– Халли, – прошептал Боуман.
– Как вы догадались, что это я?
– По запаху. Шли вы тихо, нужно отдать вам должное.
– Вы вообще спите когда-нибудь?
– Немного. А вы?
Он отпустил лодыжку.
– Иногда. Сегодня не получилось.
– У Канера и Аргуэльо, судя по всему, проблем нет.
– Выдохлись.
– Да. Долгий, тяжелый день.
Они помолчали. Боуман лежал, Халли стояла над ним. Оба слушали, как разговаривает пещера: течет вода, шелестит ветер, временами с потолка отдаленного зала с треском откалывается камень. Потом тишина, за ней еще звук, резкий, как выстрел, – камень ударяется о пол. Иногда звук далекий, как хлопок разорвавшегося бумажного пакета, иногда громче – такой, что пол сотрясается. Этот процесс никогда не останавливается – точно так же тело человека сбрасывает отмершие клетки кожи. А где приземлится камень, зависит от везения. Халли знала, что и небольшой осколок, и камень величиной с дом могут в любую минуту упасть на голову.
Канер был прав, говоря об объективных опасностях в горах. В пещерах таких опасностей тоже полно. Камнепад – одна из них, почти то же, что и лавина. На поверхности земли, по крайней мере, можно заметить и обойти стороной лавиноопасные участки. Здесь же главное – не зацикливаться на опасности. Если вам не повезло и вы оказались не в том месте и не в то время, – что ж, остается надеяться, что камень будет достаточно большим и убьет вас быстро.
– Так и будете здесь стоять? – В голосе Боумана слышалась усмешка.
– Не знаю. Тут внизу есть место?
– Полно.
Халли опустилась на колени, ощупала пол пещеры и села рядом с Боуманом. Или скорее протиснулась – между ним и каменной стенкой места было мало. Она даже не могла лечь на спину; пришлось перевернуться на бок, лицом к Боуману.
– Ну, что? Места предостаточно. – Он явно улыбался.
– Для вас, – сказала она.
– Для нас.
– О да, чертовски просторно.
Халли лежала на левом боку, он – на правом, между лицами – фут темноты. Она ощущала тепло его тела и запах, который привел ее сюда, соленый запах кожи с едва заметной примесью чего-то, напоминающего жженый мед. Ей пришлось признать, что запах вовсе не плох. Интересно, чем пахну я? Эту мысль она быстро выкинула из головы.
Критическое расстояние для Халли – минимальное пространство между ней и другим человеком, сократив которое она начинала ощущать неловкость, – было больше, чем для большинства людей. Однако сейчас, лежа рядом с Боуманом в тесноте, как сардины в банке, она была спокойна и расслабленна. И вовсе не заставляла себя раскрепоститься, просто испытывала такое ощущение.
– Мне хочется о вас кое-что узнать, – прошептала она.
– Понимаю.
– Уил, а как ваше полное имя?
– Может, и никак. Слышали об Уилле Роджерсе?[30] Так вот, он просто Уилл.
– Значит, вы просто Уил?
– Нет. Уил – сокращенное от Уиллема.
– Имя скандинавское?
– Вообще-то, среднеанглийское.
– Правда?
– Мой прапрадед в двадцать шестом поколении был солдатом английской армии, стрелком. Участвовал в битве при Азенкуре.
– Теперь понятно, откуда произошла ваша фамилия. Боуман[31].
– Да.
– Вы не шутите?
– Нисколько. Моя мать очень серьезно относилась к семейной истории.
– Она зашла так далеко в глубь столетий?
– И даже дальше. Хотя до одиннадцатого века архивы скудные.
– Вы вообще откуда?
– Штат Колорадо. Городок Араго. А вы?
– Шарлотсвилль, Вирджиния. Но я не об этом. Мы ведь оба из Вашингтона. Я имею в виду, где вы работаете?
– Неважно. Ничего особенного. Вы не слышали об этом месте.
– Откуда вы знаете?
Боуман вздохнул.
– Предположим, ты идешь обедать в ресторан. Тебя спрашивают, чем занимаешься. Говорю, что не могу сказать. Ладно. От тебя отстают. Но на самом деле просто так не отстанут. Это Вашингтон. Тебя продолжают доставать. Съеден суп, салат. Наполовину покончено со вторым – тебя все достают. Уже не смешно. Они начинают злиться. Считают, что я притворяюсь, морочу голову. Мужчина, женщина – не имеет значения. Ближе к десерту в их глазах читается: «Да пошел он, этот надменный болван».
– Ух ты!
– Что «ух ты»?
– Впервые слышу от вас такую длинную речь.
– Ну… Вы же спросили.
– Значит, вы из спецслужб, занимаетесь тайными операциями? ЦРУ? РУМО?[32] Отряд «Дельта»?
– Я ведь предупредил, что не говорю о работе. Так?
– Конечно. Я всего лишь хотела проверить, как вы поведете себя.
– Да? Ну и?
– Немного запальчиво. Но без осечки.
– Хорошо.
– Почему бы вам не сочинить что-нибудь? Вымышленную жизнь?
– Бессмысленно. «Вымысел» – синоним слова «ложь». Мы допускаем ошибки. К примеру, близкий вдруг обнаружит, что ты с три короба наврал ему о важной части своей жизни… Что бы вы почувствовали на его месте?
– Почувствовала бы, что меня использовали. Оскорбили. Предали.
– Ну вот.
– Вы вправду из Колорадо?
– Да. Моя мама умерла. Отец управляет ранчо.
– Настоящим ранчо?
– Еще каким настоящим. Около трех тысяч акров в графстве Ганнисон. Отец помешан на скотоводстве. Однажды он умрет в седле.
Лошади, подумала она.
– Вы больше любите собак или кошек?
– Кошек – не особенно. Некоторые собаки мне нравятся. Вообще, я больше люблю лошадей.
Да!
– Знаете что? Я тоже.
– В самом деле?
– Угу. У нас конеферма в Вирджинии. Мама занимается разведением племенных лошадей. Я научилась держаться в седле, наверное, раньше, чем ходить.
– Какие породы? Подседельные?
– Подседельные немного туповаты, вы не считаете? У нас в основном морганы и тракененские. Гении на четырех ногах.
– Когда-нибудь работали со стадом на настоящей укрючной лошади?[33]
– Нет.
– Тогда вы не много знаете о подседельных лошадях. А возможно, и о верховой езде.
– А вы брали шестифутовый барьер?
– Нет.
– Тогда вы вообще ничего не знаете о лошадях. Не брали барьер – считай, не ездили верхом.
Боуман рассмеялся.
– Что смешного?
– Давайте я научу вас управляться с укрючной лошадью, а вы меня – со спортивной. Договорились?
Халли почувствовала, что он ищет в темноте ее ладонь.
– Заметано. – Она взяла его ладонь, и они пожали руки. – Вы можете задать вопросы обо мне.
– Я уже кое-что знаю о вас.
– Откуда?
– Они составили досье на всех членов команды.
– Кто – они?
– Они, и всё.
– Ладно, ладно… Что было в досье?
– Много чего.
– Например?
– О Стивене Редхорсе.
– И о нем тоже?
– О нем, и о нескольких других. Впрочем, их гораздо меньше, чем я мог бы предположить. Однако по объему информации я бы выделил именно его. Что произошло?
– Разве этого нет в досье?
– Там написано только, что вы с ним не виделись несколько лет.
– Мы познакомились в университете Хопкинса. У него ученая степень в области физики. Чистокровный индеец. Команч.
– Тяжелый характер?
– Нет. Мы хорошо ладили. Дело в его родителях – они меня не выносили. Как и всех белых. Мы пытались преодолеть их сопротивление, но не смогли.
– Мне жаль.
– Правда?
– Нет.
– Мне тоже. По крайней мере, уже не жаль. Теперь я понимаю, что все к лучшему.
– Что случилось с вами в УПРБ?
– Полезем в дебри?
– Мы уже в дебрях. – В его голосе больше не звучала усмешка.
– Да еще в каких… Об этом не говорилось в моем досье?
– В нем содержались противоречивые версии.
– Кто-то хотел, чтобы меня уволили, и все обставили так, будто я за большие деньги продавала результаты секретных исследований.
– А вы не продавали?
– Конечно, нет. Сейчас вы впервые сморозили глупость.
Боуман пропустил эти слова мимо ушей.
– Кто хотел, чтобы вас уволили? И почему?
– Эти вопросы я задавала себе миллион раз, но так и не нашла приемлемого ответа. Теперь моя очередь. Вы убиваете людей?
– Редко. И только тех, кто действительно этого заслуживает.
Ух! Такое не в каждом разговоре услышишь.
– Расскажите о своей семье.
– Я – единственный ребенок. Мама умерла от опухоли мозга шесть лет назад. Глиобластома. По крайней мере, она недолго мучилась. Поставили диагноз, а через шесть недель ее не стало. Отец у меня крепкий орешек. Ему шестьдесят четыре. Служил во Вьетнаме, в отряде глубинной разведки. Работает по шестнадцать часов в сутки. В основном в седле.
– В отряде глубинной разведки? Крутые были ребята.
– Вы о них знаете?
– Мой отец был кадровым военным. Он тоже воевал во Вьетнаме. В десантно-диверсионном подразделении. У вас есть жена? Дети?
– В отряде глубинной разведки? Крутые были ребята.
– Вы о них знаете?
– Мой отец был кадровым военным. Он тоже воевал во Вьетнаме. В десантно-диверсионном подразделении. У вас есть жена? Дети?
– Нет.
– Я так и думала. Просто должна была спросить.
– Конечно.
Халли ждала следующего вопроса, но мгновение спустя вскинула голову и широко раскрыла глаза.
– Что?
– Я ничего не говорил. Вы заснули.
– Правда?.. Вообще-то, да. Забавно… На своем месте не могла уснуть. – От усталости мозг работал вяло. Невозможно представить, как ей теперь добираться к себе. – Ничего, если я здесь посплю немного? – Скорее утверждение, чем вопрос.
– Вы храпите?
– Боюсь, да. Толкните меня в бок, если что.
– Довольно честное признание…
– А вы? – Глаза слипались.
– Что я? – Боуман наклонил голову.
– Вы храпите?
– Никогда.
– Никогда? Да будет вам… Все храпят.
– Честно. Удаление части небного язычка, подтяжка окружающих тканей хирургическим путем…
Она слегка встрепенулась.
– Не шутите?
– Нет.
– За каким чертом это кому-то понадобится?
– Есть такие места, где из-за храпа вас могут убить.
Да. Наверное. Веки вновь закрылись. Халли очутилась в туманном, расплывчатом месте между явью и сном. Что-то еще я хотела спросить, думала она, но никак не могла вспомнить.
– Кажется, я засыпаю.
– Вот и хорошо.
Уил повернулся на спину. Халли слегка изменила положение, и их тела расслабились, удобно улеглись: ее голова у него на плече, одна рука подогнута, вторая – перекинута через его грудь. Он дышал медленнее и глубже, однако время от времени они делали вдох и выдох одновременно, и ей нравилась гармония. Его тело было крепким, теплым и упругим. А запах вблизи – еще лучше.
Последнее, что она почувствовала, перед тем как провалиться в сон, – поцелуй в макушку. Несколько раз она мягко всхрапнула, однако Боуман не стал ее толкать. Некоторое время он прислушивался к ее дыханию. Затем, убедившись, что она перешла к фазе быстрого сна, отключился сам. Или, скорее, задремал – как всегда.
Ей снился бассейн, наполненный прохладной голубой водой. Ему – черные горы и красные вспышки дульного пламени.
22
На следующий день группа следовала за Халли по гребню высокой белесой скалы – напоминавшему замороженное молоко, – естественному мостику шириной два фута, со слегка выпуклой поверхностью, гладкой и блестящей от влаги. В такой местности альпинисты подстраховались бы веревками.
Группа шла уже шесть часов.
– Какая тут высота? – Канер светил фонариком вниз. Лучи исчезали в желтоватом тумане, не достигнув ничего твердого.
– Примерно двести футов справа, двести пятьдесят – слева. – В прошлый раз Халли измеряла дистанцию лазерным дальномером. – Здесь не так высоко, как на «Не вздумай падать», но сорваться вниз никому не пожелаешь.
– Мне это не нравится. – Аргуэльо ступал крохотными шажками, едва отрывая ноги от поверхности и вытянув руки в стороны, как канатоходец.
– Перенесите свой вес в ступни. – Халли посветила фонариком на его ботинки.
– Мой вес и так на ступнях.
– Не «на», а «в». Представьте, что вся ваша масса, все мысли и энергия падают в ваши ступни. Сделайте их частью скалы.
– Айкидо, – произнес Боуман у нее из-за спины.
– Да. Мастер может принять такую позу, и его трактором не сдвинешь.
– Я видел.
– Да, так лучше, – признал Аргуэльо, слегка опустив руки.
– Удерживайте взгляд на тропе строго на три фута вперед. Ваше тело само пойдет, куда вы смотрите.
Полчаса спустя Халли подняла руку.
– Здесь стоим.
Она смотрела на газоанализатор «Сириус», желтый прибор размером с колоду карт – он сигнализировал о повышении концентрации сероводорода. Все они тоже ощущали запах тухлых яиц.
– Надеваем ребризеры.
Поскольку дыхательные аппараты представляли собой замкнутые системы, не всасывающие атмосферный воздух, их можно было использовать как противогазы.
Пока все доставали и надевали маски, Халли думала о Хейте. Прекрасный человек, он не заслуживал такой смерти.
– Идем дальше. – Она повысила голос, чтобы остальные ее слышали. – В масках будьте особенно осторожны. Они ограничивают периферическое зрение, уменьшают обзор.
Еще через четверть мили Халли ощутила кожный зуд под комбинезоном. Она взглянула на «Сириус»: на нем загорелся красный предупреждающий светодиод. Концентрация сероводорода в атмосфере была смертельно опасной. Если у кого-нибудь маска вдруг потеряет герметичность, он умрет, как умирали от газовой атаки солдаты в окопах во время Первой мировой.
Они прошли зал размером со стадион, с куполообразным потолком и стенами полосатой бело-красной окраски – слои сернистого железа чередовались здесь со слоями известкового шпата. В воздухе висел густой желто-зеленый туман, рассеивающий лучи фонарей и внизу собирающийся так плотно, что было не видно ступней.
Спустя еще пять минут Халли остановилась, остальные подошли к ней.
– Святая Мария, Матерь Божья! – Маска не смогла скрыть ужаса в голосе Аргуэльо.
– Добро пожаловать в «Кислотную ванну». – Халли посветила фонариком спереди и сзади. – Чистая серная кислота промышленного качества.
Свет отразился от подземного озера, наполненного похожей на керосин жидкостью, блестящей и маслянистой. В воздухе не наблюдалось достаточно большого движения, чтобы поднять волну, однако озеро жило своей жизнью, медленно и непрерывно изменяя переливчатый цвет поверхности. Пар над жидкостью собирался в желтые туманные лоскуты.
– Без дыхательных аппаратов смерть наступила бы через пять секунд.
Халли подняла камень и забросила достаточно далеко, чтобы не брызнуло ни одной капли. При соприкосновении камня с поверхностью озера послышалось недолгое бурление, сопровождаемое звуком, напоминающим сильный разряд статического электричества. И всё. Озеро моментально сожрало камень.
Боуман подошел ближе к краю и посветил своим более мощным фонарем.
– Напрямик не пройти. Значит, надо двигать в обход. Верно?
– Да.
Халли повела их направо по берегу кислотного озера к отвесной стене. На высоте двух футов от пола по стене шел уступ не более двенадцати дюймов шириной, как на фасадах старинных городских зданий.
– Часть стены обвалилась, оставив этот уступ. По нему мы дойдем по кругу до дальнего берега озера. Другого пути нет.
– Сколько идти? – спросил Боуман.
– Около тысячи футов. Уступ не широкий, зато ровный на всем своем протяжении. Вспомните траверс в скалолазании.
– Я не такой опытный скалолаз, как вы. – В голосе Аргуэльо хоть и слышалась напряженность, паники не было. – Как лучше всего это сделать?
– Старайтесь, чтобы как можно больше площади подошвы соприкасалось с поверхностью. Руки держите на высоте плеч. Никогда не меняйте положение двух рук одновременно. Левой рукой находим опору, цепляемся, затем следует правая. Потом левая нога, за ней – правая. Не делаем слишком больших шагов. Здесь без равновесия никуда.
– С нашими рюкзаками будет нелегко, – заметил Аргуэльо.
– Выполнимо. Мы уже делали это раньше. Подтяните лямки и поясные ремни, насколько возможно.
– Почему бы не использовать «гекконово снаряжение»? – спросил Канер.
– Атмосфера здесь токсичная, влага на скалах – тоже. Это может повредить снаряжение. А без него мы не выберемся из пещеры. Пойдем в обычных скалолазных перчатках.
– Понимаю.
– У меня вопрос, – вмешался Аргуэльо.
– Задавайте.
– Если кислота растворила камень, который вы туда бросили, почему она не разъедает дно?
– Хороший вопрос. Кислота легче воды, поэтому она собирается на поверхности защищающего дно водного слоя – его называют линзой. – Халли посмотрела на Боумана. – Как пойдем? В каком порядке, я имею в виду.
– Я поведу. За мной вы, Эл и Рафаэль.
Боуман встал на уступ, нашел опоры для обеих рук. Постоял немного, проверяя равновесие, затем начал горизонтальное движение вдоль уступа, быстро и уверенно переставляя руки и ноги, в плавном ритме опытного скалолаза.
Дождавшись, когда он отойдет на пятьдесят футов, Халли вскарабкалась на уступ. Стоя на нем, было трудно не потерять пространственную ориентацию. Тело плотно прижалось к стене. Рюкзак особо не мешал, но уступ был настолько узок, что приходилось откидывать голову назад, чтобы посмотреть в другую сторону.
– Давайте держать дистанцию! – крикнула она. Если кто-нибудь сорвется, так он хотя бы не утянет за собой соседа.
Халли пошла влево, перемещая поочередно ноги и нащупывая руками зацепки, то и дело опуская взгляд на маслянистую поверхность озера в двух футах от своих ступней.