Вот такая вот была… демократия русского разлива. Партий было много, а партийные программы – почти под копирку, и бизнерам приходилось платить всем, чтобы выжить. Было плохо – и не было никакой надежды на то, что в будущем будут лучше…
– Границу бы это… немножко приоткрыть, Святослав Леонидович… – просительно сказал один из олигархов по фамилии Пискун, – таможня дышать не дает.
– Ага! – вскинулся Абрамян, армянин. – Нет, вы его послушайте только! Я станок купил, завод строил, людей нанимал – а он границу открой ему, а! Отечественный производитель поддерживать надо, а!
– Ты когда последний раз налоги платил, ара?! – не остался в долгу Пискун. – С тех пор, как в Петровске начальником налоговой армяна поставили? Наверное, ни разу, да?
– Зачем так говоришь, а?
– Ты в чужом кармане деньги не считай!
– Я в своем, дорогой, считаю!
– Тихо! – пристрожил губернатор и сам ищуще посмотрел на неторопливо дожевывающего кровяную колбасу Баринова. Тоскливо подумал… не уважает его Святослав Леонидович, ох, не уважает. У москвичей все, у кого нет миллиарда, могут идти… туда, в общем. А у него чего… он два года на области. Вот один его предшественник, двадцать лет на области сидевший, – вот у того да. Чьи это поля? Маркиза Карабаса…
Баринов дожевал колбасу, глянул на собравшихся.
– Вопрос, – сказал он, – не так ставите. Одному – открыть границу. Другому – закрыть границу. Все это мелочи… пыль. Если мы хотим что‑то значить – хватит нам в пыли возиться, вопрос надо глобально ставить… Вопрос стоит так: кто главный? Вот есть чиновники. Кто такие чиновники? Гниды!
Губернатор слушал вместе со всеми.
– Сидит вот такой вот… жучок‑паучок. Небо коптит. Штаны просиживает. И за свою жизнь он рубля не заработал. И если так говорить, ему, в общем, и пофиг, как он работает, лишь бы на месте своем до пенсии досидеть. По сравнению с нами он – тьфу! Но он при должности. И он при системе. Система его защитит, потому что выживание одного – это выживание всех. И мы от себя кусок отрываем, ему платим, так?
Молчание.
– Ну, так, Святослав‑джан, – осмелился армянин.
– Так. И это еще хорошо, если он в министерстве. А если он мент? Или эфэсбэшник? Тогда вы перед каким‑то, блин, капитаном на цырлах должны ходить. И ходите, так? Так. И возникает вопрос: а на фига нам тогда деньги? Вот на фига нам тогда деньги, если мы перед капитанишкой на цырлах должны ходить? Если мы ему в рожу плюнуть не можем и послать в ларек за сигаретами, а? Кто он такой?
– Святослав Леонидович, – сказал один из бизнесменов, – так у вас у самого много…
– Чего – много? Людей в погонах много? Ну, говорите?
– Ну… да.
– Верно. Но – маленькая поправочка. Эти люди – мною куплены. Захочу – перепродам. Захочу – с солью на обед схаваю…
Баринов улыбнулся, показав белые фарфоровые зубы.
– Но это сейчас. Пока они силу опять не почувствовали. Сейчас для нас – пан или пропал… Короче, первое. Республика – президентско‑парламентская. Обязательно с сильной Думой – это чтобы Первый, кто бы он ни был, опять столько власти захавать не мог. Второе – все силовые министерства передаются под контроль Думы в целом и губернаторов – на местах.
Губернатор кивнул.
– Хорошо говорите, Святослав Леонидович, – сказал он, – очень правильно. А то – как начали ментов из центра назначать, так они обнаглели, никакого разговора с ними нет. В кабинет – пинком в дверь заходят.
– Значит, поставил себя так! – резко сказал Баринов. – Ко мне не заходят! Дальше. Все, что сможем сделать в центре, – мы сделаем. Теперь – что на местах. Тут все зависит от вас…
Баринов осмотрел собравшихся.
– Наша ошибка в том, что мы все на самотек пустили. Что менты, что ФСБ – каста сама в себе. Сами работают. Сами на пенсию уходят. Сами ЧОПы себе наоткрывали. Сами делами рулят. Оружием там торгуют… все дела. Кто знает, как дела с оружейной торговлей обстоят? Никто. А я выяснял. Наценки такие, что рехнуться можно. И разрешилова куча. Если бы у нас так машины продавали, все бы до сих пор на «Жигулях» ездили. Значит, что будет делаться. От нас – мы резко ужесточаем требования по лицензированным ЧОПам. При открытии – не меньше ста человек персонала, причем на зарплате, здание в собственности, и не меньше десяти лимонов уставной фонд.
Баринов осмотрел собравшихся.
– Кто скажет, для чего это делается?..
– Чтобы ментов прижать?
– Чтобы ЧОПы открывали вы! – резко сказал Баринов. – Кто за вас думать будет, я? Включайте мозги уже. Надо, чтобы всем рулило бабло, чтобы бабло было на первом месте. Будет перелицензирование, мы сделаем все, чтобы все старые ЧОПы завалить. Кого‑то посадим… команда будет дана через прокуратуру. Дальше – все зависит от вас. Скупаете старые ЧОПы или открываете новые… в складчину или как – по фигу, главное, чтобы менты и эфэсбэшники у вас с руки питались. И понимали – будешь возбухать, на пенсии без работы останешься… попрошайничать будешь. Или на огороде картоху копать. Будешь с людьми отношения поддерживать – на выходе теплое место тебя ждет, с солидным окладом. Дошло?
– Голова, Святослав‑джан…
– Я‑то голова. А вы – руки. Если опять зажмете, решите, что на фиг, упустите момент – так и будете под дверями трястись и думать, возьмет или не возьмет. Мы главными должны быть! Мы, а не они…
– А если возбухнут? – осторожно сказал губернатор.
– Кто возбухнет – посадим. Их слабость в чем – в законе! По закону – один другого только так посадит… это мы сядем и договоримся. То, что я сказал, это общий контур. В каждом регионе будет по‑своему. Оседлаете ситуацию – будете на коне. Нет – я каждому из вас зад подтирать не буду, ясно?
Молчание. Мерный плеск воды в борт и потрясающе красивый закат, окрасивший воду в цвет крови…
– Мы им кислород перекрывать будем, но на местах все будет зависеть от вас. Держитесь вместе. И работайте…
– Святослав Леонидович, а как полномочия для регионов? – осмелился губернатор.
– Самостийности захотел? – весело осведомился Баринов.
– Что вы, боже упаси, – ужаснулся губернатор, – у нас тут до сих пор самостийность хохляцкая… икается.
– Про самостийность и не думай. Держали в узде и будем держать. Кто хорошо себя покажет – переведем на Москву… Еще вопросы?..
– Святослав Леонидович, а с возвратом НДС как? – задал вопрос другой миллиардер. – У меня экспорт…
– Решим…
Национально‑демократическая партия России, хоть и решительно открещивалась от советского политического наследия, но строилась по тем же лекалам, что и ВКП(б). У нее были собственные охранные отряды, легализованные как ЧОПы «Легион‑М» и «Дружина»[11], а также собственная служба безопасности. Последнюю возглавлял действующий – на минуточку! – полковник ФСБ Олег Кухарцев, которого никто не увольнял из Московского управления ФСБ и который числился начальником отдела в Управлении по защите конституционного строя УФСБ по г. Москва и Московской области. В качестве главы силового блока нацдемов он отвечал за охрану лидеров партии, партийной кассы и митингов. А также за решение тех проблем, за которые не брался никто другой…
В том числе и тех, которые светят солидными статьями и немалыми сроками.
Сохраняющаяся должность в Москве и неплохие связи здесь, на местах, позволили ему получить со стоянки заложенного транспорта одного из местных банков два «Ленд‑Крузера», которые принадлежали какой‑то разорившейся фирме. На них, с восемью бойцами, сертифицированными охранниками, у которых было право ношения огнестрельного оружия, – они ровно в назначенное время подъехали к месту стрелки – каменному знаку, обозначающему начало района, в котором и был областной центр…
На горизонте разворошенными угольями гас закат, с востока неудержимо наступала тьма. Это было то время дня, когда можно было увидеть границу между днем и ночью, между светом и тьмой. Степной лисицей метался ветер, шевелил кроны деревьев…
Почти сразу же, как приехали они, рядом тормознули машины другой стороны – старый «Паджеро», «Нива» и бусик «Фольксваген». У украинцев было на одну машину больше… может, и не на одну. Но сами машины были бедными, у нас в таких даже в кризис не ездят. Поизжились братья хохлы…
Полковник Кухарцев щелкнул по микрофону, прикрепленному на воротнике.
– Девятка, слышишь меня?
– Плюс, – отозвался эфир, – вижу три.
Конечно же, у полковника Кухарцева были свои снайперы, у них был собственный транспорт – большой фургон «Хендай», и сейчас они были где‑то там, позади, лежали на крыше фургона, готовые стрелять…
– Подтверждаю три…
– Сместитесь влево…
Полковник передвинулся.
– Двое работают по нам, третий – по сцене.
– Принято.
Это значило – двое снайперов прикрывают непосредственно встречу, третий – ведет наблюдение за местностью на предмет снайперских групп противника. Порядок работы оговаривался заранее, кодовым словом на открытие огня было слово полковника «облом». Как только в эфире проходило это слово – снайперы начинали работать.
Полковник Кухарцев щелкнул по микрофону, прикрепленному на воротнике.
– Девятка, слышишь меня?
– Плюс, – отозвался эфир, – вижу три.
Конечно же, у полковника Кухарцева были свои снайперы, у них был собственный транспорт – большой фургон «Хендай», и сейчас они были где‑то там, позади, лежали на крыше фургона, готовые стрелять…
– Подтверждаю три…
– Сместитесь влево…
Полковник передвинулся.
– Двое работают по нам, третий – по сцене.
– Принято.
Это значило – двое снайперов прикрывают непосредственно встречу, третий – ведет наблюдение за местностью на предмет снайперских групп противника. Порядок работы оговаривался заранее, кодовым словом на открытие огня было слово полковника «облом». Как только в эфире проходило это слово – снайперы начинали работать.
– Начинаем.
По два человека двинулись от каждой стороны навстречу друг другу. Это не считая двух пленных, тащащих завернутый в пленку труп, которые опасливо шли следом за русскими, чувствуя спиной прицелы автоматов и пистолетов. Они уже не были людьми – лишь разменной монетой в этой большой и жестокой игре.
Трое шли и с украинской стороны.
Впрочем, если так судить, то людей здесь не было вовсе. Монетами в этой игре можно было считать всех, только достоинства разного. Кто гривенник, а кто алтын.
Купцы же – были отсюда далеко…
За несколько минут до этого
Из большого микроавтобуса «Хендай» пинками вытолкали двоих в гражданском с мешками на голове. Поставили на колени. Потом вытолкали замотанный в стретч‑пленку подтекающий труп…
Один из автоматчиков прошелся, сорвал мешки.
– Ну че? Слава Украине?! Ща пойдем в поле, яму копать! Казак, лопаты неси, да!
Автоматчик прошелся рядом со стоящими на коленях людьми.
– Че, зассали? Отбой тревоги, хохлы. Менять вас привезли, да. Если ваши беспонтовщики приедут – поменяем. Нет – расстреляем тут на… и все…
Автоматчик присел на корточки.
– Че молчишь? Че молчишь, гнида?!
Пинок опрокинул пленника на спину.
– Никогда мы не будем братьями, да?! А на… мне такие братья нужны голозадые, да? Ща вот поменяем вас, поедете домой, к бабам своим. Или бабы уже у нас, на Тверской працюют, а?
Из темноты вынырнул черный внедорожник…
– Дикий! Что тут происходит?!
– Воспитательную работу веду, товарищ подполковник.
– Отставить, блин… Этих – на обмен.
– Есть… – неохотно сказал автоматчик.
– Без беспредела тут, ферштейн? А то сами в яме окажетесь. И рылом по сторонам водите, ясно? У хохлов тоже спецы есть.
– Понял.
– Все, расход! Пять минут!
Внедорожник сдал назад, автоматчик сплюнул.
– Без беспредела… посидел бы под Дебальцево, посмотрел бы. Так, ладно. Жук. Двухсотого упакуй – сами потащат. Семен, ищи позицию…
Полковник взял с собой телохранителя, со стороны же украинцев на встречу пришли двое. Одного из них полковник Кухарцев хорошо знал, это был полковник СБУ Украины Билоконь, занимавший за время своей карьеры разные должности, но при этом всегда остававшийся у власти и у кормушки. Второго Кухарцев знал лишь шапочно – этот тоже теперь «полковник», правда, не СБУ, а милиции. Полковником он стал сразу, без прохождения каких‑то иных ступенек карьеры, потому что создал добровольческий батальон. Звали его Денисом Крыгой.
– Слава Украине! – сказал Крыга, когда они сблизились за несколько шагов.
Билоконь промолчал. Обмениваемые пленные – это были даже не пленные, просто заложники, взятые с обеих сторон, – просквозили мимо, стараясь не отсвечивать и понимая, что их жизнь сейчас на волоске. Кухарцев выдержал несколько секунд, потом заговорил тихо, размеренно и внушительно:
– Если ты понты приехал колотить, юноша, то я сейчас повернусь. И уйду.
Билоконь что‑то резко сказал на суржике. Крыга не менее резко ответил.
– Старший я, – сказал Билоконь, – со мной и говори. Что надо?
– За жизнь поговорить.
– За жизнь по телефону можно поговорить.
– Не телефонный разговор.
– Тогда говори.
– Вопрос, Сергей. Мы идем на выборы. По выборам решено конкретно – мы занимаем первое место и формируем правительство. Это уже без вопросов. Вопрос в другом – как будем ваш вопрос решать?
– А что решать? Мы уже договорились – нет?
Договоренность, действительно, была. Одна тайная, другая – явная. Согласно тайной договоренности, Россия сдает Донбасс и Луганск, обеспечивая их переход под украинскую власть в течение нескольких лет, и дает десять миллиардов репараций. Процесс этот не был завершен, и денег пока не ушло ни доллара. В свою очередь, Украина отказывается от Крыма. Официальная договоренность предусматривала децентрализацию и прочую бодягу, про деньги там не было ни слова. Запад это соглашение устраивало не до конца, но они сняли часть санкций и пообещали полностью снять санкции по выполнении договоренностей.
– Ты меня не понял. Вы договаривались не с нами.
– Не с вами? А ты что – круче Бельского?
– Круче… Ну, смотри сюда…
Кухарцев сделал неопределенное движение рукой – и на камуфляжке украинцев загорелись красные точки лазерных прицелов.
– Ты что, охренел? – резко сказал Крыга, с большим трудом подавив желание бежать.
– Так не договаривались, Олег, – сказал Билоконь.
– Отбой, – точки лазеров погасли, – речь не про договоренность. Ты спросил – я ответил. Чтобы у твоего друга понты лишние убрались. Но это не моя тема, это будут старшие базарить. Твои и мои. Я просто тебе передаю мнение по этой теме – нас расклад не устраивает, мы его будем менять. По крайней мере, по части денег.
– А что с деньгами?
– А то, что их возвращать надо будет. Или ты думал, тебе кто‑то десять лярдов просто так подарит? Лохов нет! Про процент можно говорить – но схема только такая.
Билоконь подавил злобу.
– Это не мой уровень.
– Я и не сомневался. Просто передай кому наверх. Десять процентов вам за труды. Если по проценту договоримся – мы вам и пятьдесят лярдов дадим, не жалко. Нет – копайте картошку. Теперь по факту. Я слышал, ты сейчас с поляками в близких?
– Есть немного.
– Есть тема. Герыч, афганский, три девятки. На границе будет стоить сорок штук за килограмм, оптом.
– На какой границе?
– На твоей.
Билоконь прищелкнул языком.
– Дорого.
– В розницу за сто, я тебе даю сорок – дорого?!
– Мне через всю страну везти. С начальством делиться. Поляки тоже кусок захотят.
– Разбодяжишь.
– Вот чего не хочу, так это бодяжить. Насыпать, пересыпать. Ты лучше сам разбодяжь и мне цену дай.
– Сколько?
– Скажем, двадцать.
– Двадцать пять.
– По рукам.
Оба офицера спецслужб кивнули, отмечая договоренность.
– Теперь. Вы хохлов у нас доите, собираете деньги – а где наша доля? Где наша доляшка на Донбассе, в Луганске?
Билоконь развел руками.
– Какая доля, Олег? Я смотрю, вы совсем плохими стали, на ходу подметки рвете…
– Наша. Доля, – раздельно проговорил Кухарцев, – со всего, что у нас делается, нам в карман должна падать доля. С баб. С гастеров. С торговли. Со всего. Бесплатного ничего нет, бесплатно только жена дает. Да и то не всегда.
Крыга хотел что‑то сказать, но промолчал по‑умному.
– Дорогой, ты сначала выборы выиграй, потом потрем на эту тему.
Кухарцев кивнул.
– Сейчас я с тебя ничего не требую. Но потом надо будет платить. Нет – проблем всю хохлоту назад выслать нет никаких. Что у тебя будет – знаешь. Двадцать процентов. Вопрос не обсуждается.
Билоконь промолчал.
– И еще. Кто из ваших с Беней контачит?
– Не я.
– Неважно. Передай – на нашей поляне им делать нечего. По крайней мере, без нашего разрешения. Хоть одно сало возбухнет после выборов – пеняйте на себя.
– А ты себя не переоцениваешь, Олег?
Билоконь ждал после этого любой реакции… но только не такой, какая последовала. Кухарцев улыбнулся. Искренне.
– Если только трохи. А так… Сереж, вам под поляками не надоело еще? Ты сейчас – кто? По факту на побегушках, как и был. А посмотри на меня. Я – сам себе хозяин, сам зарабатываю. В ЕС – вам и то кислород перекроют, будете на всякие комиссии мутные ходить, колоться и каяться, а то и сядете. Оно тебе надо? Короче, думай. А надумаешь, скажи…
Кухарцев наклонился вперед.
– Хорошо думай, Сережа. Если ты как чмо себя ведешь, кто тебя уважать будет. Не будь чмом – и люди к тебе потянутся…
– Блин, этого москалюгу надо… – раздраженно сказал полковник Крыга, как только они садились в бусик.
– Заткнись, блин! – заорал Билоконь. – Завали!
Крыга замолчал. Во время Евромайдана – он был намного смелее и бесстрашно шел со своей сотней на дубинки и пули «Беркута». Но это тогда… а сейчас, когда есть и хата и машина… а самое главное, есть понимание, что чего стоит – терять это неохота. Тот же Билоконь… у него, наверное, лямов десять по счетам распихано. Ему до такого еще… учиться и учиться…