Убогие, озлобленные, утратившие Знание, они были бессильны перед каменными исполинами и только и могли, что уродовать Их лики. Правда, сами себя эти люди называли гордо — сынами и дочерьми новой веры, и эта вера сулила им отпущение всех грехов. Скорбно взирали Боги на вырубленную рощу, на истоптанные святыни, на чадные костры, в пламени которых лопались вещие струны, умирали Жезлы Силы.
А люди в капюшонах исступлённо размахивали рукавами, подгоняя зловонный дым, любезный их небу, кружились в экстатической пляске, пели что-то своё…
Только один нововер молча и задумчиво стоял возле ряда каменных плит и по-птичьи кивал головой в капюшоне. К самому крайнему камню был прикован цепями голый человек. Его лица нельзя было разглядеть за длинными волосами, слипшимися от пота, только торчала густая всклокоченная борода. Казалось, плоская плита была установлена над выходом самородного огня. И ноздреватый гранит, и железные цепи рдели огненно-багровым свечением. Это был цвет мук и смерти, однако распятый человек ещё жил. Он судорожно выгибался, что-то бешено кричал, бился головой и пятками о своё жуткое ложе… Вот нечаянное движение отвело спутанные пряди, стал видел вывернутый в крике рот, и во тьме кинозала изумлённо прошептали:
— Гляди-ка, Гавря, это же Туз!
— Правда твоя, Геныч, Туз в натуре, — ответили ему.
На них зашикали, и Гавря с Генычем умолкли, зато персонаж, стоявший возле плиты, наконец подал голос.
— Давай, Волхв, кричи, громче кричи, — проговорил он с издёвкой. — Тебя уже никто не услышит. Ты последний. — Он довольно хмыкнул и указал рукой на пустые плиты. — Все ваши ушли, не оставив по себе даже пепла. Ты самый сильный, счастливец, ты пережил всех. Но минует восход, может, два, и твоя Сила тоже иссякнет. И тогда мой огонь пожрёт твою плоть, а я заберу твою душу. Да-да, Волхв, хоть ты и Неприкасаемый, я её заберу. И всё. Твой Путь закончится тупиком. Глупо, бесславно и бесполезно. И как тебе такое будущее, Волхв?
— Заткнись, тварь! — задрожал от ненависти распятый. — Ты ещё не знаешь своего собственного пути. Свод предначертанного неисповедим…
Он корчился, голос прерывался, в груди страшно хрипело. Провалившиеся глаза казались незрячими.
— Свод!.. — усмехнулся названный тварью и поправил капюшон. — Не разочаровывай меня, Волхв. Я, право, был о тебе лучшего мнения… Да посмотри же вокруг! — Он кивнул на толпы безумных, чьи молотки превращали священные изображения в обычные, тронутые эрозией скалы. — Признайся самому себе честно: мы победили. А раз так, к чему упрямство? Или ты из тех, кто наслаждается муками?.. Смотри, — он повёл рукой, и плита, вопреки всем вещным законам, послушно остыла, — ведь как хорошо! Солнце, жизнь, ветер… Не надумал поговорить?
— А душа есть у тебя, тварь? — Распятый застонал, с облегчением вытянулся, пытаясь насладиться передышкой. — Чего ты от меня хочешь?
Избавление от страданий оказалось едва ли не хуже самой казни. Глаза человека норовили закрыться, он уже не говорил, а шептал — чувствовалось, его силы были на исходе.
— Не притворяйся глупцом, Волхв, — расхохотался мучитель. — Ты знаешь, чего я хочу. Впусти в себя мою сущность, повинуйся моей воле, слушайся моего голоса… Ну что, — наклонился он, — ты готов сделаться пеплом?
Наступила внезапная тишина, погасший экран стал белым призрачным прямоугольником. Зато в кинозале вспыхнули огни, ярко осветилась сцена, и присутствующие невольно ахнули — на рояле навзничь лежал Туз, словно сошедший со своего каменного ложа. Всё такой же голый и бородатый, правда без цепей, удерживаемый на крышке инструмента неведомой силой. Его лицо было почти таким же белым, как и рояль.
А рядом сидел на стуле очень крепкий плечистый человек, обнажённый мускулистый торс покрывала сложная вязь татуировок. И тот, кто считает наколки принадлежностью уголовного мира, просто не видел этого божественного узора.
«Так-так-так… — усмехнулась про себя Мамба. — Похоже, у нас большие перемены. Хотелось бы думать, что к лучшему. У этого мужика есть исибинди…»
В татуированном человеке она узнала водителя белых «Жигулей», то бишь Посвящённого из Колоды Великих Арканов. И, судя по ауре и наколкам, далеко не последнего в Иерархии. А что касается Туза, то Мамба всегда его недолюбливала. Если покрыли — плевать, поделом мужлану. Наверняка есть за что. Верно говорят — предают только свои…
А плечистый между тем поднялся, приветственно взмахнул рукой и показал в улыбке белоснежные, видимо очень крепкие, зубы.
— Здравствуйте, товарищи. Называйте меня Рубеном… Как вам кино? Впечатлило?
Всё в нём: фигура, манеры, голос — свидетельствовало о непреклонном авторитете. Хотелось сразу стать меньше ростом, укоротить язык и обращаться к незнакомцу не «товарищ Рубен», а «ваше превосходительство».
— Привет, Князь, да ты просто Эйзенштейн, — игриво прозвенел женский голос.
Кто-то благоразумно смолчал, и лишь в первом ряду развязно осведомились:
— Слышь, Никита, вразуми, а это ещё что за хрен с бугра?
— Ты бы, Гавря, лучше засунул язык сам знаешь куда. Пока здоровый и красивый, — по-доброму ответили ему, в зале настала тишина, и тогда «товарищ Рубен» заговорил снова.
— Все вы знаете, — начал он, — что давным-давно шла война, земляне воевали с захватчиками, которых мы называем рептами или драконами… Простите, что напоминаю общеизвестное. Как говорят люди нынешней эпохи, позвольте перейти от того, что всем очевидно, к тому, что многим покажется невероятным… Люди победили и прогнали пришельцев, но те сумели оставить на Земле пятую колонну: настоящих Змеев, также называемых Первородными, и полукровок, появившихся от осквернения земных женщин. А ещё они оставили семя дракона — особую тонкоматериальную субстанцию, способную внедряться в души людей. Тот, кто оскудел и поддался заразе, начинает думать, как дракон, видеть, как дракон, чувствовать, как дракон. Он питает ко всему земному ненависть и омерзение. Это началось очень, очень давно… — Рубен вздохнул. — И с той поры репты весьма преуспели. Они переписали историю, пустили под откос науку, извратили религию и нравственные законы. А главное, они всех заставили думать, что люди суть просто пешки в Великой Вселенской Игре. Что нет ни магии, ни творения, ни Вечного Перехода — лишь законы эволюции, ведущие неизвестно куда. Более того, — Рубен сжал кулак, — обнаглевшие репты взяли на себя роль Хозяина этой Игры. Счастье ваше, товарищи Корректоры, что вы теперь Бывшие. Счастье ваше, что нашли в себе Силу…
— Ого, вот это поворот! — опять раздался женский голос. — Уж не хочешь ли ты сказать, Князь, что и мы в своё время плясали под дудку этих тварей? Я правильно тебя понимаю?
— Ты, Бьянка, всегда всё правильно понимаешь. — Рубен кивнул. — Я же говорю, репты весьма преуспели. Даже в мелочах. Оболгать, извратить — это они мастера. Кощунствовать теперь значит святотатствовать, а кобениться — значит спесиво упрямиться[122]. Именем Неприкасаемых — самых могущественных из людей — называют теперь в Индии касту изгоев[123]. Слишком многое оплёвано, извращено, вывернуто наизнанку. Так вот, это всё я к тому, что… — Рубен поднялся, тяжело вздохнул и повернулся к роялю, — этот человек был Неприкасаемым. А потом позволил Змею коснуться своей души. И теперь он…
— Иуда! Падло батистовое! — чёртом подскочил со стула серый от ярости негр, сузившиеся глаза метали молнии. — Стукача на перо!
«Дадевету!.. Ну до чего на Мгави похож! Не иначе, его братишка-близнец…» — сообразила Мамба.
Жёлтый Тигр зевнул, ему было неинтересно.
Из первого ряда раздались голоса:
— Правильно, Снежок, кончать гада! Рыба гниёт с головы!
Это дружно кричали хрипатые Гавря и Геныч.
— Давайте пока обойдёмся без эпитетов и оценок, — мрачно покачал головой Рубен. — Полежите-ка сами на раскалённой плите… Тем не менее перед вами предатель. Поначалу — вынужденный, но затем… Я думаю, для начала надо выслушать, что он скажет. А ну-ка, говори всё, что раньше рассказал мне. — И он глянул исподлобья на прикованного незримыми цепями Туза. — Повелеваю, говори!
— Ох… Кх… — Тот зашевелился, глухо замычал и судорожно дёрнул горлом, словно оттуда только что вытащили глубоко забитый кляп. — Слушаю и повинуюсь, господин. Говорю… Змеям больше не нужны Бывшие. Им больше не нужна чужая Игра. Мне велели… Я отравил шампанское, приготовленное для сегодняшнего банкета. Советское полусладкое. А рано утром прибудет вертолёт, который зачистит все следы… Так, чтобы вообще ничего…
— «Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолёте», — капризно вздохнула Бьянка. — Как хорошо, что я не пью советского шампанского. В него и яд подмешивать не обязательно…
— Не обольщайся, Десятка. Весь прочий алкоголь тоже отравлен. — Предатель вдруг засмеялся. — И ты сдохла бы, хотя и козырная. Вы все сдохнете, рано или поздно. Змеи от вас уже не отступят, а вход в Терминал теперь перекрыт. Наглухо. Спасибо Хранителям за последний подарок. Чтобы никто к нам и отсюда чтобы никто. Так что всем скоро хана!
— «Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолёте», — капризно вздохнула Бьянка. — Как хорошо, что я не пью советского шампанского. В него и яд подмешивать не обязательно…
— Не обольщайся, Десятка. Весь прочий алкоголь тоже отравлен. — Предатель вдруг засмеялся. — И ты сдохла бы, хотя и козырная. Вы все сдохнете, рано или поздно. Змеи от вас уже не отступят, а вход в Терминал теперь перекрыт. Наглухо. Спасибо Хранителям за последний подарок. Чтобы никто к нам и отсюда чтобы никто. Так что всем скоро хана!
«Что?! Терминал закрыт? — внутренне похолодела Мамба. — Значит, ход чёрным конем отменяется? Значит, не придётся нам с Мбилонгмо со стороны любоваться апокалиптической вознёй? И что тогда, спрашивается, с голосом Эбиосо у меня в голове? — Тут перед её умственным оком пронеслись годы весьма выгодного послушания. — Если бородатый не врёт, а он, похоже, не врёт… Как может тот, кто не существует, поганить смертельным ядом шампанское?»
Она так углубилась в свои логические выкладки, что даже не воспользовалась возможностью отыскать взглядом Десятку. Ту самую, козырную, вломившуюся в Аквариум. Да только что нам теперь Аквариум, что нам Зеркало Судьбы? Если путь на новый Уровень перекрыт, куда теперь девать эти цацки? В антикварную лавочку по дешёвке? Новую Игру затевать на пороге конца?
— А ну-ка, тихо, Посвящённые, все эмоции потом, — погасил Рубен поднявшийся было шум и повернулся к лежавшему на рояле Тузу. — Ты сказал мне, что Змеи держат с тобой одностороннюю связь. И как найти их, ты без понятия. Знаешь, я тебе почему-то не верю…
— Я тоже, — раздался громкий уверенный голос, услышав который Жёлтый Тигр из жёлтого стал восковым. «О Боги, это он, он! Чёрный Король! Говорят, он в гневе ужасен. И весьма памятлив…»
Между тем голос принадлежал тщедушному замухрышке, известному Мамбе как Белый Недоносок. Ишь ты! Он, оказывается, целый Чёрный Король. Какая конспирация! Вот уж верно сказано, не верь глазам своим. Одна фамилия чего стоит, без полбутылки рома не выговоришь, — Панафидин…
— Ну что же, проверим, — кивнул Рубен, нахмурился и мягко тронул пальцами пленника за плечо. — Говори, спрашиваю добром.
И Туз дико закричал, выгнулся дугой, с силой, от которой застонал рояль, начал биться головой в крышку. Со времён рептов и каменной плиты у него явно поубавилось стойкости.
— Силой клянусь! Силой! Не вру… Они или по телефону, или этим голосом в голове… Они хитры… Они осторожны… За ними будущее. Надо было всем вам держаться за них. А теперь вы подохнете. Следом за мной. Не тяните, мочи нету-у-у…
— Умолкни, — легко двинул пальцем Рубен. — Ну и что, товарищи Посвящённые, дальше будем делать?
Ответ был очевиден.
— Стукача на перо! — гневно повторил негр. — Выпотрошить, как осетра.
— Нет уж, пусть покорячится, — возразил Геныч. — Чтобы другие выводы сделали. Не забывай, Снежок, предают всегда свои.
«А может, Туз прав? И лучше Змеев держаться? Вроде ещё не поздно… — Мамба достала сигару, вдохнула знакомый аромат и ногтем большого пальца ампутировала кончик. — Знай слушай голоса и делай потом, что велят… — Втянула пахучий дым и вдруг сморщилась от невыносимого отвращения. — Ну уж нет! Чтобы Чёрная Мамба прогибалась под каких-то там Змеев?! Ещё поглядим, у кого яда больше. Зубы им выдрать, а самих ногами растереть. Чтобы мокрого места…»
— Да нет, коллеги, вы не поняли, я не об этом. — Рубен мельком покосился на распластанного пленника. — Я в глобальном плане. Как дальше жить будем?
Судя по улыбке, сам он собирался жить счастливо. И долго.
— Будем бить гадов, — поднялся незнакомый Мамбе гуманоид в ватнике, картузе и милицейских штанах. — Смертным боем. За то, что исконные жрецы были вынуждены сделаться шутами, а нынешние шуты гороховые себя жрецами зовут!
— Можно, — без особой охоты поддержал негр. — Только вначале предателей. Хозяев — потом. Но тех и других — со всей возможной жестокостью. Крови и страха в смертельном бою мало не бывает!
— Что думаешь, Жёлтый Тигр? — пыхнула сигарой Мамба. — Что скажешь?
Сама она была солидарна с негром. Захотели войны — получите импи эбомву[124]. По полной программе. Шампанским поить не будем. Даже отравленным.
— А разве есть выбор? — хмуро ответил китаец. — Шакал, загнанный в угол, становится львом. А мы ведь люди. И не совсем обычные. Так что я выбираю бой. До победного конца. И считаю, что лучшая оборона есть нападение.
— Остынь, Мгиви, не в джунглях! — недовольно проговорила Бьянка. — Тоже мне крошилово, мочилово… и тому подобная мужская истерика! Реальные предложения будут?
— Да, мужчина мельчает, но я всё же попробую, — поднялся Панафидин. — Предложение одно — объединяться. Наплевать на амбиции и различия, главное, мы — команда. А значит, сила. Так что, уважаемый Жёлтый Валет, можете более не волноваться. Бог с ним, с тем чайным клипером. Мы теперь по одну сторону баррикад.
Вроде бы и головы не поворачивал, и назад не смотрел… Может, у него правда третий глаз на затылке?
— О Боги, вы услышали меня. Какой благородный человек! — Жёлтый Тигр поднялся, приложил ладони к груди и отдал поклон. — Благодарю, Ваше Чёрное Величество. Отныне можете всецело полагаться на меня. Не подведу.
«Ваше Чёрное Величество? — прищурился Рубен, усмехнулся, взглянул на Панафидина, как будто в первый раз увидел. — Ну и хитрован. От скромности не помрёт. И чёрта ли ему в этой Младшей колоде? Решил в народ сходить? Ладно, будем посмотреть…»
А народ тем временем пришёл в движение, пошептался, поднялся в лице Геныча и на удивление серьёзно прохрипел:
— Наша грядка согласна, будем соединяться. Как пролетарии всех стран. Только вот что, уважаемый, — посмотрел он на Рубена, — нельзя ли поподробнее? Ну там о драконах, полулюдях, о семени тонкоматериальном. Чтобы со знанием дела в решительный бой идти. Чтобы он последним не стал!
Рубен подошёл к краю сцены и сел, свесив ноги в потрёпанных кроссовках.
— Ладно, вот вам информация к размышлению… Первородные репты и полулюди на сегодня стали такой экзотикой, что о них и говорить не стоит. А вот фигуранты, заражённые тем самым семенем, нынче на каждом шагу. Вот… — он плавно поднял ладони на уровень глаз, и на них возникли два цветных шара размером с бильярдные, — вот так на тонком плане и выглядит семя дракона. Зелёный — от обычного репта, оранжевый — от репта высшей касты, рептояра. Заражаются ими люди по-разному. Кто-то борется, сопротивляется и, бывает, не поддаётся. А если человек низок, слаб душой, не верит ни во что светлое… У него сразу ускоряются клеточные процессы, повышается метаболизм; заражённый делается во всех смыслах сильнее… И перестаёт быть человеком. Теперь он хищник в чужом для него мире — политик, олигарх, функционер, насильник, отравитель, серийный убийца. Он словно хорь, забравшийся в курятник, — рвёт птичьи глотки, рвёт и не может остановиться. Его надо остановить. — Рубен убрал шары. — Только если с обычным рептом особых проблем нет, рептояра по нынешним временам убить сложно. Очень сложно. Вы можете уничтожить его тело, но сущность — тот оранжевый шар — останется цела и обязательно вселится в кого-нибудь другого. Чтобы уничтожить рептояра, нужно и знание Слова, и обладание Предметами Силы: Мечом Зарницы, Зеркалом Судьбы… Или хотя бы его осколком. Увы, Слово есть, а вот что касается Предметов Силы…
«Если эта долбаная Десятка промолчит сейчас про моё Зеркало Судьбы, я её прямо здесь удавлю, — загасила сигару о ладонь Мамба, зловеще хрустнула пальцами. — И никакие козыри не помогут…»
Тотчас, распугав недобрые мысли, раздался голос Бьянки:
— Князь, Зеркало найдём. И Клинок имеет место быть. В общем, в Греции всё есть.
— Меч, Зеркало… это полумеры, — неожиданно подал голос кровожадный негр. — Рептам надо устроить полный абзац. Есть в наличии Нагубник от Флейты Небес. Насчет самой дудки кому-нибудь хоть что-то известно?
— Завтра еду добывать, — неожиданно для себя самой вслух созналась Мамба. — В смысле… Надо, чтобы сам отдал. Но я постараюсь…
Сказала и удивилась — и что это с ней? «Язык мой…» по башке.
— Э, товарищи Посвящённые, да вы и без меня отлично подкованы, — одобрил Рубен. — Всё хорошо, но вот насчёт полного абзаца пока напряжённо, мелодию для Флейты уже не помнит никто. Репты постарались, не дураки. Остались только предания об иерихонской трубе, о волынщике из Гарца, о дудочнике из Гаммельна… Такая вот опера: либретто есть, а музыки нет.
— Итак, решено, мы теперь команда, — снова поднялся Панафидин, с достоинством глянул в зал и, ничуть не смущаясь, забрался на сцену к умолкшему Рубену и корчащемуся Тузу. — А команде, дорогие мои, обязательно нужен лидер. Достойный, проверенный, не замеченный в особых грехах… каким и является ваш покорный слуга. Словом, предлагаю в главнокомандующие себя. И не надо песен, что не та масть, не тот крап или не тот цвет глаз. Туз — это прежде всего состояние души. Честной, открытой и не склонной к измене.