Изрядно намучившись и вспотев, лжедружки доставили Треша внутрь форта и сдали охране. Сталкер пытался понять, где находится, почему его держат цепкие руки воинов форта и отчего так хмуры их лица. А ведь раньше они всегда были приветливы при его виде. «Что случилось? Что такое произошло, почему мир вокруг в одночасье изменился и окрысился? Почему все они так злы, эти гневные взгляды, жесткие дергания, грубые фразы? Звизде-ец…»
Ему устроили допрос, выдвинули предъяву. Его не пытали, никакие жестокие меры к нему не принимали, чтобы выведать тайну потери тотема. Опросив сталкера один раз, старейшина поселения громогласно сообщил, что ему грозит казнь. И причин тому имелось в избытке. Во-первых, Треш хоть вяло и нечленораздельно, но сам честно сообщил, что держал тотем и ликвидировал бандитов, только не помнил, куда подевал святую реликвию. Будучи опьяненным и частично потерявшим память, он никак не мог восстановить в голове отдельные эпизоды уничтожения банды и возвращения в поселение, не говоря уже о встрече с Саблей и Упсом. Во-вторых, в руки народных судей и дознавателей попала записка от анонима, доказывающая вину Треша. На оборванном по краям желтом листке бумаги корявым почерком значилось несколько слов: «Тотем у меня, жду бонуса согласно уговору, а пока вернусь в форт. Т.» Это сообщение неизвестному и буква «Т» в конце наглядно говорили сами за себя. Записку обнаружили в кармане куртки Треша, но сам он вяло отнекивался и не мог понять, как она попала к нему. Сравнивать натуральный почерк сталкера с образцом в записке никто не стал, видимо, понимая, что на этой стадии проверки можно намеренно смухлевать и подделать текст. Ну а в-третьих, нашлись двое свидетелей того, что Треш тащил тотем и трофеи Студня, но, почуяв опасность, запрятал народный артефакт в лесу. Это были все те же Сабля и Упс, наперебой рассказывающие про вину сталкера и его преступление. Сославшись на срочные дела, они прилюдно обвинили Треша, получили благодарность старейшин и поселенцев, а потом незаметно покинули крепость.
Теперь сталкеру действительно «наступила жопа». Мозг разрывался в поиске алиби и от непонимания происходящего, руки остервенело царапали и мяли голову, будто внутри нее пряталась разгадка этого ЧП. Казалось, никто уже не мог помочь ему. Треша поместили в тюремный комплекс форта, приставили охранника и определили время до обеда следующего дня. Смерть дыхнула смрадом в лицо. Так близко к отчаянию и позору он никогда еще не был.
Сестренку к нему не пустили, и, зареванная, она ютилась за стенами каземата, нервно теребя узелок со скудными продуктами. Всю снарягу и оружие Треша охрана свалила в камере напротив, досконально изучив вещи заключенного. Удивительно, но бывшие дружки Сабля и Упс не позарились на его личное имущество там, у Куцего болота, боясь навлечь на себя подозрение. Только прихватили артефакты, остатки еды, типа, их и не было вовсе, антеннулы псевдоволков да кое-что по мелочи. А затем, оклеветав сталкера, еще и свалили из форта. Видимо, имели на это серьезные причины. Но какие?!
* * *В крепости поклонялись тотему, установленному в святом месте, на алтаре у центральной башни – тому самому, который вчера выкрали бандиты Студня и который бесследно пропал вместе с ними в дебрях леса. Артефакту, в силу которого верила добрая половина поселения, считавшая его причиной удачной защиты форта от Чащобы. И теперь в сердцах всех затаилось ожидание чего-то ужасного и неизбежного.
Совет мудрых гадал об истинном положении дел, возможном местонахождении тотема и достоверности информации, касающейся пленника. Главный старейшина, уединившись от всех, поднялся на смотровую площадку башни, сцепил на груди руки и уставился на линию безопасности перед фортом.
Ветерок трепал седую клинообразную бороду старца, морщинистое загорелое лицо было обращено к солнцу, задумчивые глаза смотрели в одну точку. Ему, похоже, одному не верилось в то, что преступником оказался этот молодой сталкер. Его неоднократная помощь форту и друзьям Совета в других поселениях тесно приблизила его к старейшинам. Да и что греха таить, Треш стал им по сердцу. «Но факты есть факты, а мнение общественности разделилось на два фронта. Теперь нужно спасать сталкера, точнее сказать, хотя бы не позволить казнить его. Понятно, что наказать, может быть, жестко, но не лишать же жизни!»
Старейшина погладил бороду, поправил обруч венка на голове. Крякнул. Выбор встал не из легких. А решение в основном зависело от него. «Что же делать? Без артефакта… гм… без святого тотема Западному форту не выжить, долго не протянуть. Оружие и защита те же, что и в других поселениях Пади: самодельные огнеметы, ловушки, самострелы, камнеметы, пращи, смоляные котлы на стенах да частокол из острых, ржавых решеток. Имеются и более серьезные меры защиты со скудным запасом БК: пара пулеметных турелей на узловых точках периметра и несколько гранатометов РПГ‑7.
Но тотем! Именно он лучше всего охраняет форт от напастей биома и мутантов. И потеря его означает скорую потерю всего поселения. Вместе с падением веры в то высокое и святое, что так усердно мы, старейшины, насаждаем все эти годы. Нет, этого никак нельзя допустить! Либо срочно достать тотем, либо казнить виновного и… все равно достать тотем. Так или иначе, но сталкера нужно судить и приговорить к определенной мере наказания. Народ решит голосованием, какую меру выбрать ему. А Совет поможет, наведет. Тогда пусть решение народа и будет предтечей скорого краха крепости. Возможно… скорого!»
Позади старца учтиво кашлянул охранник. Старик обернулся, посмотрел на него. «Ишь, стережет меня, охраняет для себя, своей семьи, всех поселенцев!» Воины форта не носили униформу и не выделялись особенностями снаряги и привилегиями. Здешние поселенцы вообще слыли единой общиной, с демократией и свободой отношений и слова, но все исполняли определенные обязанности: вели хозяйство, охотились, рыбачили, ходили на промыслы, воевали и даже рожали. Да-да, рожали, несмотря на хаос, болезни, антисанитарию, войны и постоянные угрозы природы.
Люди за три года выживания после Судного дня научились различать яды, заразу, отравы, обороняться от биома, зверей-мутантов и двуногих врагов. Да, гибли, калечились, умирали даже внутри крепости, но существовали, верили в светлое и доброе, что непременно когда-то найдется. Например, в Рай. В легенду о сказочном месте, где нет смерти и зла, где люди не носят защиты и оружия, а продуктов и воды там целое море. О Рае, в котором спокойно спят, живут и работают во благо себе и друг другу, а не для обороны от Чащобы. «Рай! Мир без боли и болезней, волшебное место жизни, а не существования. Мечта. Но где находится этот Рай, кто им управляет и есть ли он на самом деле – никто не знает. Те немногие, кто отправлялся на его поиски, не возвращались уже никогда».
Старейшина жестом показал охраннику, что идет, сам бросил задумчивый взгляд на пустой алтарь, сдвинул брови, вздохнул и стал спускаться по крутой лестнице вниз.
* * *Сознание возвращалось мучительно. В голове гудело и стуком отдавало в виски, перед глазами все плыло. Чуть подташнивало, едким комом свербя горло где-то чуть ниже адамова яблока. «Неужели сотрясение?» – пришла первая здравая мысль, да и вообще первая.
Треш разлепил веки – шторм в голове не исчез, а усилился. «Ох, как тяжко и муторно. Однажды подобное уже было после сильной попойки в честь моего двадцатипятилетия. Дикое похмелье с утра, изжога и ватное тело. Но тогда с бодуна. А здесь-то с чего?»
Сталкер огляделся, разминая мышцы и суставы, вздыхая от тупой боли. Серое, полутемное, сырое помещение с окошком, перекрытым решеткой и старой полиэтиленовой пленкой вместо стекла. Он с трудом поднялся с нар, скривившись от боли в суставах и колокольного набата в голове. «Писец! Живой труп. Как дед ста четырнадцати лет, ей-богу. Судя по солнечному снопу, утро. Похоже, карцер форта. Хотя какой в крепости карцер с окном и нарами, застланными грязной овечьей шкурой? Но на тюремную клетку точно смахивает. Пленник? Это в родном-то поселении?!»
Он встал и подошел к двери, приложился ухом. Ничего, кроме стука своего сердца, не услышал. И снаружи окна в двух метрах над грязным мокрым полом тоже никаких звуков. Онемевшие ноги подкашивались и ныли, набат в висках упорно не затихал. Кисти рук сжимались и снова расправлялись, массируя шею и плечи. Треш обошел камеру по периметру. Три на два. «Точняк, тюряга. Как же так? Перехватил бандитов Студня, покоцал их всех, тотем вернул, а сейчас… Стоп, мои лыжи. Тотем? Нужно было вернуть его, а ведь не получилось. Он же…»
Треш тряхнул головой, пытаясь восстановить порядок мыслей и воспоминаний, но только усилил боль в висках и затылке. Отчего застонал и плюхнулся на нары, сдавив голову руками. «Проклятые головняки! И подташнивает. С чего хоть? Не пил же. Стопудово не пил ничего такого… А, нет. Пил же! Отвар этот проклятый, будь он неладен».
Треш тряхнул головой, пытаясь восстановить порядок мыслей и воспоминаний, но только усилил боль в висках и затылке. Отчего застонал и плюхнулся на нары, сдавив голову руками. «Проклятые головняки! И подташнивает. С чего хоть? Не пил же. Стопудово не пил ничего такого… А, нет. Пил же! Отвар этот проклятый, будь он неладен».
Сталкер прислушался. Лязг засова, но не его камеры, чуть подальше. Снова тишина. Еле слышный клич петуха. «Точняк, местный петух Жорж закукарекал. Берегут его в роли будильника, не жарят, не варят. Да и кур треплет за здорово живешь… Утро-о. Блин, а был же вечер! Тотем был в рюкзаке, и снаряга, да и очертания крепости вдалеке. И эти двое. Как их? Сабля и Упс. Точно. И допрос проводили старейшины. Суд устроили прилюдно. Вот блин, позорище-е на мой чайник пустой! Та‑а‑к…»
Сидя на нарах в позе «зю», обхватив руками взъерошенную голову, Треш не сразу услышал шорохи, возню и скрип засова. А когда дверь отворилась, он и не сразу увидел в сумерках вошедшего. Сфокусировав зрение, сталкер обомлел – перед ним стоял старик с седыми космами, бородой и усами. Загорелое обветренное лицо, льняная ряса, перехваченная в поясе кушаком, походная сумка на боку с ремнем через плечо и вместо посоха… нунчаки. Колотушки для зерна, зачастую служащие оружием в умелых руках. Пленник разогнулся и непонимающе уставился на незнакомца. Впрочем, он не раз видел его в форту да и на Блошинке. Старик, на вид лет семидесяти, приложил заскорузлый коричневый от самосада и работы с землей палец к губам, призывая к тишине. Оба прислушались. Услышали лай дворовой собаки снаружи каземата и бульканье капель с потолка подвала.
– Я Гур, твой друг. Хочу помочь тебе. Уходим отсюда. Живей, – произнес хриплым, приглушенным голосом старик и жестом позвал пленника на выход.
– Друг? – Треш вскинул брови и не шелохнулся. – С каких таких щей? У меня нет друзей. Больше нет… Были два приятеля, да и те вышли… Нет дедули, да и бабули давно нет. Очередная проверка на вшивость? Я еще раз говорю… я невиновен. Я не крал тотем и не собирался…
– …Слышь, сынок, ноги в руки и валим на хрен отсюда! – перебил старик зловещим шепотом. – Никаких проверок, никакой лажи. Понял?!
– Дед, ты, видать, обознался. Может, тебе соседняя камера нужна, а, ниндзя косматый?
– Я так и знал, ексель-моксель! – Незнакомец сменил шепот на повышенные тона, прищурив в потемках глаза. – Весь в папку, точняк! И рожей, и кожей. Да и характерец такой же, ешкин кот.
Треша будто молотом по башке стукнули. Он вскочил с нар, одним прыжком очутился возле старика, схватил его за плечо (заметил еще крепкие мышцы) и пронзил строгим проницательным взглядом:
– Что-о? Что ты сказал, дед?
– Гур я. От производного ГРУ. Когда-то так величалось Главное управление разведки или Главное разведуправление. Щас не важно. Ты не помнишь меня, Данилка? Нет? Я генерал армейской разведки. Гм… бывший. И бывший начальник твоего бати, майора Топоркова. Никиты Сергеевича. Семь лет тебе было, когда отец твой пропал. Ты с матерью и сестрой в часть к нам приезжал. Не помнишь?
Старик мягко, но сильно разжал захват сталкера на своем плече, продолжая смотреть в его удивленные глаза, затем взял его руку в свои ладони и легко надавил. Треша словно током шибануло. Он вздрогнул как тогда, возле дома офицеров, в Хасавюрте, когда слегка пожилой угрюмый генерал присел на корточки возле него и двумя руками пожал маленькую ручку семилетнего сироты. За спиной плакала мать, держа на руках сестренку Данилы, а позади генерала стояли два офицера с печальными бледными лицами.
– Генерал? Вы-ы?! – Треш сглотнул комок в горле и подавил желание присесть, согнуть ватные ноги и унять клокочущее сердце.
– Я, Данила, я-а, – шепнул старик и, взяв сталкера под локоть, потянул из камеры. – Потом… все потом, а сейчас надо уходить. Самому тебе уже не выкарабкаться отсюда. После обеда должна состояться казнь, скоро хватятся часового. Тогда обоим вышка. Пошли, боец.
– Гур, воды не найдется? Совсем трубы сухие…
– Есть кое-что другое, – бывший генерал достал из сумки маленький бурдюк, взболтнул, протянул пленнику, – на вот, настойчик полезный, болеутоляющий.
– Самоделка, что ли? – Треш с недоверием зыркнул на емкость, затем на старика. – Меня уже подобными бражками вчера поили, е‑мое.
– Пей живей и уходим!
Треш сделал глоток. Вроде ничего, глаза не лопнули, понос не случился, мозги остались на месте. Приложился еще. Даже вкусно. Настой со вкусом цитруса и бергамота. Отдал кожаную фляжку Гуру, поблагодарил.
– Тише! За мной, паря.
Треш лихорадочно огляделся, кивнул и вслед за стариком юркнул из сумерек камеры наружу. У влажной стены на грязном полу сидел в отрубе охранник. Рядом стоял карабин, прислоненный к дверному проему.
– Помоги.
Сталкер вместе с Гуром подняли вырубленного часового, затащили в камеру, ловко связали его же ремнем от штанов и рукавом потной рубашки, сделали кляп, закрыли дверь на засов. Карабин хотел прихватить Треш, но старик забрал его себе со словами:
– Твоя снаряга вон за той дверью. Забирай живо. И тихо давай. Кажись, кто-то идет. Вот мля-а!
Сталкер на цыпочках метнулся в указанном направлении, а Гур прокрался вдоль стены к лестничному проходу и замер за углом.
Ждать пришлось секунды три. Из-за пролета показался бородатый толстяк в черной рясе и кожаной безрукавке поверх, в мокасинах, с портупеей через плечо, в каких раньше носили маузеры. Жирные пальцы в золотых перстнях, в мочке левого уха серьга с рубином, на мощной шее тату в виде штрих-кода. Странный мужик. Золото давно обесценилось, а выглядеть таким упитанным в голодные времена – большая роскошь, равняющаяся приверженности к высшему сословию. Либо к лидерству в какой-либо группировке.
Тюкнув по лысой голове новоявленного, Гур тихонько свистнул сталкеру, а сам помог обмякшему толстяку сползти вдоль серой стены. Обшмонав его, подхватили за конечности, оттащили увальня в одну из камер и проделали с ним то же, что и с первым охранником. Треш, водрузив свою родную снарягу на себя, привычным движением закинул «Вал» на спину, затем на секунду впал в ступор. Задумался, глядя, как Гур копошится с толстым мужиком. В глаза бросились первые три цифры на штрих-коде татуировки охранника. «666». Этого толстяка кило под сто двадцать и лет так под пятьдесят ни Гур, ни Треш раньше не видели. Поди, кто-то из недавно пришлых. Хотя странно, уже в охранниках? Еще тогда двум беглецам стоило задуматься над этим вопросом…
Вдруг осенила мысль: «А что, если оставить записку поселенцам?» Сталкер бросился искать уголек, мел или кусок извести, но безрезультатно. Потом вспомнил, что в подсумке с картой Пади имеется огрызок карандаша. Нашел, стал осматриваться в поисках листка бумаги; бумагу дал Гур, догадавшись о намерениях сталкера. Треш благодарно кивнул, бесцеремонно присел на тушу толстяка (нар в этой камере не было) и принялся писать. Начеркав три строчки, оглядел сырое помещение и вышел наружу. Записку воткнул в засов своей камеры, повернулся к старику посмотрел вопросительно: «Ну что, куда и как дальше?»
Гур хмыкнул, теребя седой ус, вздохнул и прошептал:
– Придется тебе немного пообниматься со стариком. Уж не обессудь, сынок. Есть только один способ выбраться отсюда незаметно и без жертв. Нам ведь они не нужны в крепости, так?
– Так.
– Вот поэтому наверху, когда дам сигнал, прижмешься ко мне сзади покрепче и плотней, и быстрым темпом минуем площадь и запасной выход из форта. Пойдем через северную башню, там лодка ждет. Понял?
– Так точно, мой генерал! – улыбнулся Треш. – А ты точно генерал?
– А то. Бывший, правда. Вопросы еще не по теме есть? – Старик вынул из сумки на боку какую-то вещь.
– Генералов бывших не бывает! Кажись, так? Думаешь, сольемся тандемом, так никто не заметит? – ухмыльнулся сталкер, приводя на себе в порядок снарягу и подгоняя лямки, опутывающие тело.
– Обожди чуток, увидишь. Не зря по лесу и горам хожу. Кое-что имеется, – с этими словами Гур достал комок фольги, развернул, и взору сталкера предстала слегка сияющая желеобразная субстанция. – Артефакт «медуза». Слышал про такую?
– Ё‑мое‑е! Артефакт-невидимка. Способный…
– Он самый, – оборвал старик восторженный возглас Треша и шикнул на него, – тс-с, тише ты, парень. Так всю братию форта сюда накличешь, ексель-моксель. Короче, дуем наверх, там в сцепку и валим отсюда. И что бы ни случилось, какие бы ни встретились помехи, соблюдай тишину и полную маскировку. Иначе сам знаешь.
– Ясно. Не пацан, – шепнул Треш и тронул за плечо отвернувшегося было деда. – Гур, спасибо тебе! Скажи, ты правда что-то знаешь про отца?
Старик смотрел в строгие зеленые глаза сталкера секунд пять, кивнул и улыбнулся: