Повар Убийца ставит тарелку на мраморный прилавок и говорит:
– Кто хочет добавки? По третьему разу? Мы все стоим и жуем, там и тут, по всему холлу, забившись в темные альковы и ниши, устроившись в гардеробе, в будке билетера. Миссис Кларк и Мисс Америка, Обмороженная Баронесса и Граф Клеветник – все мы. Каждый держит в руке влажную бумажную тарелку. Подбородки и кончики пальцев лоснятся от жира. Стоим, жуем.
– Быстрее, пока не остыло, – говорит Повар Убийца. – Эта порция с каджунскими специями. Чтобы отбить этот цветочный запах.
То есть запах духов Товарища Злыдни, или ее ароматической соли для ванной, или может, ее кружевного платочка. Сладкий запах, похожий на аромат роз. Повар Убийца говорит, что запах пищи, определяет наши вкусовые ощущения на две трети.
Мисс Америка подходит и протягивает свою тарелку. Повар Убийца кладет в рот коричневый завиток мяса и тут же вынимает его двумя пальцами, быстро быстро.
– Еще горячо, – говорит он и дует на свой кусок. Другой рукой он накладывает маленькие мясные завитки на тарелку Мисс Америки.
Мисс Америка уходит с полной тарелкой за гардеробную стойку и встает так, что ее почти и не видно. У нее за спиной – стена и ряды вешалок с деревянными крючками. На крючках – медные номерки.
В холле пахнет прожаренным мясом, пахнет жирным беконом, гамбургерами и горелым жиром. Мы все стоим и жуем. Никто не говорит: Может, сходить нарубить еще? Никто не говорит: надо бы завернуть, что осталось, и оттащить в подвал, пока оно не угрожает общественному здоровью…
Нет, мы просто стоим и едим, облизывая пальцы.
Каждый из нас мысленно пишет и переписывает эту сцену. Каждый изобретает, как мистер Уиттиер замучил Товарища Злыдню. И как потом ее призрак ему отомстил.
Никто не видит, как она спускается к нам со второго яруса. Никто не слышит, как она идет по ковру. Никто даже не смотрит в ту сторону, пока она не говорит:
– У вас есть еда?
Товарищ Злыдня. В своем пышном бальном наряде феи крестной из сказки. В нагромождении шалей и париков. Она стоит у подножия главной лестницы, ее синюшно белые руки теряются в складках юбки. Глаза ведут в холл ее всю, глаза и нос тянут ее вперед.
– Что вы едите? – говорит она. – Я тоже хочу…
Никто не произносит ни слова. Мы все стоим с набитыми ртами. Ковыряем в зубах, вынимая застрявшие мясные волокна.
Товарищ Злыдня видит на стойке буфета дымящуюся тарелку с коричневыми завитками мяса.
Никто не пытается ей помешать
Товарищ Злыдня проходит, пошатываясь, через синий холл. Поскальзывается на розовом мраморе. Ее юбки волочатся по полу, она хватается за край стойки и поднимается на ноги. Падает лицом на тарелку с мясом и так и стоит
У нее за спиной, на ступенях, обтянутых синим ковром, – отпечатки кровавых следов
Здешний призрак опять появился и снова пропал.
Нам видно только нагромождение ее серых локонов: как они ходят вверх вниз над бумажной тарелкой на мраморной стойке. Сзади у нее на платье расплывается алое пятно, словно там распускается красный цветок. Оно все больше и больше. Потом парики поднимаются, и она вся отворачивается от пустой тарелки. Сжимая в синюшной руке последний мясной завиток, Товарищ Злыдня облизывается и говорит:
– Жесткое оно какое то и горькое
Нужно, чтобы кто то что то сказал. Что то… доброе
Тощий Святой Без Кишок говорит
– Обычно я не ем мяса, но это было… очень даже вкусно. – И он смотрит по сторонам.
Повар Убийца зажмуривает глаза и предостерегающе поднимает ладонь, лоснящуюся от жира.
Он говорит
– Я вас предупреждаю… не надо критиковать мои блюда… И мы все киваем: да. Было вкусно. У всех пустые тарелки. Мы глотаем, не переставая жевать. Мы вылизываем свои зубы, подбирая остатки масла. Или жира.
Товарищ Злыдня идет к диванам посередине фойе холла, точно по центру, под застывшими искрами самой большой во всем театре хрустальной люстры. Она берет синюю бархатную подушку с золочеными кисточками по уголкам и кладет ее у подлокотника. Сбрасывает с себя туфли. Ее белые чулки испачканы красным. Она садится и собирается лечь на диван головой на подушку. И тут она морщится, Товарищ Злыдня. Лицо напрягается на пару секунд, но потом расслабляется. Она лезет рукой за спину, щупает себя под промокшими юбками. Наклоняется чуть вперед, словно собирается встать, и ее взгляд упирается в кровавые следы, что протянулись за ней по синему ковру, от лестницы до буфета, а оттуда уже – до дивана.
Мы все смотрим на кровь, льющуюся из ее сброшенных туфель.
Продолжая жевать – челюсть ходит по кругу, как у коровы со жвачкой, – Товарищ Злыдня смотрит на нас.
Пытается переварить эту сцену.
Потом она вынимает руку у себя из под юбки. В руке зажат обвалочный нож Повара Убийцы. С лезвием в сгустках запекшейся крови.
Повар Убийца выходит из за буфетной стойки. Он раскрывает ладонь, шевелит жирными пальцами и говорит:
– Отдай. Это мой.
И Товарищ Злыдня прекращает жевать. Глотает и говорит:
– Я…
Товарищ Злыдня смотрит на нож и на завиток мяса в другой руке.
На этом кусочке, там татуировка. Роза, которую она сама никогда раньше не видела. Разве что, может быть, в зеркале. Только теперь эта роза покоричневела.
Граф Клеветник облизывает тарелку, так что его лицо скрыто бумажным кругом.
Товарищ Злыдня говорит:
– Я всего лишь упала в обморок… Она говорит:
– Я потеряла сознание… и вы сожрали мою задницу? Она смотрит на жирную пустую тарелку, которая так и стоит на буфетной стойке, и говорит:
– Вы мне скормили мою же задницу? Мать Природа рыгает, прикрыв рот рукой, и говорит:
– Прошу прощения.
Повар Убийца тянется за ножом; видно, что под ногтем на большом пальце еще остался тоненький красный полукруг. Он поднимает глаза и смотрит на тысячи крошечных отражений Товарища Злыдни, искрящихся в пыльных хрустальных висюльках на люстре. И каждая держит в руке по розе, запеченной с каджунскими специями.
Обмороженная Баронесса отворачивается, но продолжает внимательно наблюдать за своей собственной уменьшенной версией этой реальности: за отражением Товарища Злыдни в зеркале за буфетной стойкой.
У нас у каждого своя версия Товарища Злыдни. Своя история о том, что происходит. Каждый уверен, что его версия и есть реальность.
Сестра Виджиланте смотрит на часы и говорит:
– Ешьте быстрее. До темноты – всего час.
Все эти уменьшенные отражения Товарища Злыдни, они тяжело сглатывают. Их синюшно белые щеки надуваются. Горло сжимается, словно они подавились своей собственной горькой кожей.
Каждый из нас обращает свою реальность в историю. Переваривает ее, чтобы сделать книгу. Все, что нам видится, – это готовый сценарий для фильма.
Мифология нас.
А потом, именно в нужном месте полноразмерная Товарищ Злыдня, сидящая на диване, обтянутом гобеленовой тканью, она соскальзывает на пол. Ее глаза все еще приоткрыты – смотрят вверх на хрустальную люстру. Она лежит в ворохе бархата и парчи на розовом мраморном полу. И вот тогда она и умирает. 06 валочный нож так и остался зажатым в руке. В другой руке так и остался коричневый завиток ее поджаренной задницы.
На диване расплылось красное пятно. Там, где сидела Товарищ Злыдня. Синяя бархатная подушка еще удерживает вдавленный отпечаток ее головы. Товарищу Злыдне уже не быть камерой, скрытой за камерой, скрытой за камерой. Пращи о ней – она в наших руках. Она застряла у нас в зубах.
Ее голос – лишь шепот. Товарищ Злыдня говорит:
– Наверное… я это заслужила…
На перемотку уходит буквально секунда, а потом ее голос опять повторяет, из диктофона Графа Клеветника:
– …я это заслужила… я это заслужила…
Начеку – Стихи о Товарище Злыдне
– Я лишилась девственности, – говорит Товарищ Злыдня, – через уши.
Когда была совсем маленькой, когда еще верила в Санта Клауса.
Товарищ Злыдня на сцене: стоит, уперев руки в боки, кожаные заплаты на локтях туго натянуты.
Высокие армейские ботинки со стальными носами зашнурованы до самого верха,
ноги расставлены на ширину плеч.
Мешковатые камуфляжные штаны подвязаны на лодыжках.
Она наклоняется так далеко вперед, что тень подбородка падает ей на грудь, прямо на серо зеленый жилет из комплекта армейского обмундирования.
На сцене вместо луча прожектора – фрагменты из фильма:
Демонстрации и пикеты, мегафоны у ртов
и сами рты – как мегафоны.
Губ нет, каждый открытый рот – это сплошные зубы.
Рты распахнуты так широко, что глаза у орущих зажмурены.
– Когда суд назначил совместную опеку, – говорит Товарищ Злыдня, – мама сказала мне…
Если вдруг посреди ночи,
когда ты крепко спишь у себя в кроватке,
отец проберется на цыпочках к тебе в спальню,
если такое случится хоть раз,
сразу скажи мне об этом.
Ее мама сказала:
– Если хоть раз отец снимет с тебя пижамные штанишки и будет трогать тебя…
отец проберется на цыпочках к тебе в спальню,
если такое случится хоть раз,
сразу скажи мне об этом.
Ее мама сказала:
– Если хоть раз отец снимет с тебя пижамные штанишки и будет трогать тебя…
Сразу скажи мне об этом.
Если он вытащит из ширинки большую жирную змеюку – такую липкую, вонючую штуку – и попытается запихнуть эту гадость тебе в ротик…
Сразу скажи мне об этом.
– Но вместо этого, – говорит Товарищ Злыдня, – папа водил меня в зоопарк.
На балет. На футбольные тренировки.
И целовал перед сном.
Цветные кадры сидячих протестов, акты гражданского неповиновения,
колонны демонстрантов
шагают, шагают, шагают
по ее лицу.
Товарищ Злыдня говорит:
– Но я всегда была начеку, всю оставшуюся жизнь.
Выскажи свои обиды – Рассказ Товарища Злыдни
Едва он уселся, мы сразу же попытались ему объяснить…
Мужчинам сюда нельзя. Эти собрания – только для женщин. Цель нашей группы – создать доверительную атмосферу, чтобы женщины чувствовали себя защищенными. Чтобы они могли говорить свободно, не опасаясь, что их осудят, что на них будут давить. Мы не пускаем сюда мужчин, потому что они подавляют женщин. Мужская энергия пугает и унижает женщин. Женщина для мужчин – либо девственница, либо шлюха. Либо мать, либо распутница.
Когда мы попросили его уйти, он, понятное дело, прикинулся дурачком. Сказал, чтобы мы называли его «Мирандой».
Мы снова пытаемся объяснить. Мы с уважением относимся к его выбору. Смена пола – решительный шаг. И усилия, которые он прилагает, чтобы выглядеть настоящей женщиной, также достойны всяческого уважения. Но, объясняем мы вежливо и тактично, это место только для женщин, которые родились женщинами.
Он говорит, что родился Мирандой Джойс Уильяме. Открывает свою крошечную розовую сумочку из кожи ящерицы. Вынимает водительские права. Пододвигает их к нам по столу и стучит длинным розовым ногтем по букве «Ж» в графе «Пол».
Может, правительство штата и признает его новый пол, говорим мы ему, но мы – нет. Многим женщинам, которые ходят на эти собрания, в свое время пришлось пострадать от мужчин. Многие до сих пор пытаются преодолеть свои психологические травмы и комплексы. Они боятся, что их низведут до состояния вещи. Вещи, которую можно использовать. Ему никогда этого не понять, он не родился женщиной.
Он говорит: я родилась женщиной.
Кто то из группы говорит:
– Можешь нам показать свидетельство о рождении? «Миранда» говорит: конечно, нет. Кто то еще говорит:
– А менструации у тебя есть? И «Миранда» говорит: прямо сейчас – нет. Он теребит свой яркий шелковый шарф, раскрашенный во все цвета радуги. Крутит бахрому и тянет. Карикатура на женщину, которая нервничает и пытается это скрывать. Он теребит свой искрящийся шарф, сбрасывает его с плеч, так что теперь шарф висит у него на локтях. Он перебирает длинную бахрому, Сдвигает шарф сначала на одну сторону, потом – на другую. Кладет ногу на ногу. Правую поверх левой, потом – левую поверх правой. Перекладывает шубу у себя на коленях. Гладит мягкий пушистый мех. Пальцы плотно прижаты друг к другу. Ярко розовый лак на ногтях переливается и сверкает.
Его губы, туфли и сумочка, его ногти и ремешок на часах – все такое приятственно розовое, прямо как дырка в заднице.
Кто то из группы встает. Злобно сверкает глазами и говорит:
– Что за черт? – Она убирает в большую сумку свое вязание и бутылку воды и говорит: – Я всю неделю ждала этой встречи. И надо же было ему припереться и все испортить.
«Миранда» просто сидит, пряча взгляд под густыми длинными ресницами. Его глаза словно плывут в сине зеленых озерах, обозначенных карандашом для подведения глаз. Он мажет помадой поверх помады. Растушевывает румяна поверх румян. Добавляет еще слой туши. Его блузка из жатого шелка натянута на высокой груди. Ткань как будто свисает с двух острых сосков, каждая грудь – размером примерно с его лицо. Два упругих холма над загорелой волнистой поверхностью ребер. Живот подтянутый и загорелый – жесткий мужской живот. Он весь – воплощение мужских фантазий об идеальной секс кукле. Женщина, которой мог сделаться только мужчина.
Для группы доверия, говорит «Миранда», мы могли бы быть более отзывчивыми.
Мы просто глядим на него.
Этот глупенький мальчик. Этот «Миранда». Вот они, все мужские фантазии, оживленные во франкенштейновом монстре стереотипов. Большая грудь безупречной формы. Длинные стройные ноги, крепкие бедра. Надутые губки, лоснящиеся от помады. Розовая кожаная юбка, чересчур облегающая и короткая, предназначенная исключительно для секса, Он говорит с придыханием, как девочка школьница или какая нибудь старлетка. Слишком глубокие вдохи для тех шелестящих звуков, которые в итоге выходят наружу. Прямо не голос, а соблазнительный шепот, который, согласно советам журнала «Соsmopolitan», девушкам следует применять в разговоре с интересным мужчиной, чтобы тот волей неволей придвинулся ближе.
Мы просто сидим и молчим. Никто ничего не рассказывает, никто не делится переживаниями. Как можно быть откровенной, когда под столом прячется пенис. Даже среди репродукций работ Фриды Кало и Джорджии 0’Киф… при свечах с ароматом яблока и корицы… рядом с пятнистым котом, который живет при книжном магазине.
Хорошо, говорит «Миранда». Тогда начну я.
«Миранда», с его высветленными волосами, собранными в высокую прическу, явно сделанную в салоне. Они густо забрызганы лаком и утыканы шпильками и заколками.
Вместе с «Мирандой» работает парень, в которого он влюблен по уши. Он с ним заигрывает, как может, но парень не отвечает на его пылкие чувства. Обыкновенный смазливый мальчик с приглаженными волосенками, младший менеджер по продажам, который ездит на «порше». Он женат, но «Миранда» знает, что он питает к нему интерес, пусть и чисто животного свойства. И вот как то раз после работы, говорит «Миранда», этот парень подходит к нему и берет его…
Мы просто смотрим на него.
Парень берет «Миранду» за руку и предлагает пойти чего нибудь выпить.
У «Миранды» тонкие изящные руки. Крепкие мышцы. Загорелая кожа. Гладкая, как пластмасса. Он хихикает. «Миранда» действительно хихикает. И закатывает глаза.
Он рассказывает, как этот парень с работы, младший менеджер по продажам, повез его в какой то совсем темный бар, где их точно никто не заметит…
Вот он, типично мужской подход. Я, я, я… только я. И так весь вечер.
Мы приходим сюда, чтобы хоть на время избавиться от мужчин. От мужей, которые разбрасывают по дому грязные носки. Которые бьют нас и нам изменяют. От отцов, которые досадуют, что мы не родились мальчишками. От отчимов, которые нас сношают. От братьев, которые нас обижают. От начальников. От священников. Регулировщиков уличного движения и врачей.
Обычно мы не прерываем людей, когда они делятся наболевшим, но тут кто то из группы говорит:
– Миранда?
И «Миранда» затыкается.
Мы объясняем ему, что в основе подъема самосознания лежит недовольство, которое необходимо высказывать. Кое кто называет подобную практику «сеансом брюзжания». В коммунистическом Китае, после революции Мао, правительство поощряло людей жаловаться на прошлое. Это считалось важной составляющей для построения новой культуры. Чем больше люди высказывали недовольства, тем мрачнее казалось прошлое. Но, изливая свои обиды, люди освобождались от горечи и могли думать о том, как изменить все к лучшему. Они брюзжали и жаловались, и таким образом истощали кошмар своих собственных страшных историй. Им становилось скучно. И только тогда они были уже в состоянии принять новую историю своей жизни. И идти дальше. Вперед.
Вот почему мы встречаемся каждую среду, в этой каморке в книжном магазине, в этой комнате без окон – за этим квадратным столом, сидя на раскладных стульях.
В Китае это называлось: «Выскажи свои обиды».
«Миранда» пожимает плечами. Он поднимает бровь, и качает головой, и говорит, что у него нет никаких страшных историй. Он вздыхает, и улыбается, и хлопает глазами.
И кто то из группы говорит:
– Тогда уходи.
Вот оно, воплощение всех представлений мужчин об идеальной женщине кукле, предназначенной исключительно для их удовольствия. Такое случается сплошь и рядом. Самые «красивые» женщины – все они ненастоящие. Это ответ на стремление мужчин увековечить свои извращенные стереотипы женщины. История древняя, как мир. В «Сosmopolitan» на каждой странице скрывается пенис, надо лишь знать, где искать.
«Миранда» говорит, что мы не слишком радушны.
И кто то из группы говорит:
– Ты не женщина.
Эти собрания – только для женщин. Здесь, в задней комнате книжного магазина «Wymyn’s Book Cooperative», мы себя чувствуем в безопасности. И мы не хотим, чтобы наше убежище осквернила подавляющая фаллическая ян энергия.
Женщина – это особенное существо. Священное. У нас тут не просто какой то клуб, куда принимают кого угодно. Нам здесь не нужны никакие инъекции эстрогенов и откровенная показуха.