках молнии перед Лингардом опять замелькали белая бухта, гнущиеся деревья пальмовой рощи, частокол у моря, далекий лес, родная страна Хассима, загадочная и беззвучная, равнодушно спящая под яростными потоками небесного пламени.
IVЧужестранец, попавший ныне в Ваджо и заслуживший доверие туземцев, может услышать традиционный рассказ о последней гражданской войне и легенду о вожде и его сестре и о их матери-колдунье, которая, лежа на смертном одре, передала им тайны магического искусства. Особенно сестра вождя, «по виду — дитя, а по бесстрашию — великий воитель», была опытна в волхвованиях.