Меньше чем через десять минут под окнами затарахтел мотор. Я встал у двери, держась за ручку. Две пары ног зашагали по лестнице. Одна пара была на каблуках. Я облегченно вздохнул: Голубка дома.
На площадке раздались голоса. Когда за ручку взялись с противоположной стороны, я быстро открыл дверь. Неожиданно потеряв опору, Эбби чуть не упала. Я подхватил ее:
— Поаккуратнее, грация ты моя!
Она обернулась к Паркеру: сначала физиономия у него была напряженная и озадаченная, но через секунду он нашелся и сделал вид, что изучает мою квартиру:
— Может, тут найдутся какие-нибудь несчастные униженные девушки, которых нужно подвезти?
Я смерил его взглядом. Черт! А он не такой уж и трус!
— Лучше не начинай.
Паркер улыбнулся и подмигнул Эбби:
— Я часто досаждаю ему таким образом. Хотя в последнее время не так часто, как раньше: он сообразил, что удобнее иметь дело с девчонками, у которых своя машина.
— Да, это, наверное, все упрощает, — сказала Эбби, весело улыбаясь.
— Не смешно, Голубка.
— Голубка? — удивился Паркер.
Эбби замялась:
— Э-э-э… Да, он приклеил мне такое прозвище… Даже не знаю с чего…
— Когда выяснишь, обязательно расскажи. Это, надо полагать, ужасно интересно, — улыбнулся Паркер. — Спокойной ночи, Эбби.
— Может, уже «с добрым утром»? — спросила она.
— И то и другое, — ответил он с улыбкой, от которой меня чуть не вырвало.
А вот Эбби, наоборот, разомлела от восторга, и, чтобы привести ее в чувство, я без предупреждения захлопнул дверь. Голубка встрепенулась.
— Тебя опять что-то не устраивает? — выпалила она.
Я потопал в спальню, Эбби следом. В дверном проеме она остановилась и запрыгала на одной ноге, пытаясь стянуть туфлю с другой.
— Он хороший парень, Трэв.
— Осторожней, а то заработаешь себе синяк, — сказал я, наблюдая за ее беспомощными попытками удержать равновесие.
Решив помочь, пока не упала, я взял ее за талию и стянул с ноги туфлю. Потом снял и кинул в угол свою рубашку.
К моему удивлению, Эбби завела руки за спину, расстегнула молнию на платье, сбросила его с себя и нырнула головой в ворот футболки. После этого, не вылезая из нее, каким-то образом сняла лифчик. По-моему, все женщины знают этот фокус.
— Кажется, у меня нет ничего такого, чего ты еще не видел, — сказала Эбби, закатывая глаза.
Она забралась под одеяло и поудобнее устроила голову на подушке. Тогда я снял джинсы и швырнул их в угол вслед за рубашкой.
Эбби лежала свернувшись калачиком и ждала, когда я тоже лягу. Я слегка бесился из-за того, что она приехала домой с Паркером и после этого раздевается передо мной как ни в чем не бывало. С другой стороны, я же сам внушил ей, что у нас платонические отношения. Теперь вот приходилось терпеть.
Внутри меня роилось столько всяких мыслей, и я не знал, как их распутать. Когда я заключал с Эбби пари, мне не пришло в голову, что даже если она будет жить у меня — это не помешает ей встречаться с Паркером. Устроив сцену, я только подтолкну ее в его объятия. В глубине души я понимал, что пойду на все, лишь бы удержать Голубку. И если для того, чтобы она не уехала, мне нужно обуздать свою ревность, то я это сделаю.
Я лег в постель и положил руку Эбби на бедро:
— Сегодня я пропустил бой. Адам звонил, но я не пошел.
— Почему? — спросила она, поворачиваясь ко мне.
— Хотел дождаться твоего возвращения.
Она наморщила нос:
— Тебе совершенно незачем меня нянчить.
Я провел пальцами по ее руке: какая она теплая!
— Знаю. Но я по-прежнему чувствую себя виноватым из-за прошлой ночи.
— Я же сказала: меня это не касается.
— Раз так, то почему ты ушла от меня спать на кресло? Потому что тебя все это не касалось?
— Не могла заснуть, после того как уехали твои… гости.
— Но в кресле же ты заснула? Почему не в постели?
— Рядом с парнем, который только что выпроводил из квартиры двух пьяных девиц и до сих пор ими пахнет? Даже не знаю! Какая я эгоистка!
Я поежился, пытаясь выбросить из головы описанную Эбби картину.
— Говорю же, мне очень жаль.
— А я говорю, что меня это не касается. Спокойной ночи. — И она повернулась на другой бок.
Я потянулся к ней, взял ее руку и стал гладить нежную кожу между пальчиками. Потом придвинулся ближе и поцеловал волосы.
— Я страшно беспокоился, что ты больше не станешь со мной разговаривать… но твое безразличие оказалось еще хуже.
— Чего тебе от меня нужно, Трэвис? Ты не хочешь, чтобы я огорчалась из-за твоих выкрутасов, но в то же время хочешь, чтобы мне было не все равно? Ты говоришь Америке, что не собираешься со мной встречаться, но, когда я говорю про нас то же самое, взрываешься, вылетаешь из квартиры и напиваешься до безобразия? По-твоему, тут есть хоть какая-нибудь логика?
Ее слова меня удивили.
— Так ты потому все это наговорила Америке, что слышала, как я сказал, будто не собираюсь с тобой встречаться?
На ее лице отобразилась смесь шока с яростью.
— Нет, я сказала, что думаю. И совсем не для того, чтобы тебя обидеть.
— А я сказал те слова, просто чтобы не рушить то, что есть. Я пока не готов стать тем, кто тебя достоин, не понял еще, как это сделать, и мне нужно время.
Нелегко было такое выговорить, но я себя заставил.
— Для чего бы ты ни сказал эти слова, сейчас я хотела бы поспать. У меня завтра свидание. Точнее, уже сегодня.
— С Паркером?
— Да. Не возражаешь, если я все-таки вздремну?
— Разумеется, — сказал я и резко встал.
Я прошел мимо Эбби (она промолчала), сел в кресло и включил телевизор. Слишком долго сдерживать темперамент оказалось не в моих силах. Черт! Эта девчонка чуть не под кожу мне забралась! А разговаривать с ней все равно что с черной дырой. Даже в тех редких случаях, когда я прямо высказываю свои чувства, мои слова для нее пустой звук. Она слушает меня избирательно, и это бесит. Я попытался достучаться до нее, назвал вещи своими именами, но в итоге она, по-моему, только разозлилась.
Через полчаса поднялось солнце. А я, несмотря на клокотавшие внутри остатки раздражения, наконец-то задремал.
Вскоре зазвонил мой сотовый. В полусне я пошарил вокруг себя, нашел телефон и приложил к уху:
— Да?
— Привет, недоумок! — громко поприветствовал меня Трентон.
— Который час? — спросил я, взглянув на телевизор: показывали субботние утренние мультики.
— Десять с чем-то. Нужно, чтобы ты помог с папиным грузовичком. Похоже, что-то с зажиганием. Даже не заводится.
— Трент, — сказал я, зевая, — я же ни хрена не шарю в машинах. Поэтому и езжу на мотоцикле.
— Тогда попроси Шепа. Мне через час ехать на работу, а отцу надо помочь.
Я опять зевнул:
— Трент, я только что спать лег! А Тайлер там у вас чем занимается?
— Поднимай свою задницу и дуй сюда! — рявкнул Трентон, перед тем как бросить трубку.
Я кинул телефон на диван и посмотрел на экран телевизора. Трент угадал: было двадцать минут одиннадцатого.
Дверь в комнату Шепли была закрыта. Я несколько секунд постоял, прислушиваясь, потом дважды стукнул и заглянул внутрь:
— Шеп! Шепли!
— Чего?
Голос у него был такой, будто он наелся щебенки и запил ее кислотой.
— Помощь нужна.
Мерик что-то промычала, но не пошевелилась.
— Кому? Какая помощь?
Шеп сел, подобрал с полу футболку и надел ее.
— Отцовский грузовик не заводится. Трент думает, это зажигание.
Одевшись, Шепли наклонился к Америке:
— Детка, я съезжу на несколько часов к Джиму.
— А?
Он поцеловал ее в лоб:
— Помогу Трэвису разобраться с грузовиком Джима. Скоро вернусь.
— Ладно. — Америка снова вырубилась, не успел Шеп выйти из комнаты.
Он надел кеды, которые валялись в гостиной, и взял ключи:
— Ты едешь или как?
Я поплелся к себе в спальню, еле передвигая ноги, как любой человек, который спал всего четыре часа, причем не самым сладким сном. Напялил майку, джинсы, джемпер с капюшоном, украшенный эмблемой «Истерна». Стараясь ступать как можно мягче, подкрался к двери и осторожно повернул ручку. У порога на секунду задержался: Эбби лежала ко мне спиной и ровно дышала. Одеяло сбилось, так что видны были голые ноги. Я с трудом подавил желание заползти к ней в постель.
— Идем! — позвал Шепли.
Я закрыл дверь, и мы спустились к машине. Всю дорогу по очереди зевали. Разговаривать обоим не хотелось.
Наконец подъездная дорожка, ведущая к отцовскому дому, зашуршала гравием под колесами «чарджера». Папа с Трентоном вышли нас встречать. Грузовик был припаркован у крыльца. Я поежился от холода, спрятал руки в передний карман джемпера и, хрустя опавшими листьями, потопал через газон.
— Рад тебя видеть, Шепли, — улыбнулся отец.
— Привет, дядя Джим. Проблемы с зажиганием?
— Рад тебя видеть, Шепли, — улыбнулся отец.
— Привет, дядя Джим. Проблемы с зажиганием?
Папа упер руку в свой округлый бок.
— Похоже на то… похоже на то, — кивнул он, заглядывая под капот.
— Почему вы так решили? — спросил Шепли, закатывая рукава.
— Да вот… тут оплавилось, — сказал Трентон.
— Действительно. Сейчас мы с Трэвом сбегаем в магазин запчастей, купим новый блок, поставим, и все должно заработать.
— Теоретически, — добавил я, подавая Шепу отвертку.
Он открутил блок зажигания, достал его, и мы все почувствовали запах гари.
— Надо будет еще вон те провода заменить. Видите, у них изоляция тоже плавится.
— Спасибо, Шеп. А я в душ: мне ведь на работу, — сказал Трентон.
Шепли лениво махнул ему на прощание отверткой и бросил ее в ящик с инструментами.
— Вы, ребята, как я погляжу, устали после ночного бдения? — спросил отец.
— Да уж, — ответил я, скривив рот.
— Как твоя юная леди? Америка, да?
Шепли кивнул, и по его физиономии расползлась широкая улыбка.
— Хорошо, дядя Джим. Спит.
Отец усмехнулся и тоже кивнул:
— А твоя юная леди?
Я пожал плечами:
— Да она, папа, не то чтобы моя…
Он подмигнул:
— И все-таки?
Шеп перестал улыбаться и нахмурился.
— Что такое, Шеп? Тебе не нравится его голубица?
То, что отец так назвал Эбби, позабавило Шепли, и уголок его рта даже дернулся, грозя новой улыбкой.
— Нет, она мне очень нравится. Просто они с Америкой как сестры, и это меня немного напрягает.
Папа выразительно кивнул:
— Тебя можно понять. Но по-моему, сейчас у Трэвиса все серьезно, тебе не кажется?
Шепли пожал плечами:
— Этого-то я и боюсь. Не хочу, чтобы первая, кому он разобьет сердце, была лучшей подругой Америки. Без обид, Трэв.
Я нахмурился:
— А ты мне не слишком-то доверяешь.
— Дело не в этом… Хотя, может, и в этом.
Отец тронул Шепа за плечо:
— У Трэвиса это первая попытка завязать с девушкой серьезные отношения, и ты боишься, что, если у него ничего не получится, у тебя будут проблемы с Америкой.
Шепли схватил грязную тряпку и вытер ею руки.
— Неприятно в этом признаваться, но да. Все так и есть, хоть я и болею за тебя, Трэв.
Хлопнув сетчатой дверью, из дому выбежал Трентон и ткнул меня кулаком в плечо, прежде чем я успел заметить, как он поднял руку.
— Пока, неудачники! — крикнул Трент и, повернувшись кругом, добавил: — Это я не тебе, папа!
На папином лице появилась улыбочка.
— Само собой, сынок, — сказал он, покачав головой.
Трентон улыбнулся и запрыгнул в свою машину — видавший виды бордовый «додж-интрепид». Даже когда мы учились в школе, эта тачка уже не считалась крутой, но Трент ее любил. Главным образом потому, что выплатил за нее кредит.
Услышав щенячий лай, я посмотрел на дверь. Папа улыбнулся и похлопал себя по ноге:
— Иди ко мне, трусишка!
Черный щенок сделал несколько шажков вперед, но потом, тявкая, попятился.
— Как он поживает? — спросил я.
— Два раза надул в ванной.
— Ой, извини! — скривился я.
Шепли хохотнул:
— Хорошо, что в ванной, а не где-нибудь еще. Значит, принцип он понял!
Отец кивнул и махнул рукой в знак согласия.
— Это только до завтра, — пообещал я.
— Все в порядке, сынок. Он нас очень развлекает. Трент от него в восторге.
— Хорошо, — улыбнулся я.
— Так о чем мы с вами говорили? — спросил папа.
Я потер то место на руке, где саднило после кулака Трентона.
— Шепли напомнил мне, что я, по его мнению, полный лузер в отношении девушек.
Шеп усмехнулся:
— Ты кто угодно, Трэв, только не лузер. Просто тебе еще много с чем придется столкнуться, и если учесть ваши с Эбби характеры, то обстоятельства против тебя.
Я выпрямился; все мышцы у меня напряглись.
— У Эбби нормальный характер!
— Тихо, не заводись, — успокаивающе проговорил отец. — Он не сказал про твою девушку ничего плохого.
— Нормальный у нее характер.
— Верю, — улыбнулся папа.
Он умел утихомирить нас, парней, когда в воздухе запахнет дракой. Ему почти всегда удавалось замять ссору, прежде чем она успевала принять опасный характер.
Шепли бросил тряпку на ящик с инструментами:
— Поехали в магазин.
— Я рассчитаюсь с вами за запчасти.
Я помотал головой:
— Нет, пап, я ведь не отдал тебе деньги за собаку. Так что будем как раз в расчете.
Отец улыбнулся и принялся восстанавливать порядок в ящике, после того как Шепли там похозяйничал.
— Ну ладно. До скорого.
Мы с Шепом сели в его машину и поехали в магазин за блоком зажигания. Я поежился и спрятал руки в рукава, чтобы не замерзнуть.
— Холод сегодня собачий, — сказал Шепли.
— Близко к тому.
— Щенок должен ей понравиться.
— Надеюсь.
После еще нескольких подобных реплик и долгих пауз между ними Шепли тряхнул головой и сказал:
— Ты ведь знаешь: я не хотел обидеть Эбби.
— Знаю.
— Я понимаю, что ты к ней чувствуешь, и искренне желаю тебе успеха. Просто мне немного неспокойно.
— Ага.
Шепли припарковался на стоянке возле магазина, но не выключил зажигание.
— Трэвис, сегодня она встречается с Паркером Хейсом. А что, если он ее склеит? Ты об этом подумал?
— Об этом я как раз стараюсь не думать.
— А может, зря? Если ты действительно хочешь, чтобы у вас что-то получилось, иногда придется поступать не так, как тебе удобнее, а как будет полезнее для дела.
— Как же это, например?
— По-твоему, Эбби станет думать о тебе лучше, оттого что, пока она собирается на свидание, ты ходишь надутый, а когда является Паркер, ведешь себя с ним как последний говнюк? Или, может, ей больше понравится, если ты скажешь, как она здорово выглядит, и проводишь ее по-дружески?
— Я не хочу быть для нее только другом.
— Я это знаю, и ты знаешь, и Эбби, наверное, тоже… И уж точно об этом знает Паркер, можешь даже не сомневаться!
— Обязательно все время повторять имя этого урода?
Шепли выключил зажигание:
— Успокойся, Трэв. Нам обоим известно: он только о том и думает, как бы тебе нагадить. Не бесись, не доставляй ему такого удовольствия. Ты должен играть лучше, чем он. Со временем Эбби сама поймет, какое он дерьмо, и избавится от него без твоей помощи.
Я несколько секунд помолчал, а потом взглянул на Шепа:
— Ты… правда так считаешь?
— Да. А теперь пойдем и купим то, за чем приехали, пока Америка не взорвала мой телефон. Наверняка она забыла, что я сказал ей перед отъездом.
Я рассмеялся и следом за Шепли пошел в магазин.
— И все-таки он урод.
Шеп быстро нашел нужную запчасть и еще быстрее ее установил. За какой-нибудь час с небольшим он успел прикрутить модуль зажигания, завести грузовик да еще и поболтать с моим отцом. Когда мы, помахав папе, поехали к себе домой, было самое начало первого.
Как Шепли и предполагал, Америка проснулась до нашего прихода. Пока Шеп еще раз не объяснил ей, куда мы отлучались, она притворялась рассерженной, но на самом деле просто радовалась, что ее парень дома.
— Мне было так скучно! Эбби до сих пор спит.
— Правда? — спросил я, сбрасывая ботинки.
Америка кивнула и скорчила рожицу:
— Она любит поспать. Сутками дрыхнуть может. Я уж больше и не пытаюсь переделать ее в жаворонка.
Я медленно открыл дверь в спальню, петли скрипнули. Эбби лежала на животе, почти в той же позе, что и до моего отъезда, только на другой стороне кровати. Волосы закрывали ей лицо и мягкими карамельными волнами ложились на подушку. Из-под футболки, завязанной на узел, виднелись голубые трусики — самые обыкновенные, ничего особенно сексуального. И вообще Голубка была в глубокой спячке: развалилась как попало на моей белой простыне под уже припекающим солнцем… Но я смотрел на нее, и она казалась мне неописуемо красивой.
— Голубка? Ты сегодня вставать собираешься?
Она что-то пробормотала и повернула голову. Я подошел на несколько шагов ближе:
— Голубка?
В ответ снова послышались невнятные обрывки слов. Мерик была права: ее подруга и не думала просыпаться. Я осторожно прикрыл дверь и вышел в гостиную к Америке с Шепом. Они клевали начос, которые Мерик только что приготовила, и смотрели какую-то девчачью ерунду по телевизору.
— Встала? — спросила Америка.
Я сел в кресло и покачал головой:
— Нет. Только пробормотала не пойми что.
Мерик улыбнулась, не переставая жевать.
— Эбби в своем репертуаре, — проговорила она с набитым ртом. — Я слышала, как ты ночью ушел из спальни. Что-то случилось?
— Я опять повел себя как осел.
Америка приподняла бровки:
— Правда? Что же ты учудил?
— Ничего, просто разозлился: наговорил ей кучу всего о своих чувствах, а у нее как будто в одно ухо влетало, в другое вылетало.