— Мерик! — умоляюще простонал Шепли.
Обстановка накалялась.
— Все в порядке, — наконец-то сказала Голубка.
— То есть как в порядке? — спросил Шеп.
Эбби закатила глаза, указав на меня:
— Трэвис привел домой женщин из бара, ну и что?
Я опустил веки, пытаясь утихомирить боль. Я так боялся, что Голубка уедет, а ей, оказывается, на все было наплевать!
— Ха-ха! — не унималась Америка. — Уж не хочешь ли ты сказать, что тебе это понравилось?
Эбби оглядела комнату:
— Трэвис может приводить сюда кого пожелает. Он здесь хозяин.
Я проглотил ком, стоявший в горле:
— Так ты не собирала вещи?
Голубка покачала головой и взглянула на часы.
— Нет, наоборот, пойду распакую. А еще я бы хотела поесть, принять душ и переодеться, — сказала она, направляясь в ванную.
Америка метнула на меня смертоносный взгляд, но я, не обращая на нее внимания, пошел следом за Эбби и, остановившись перед дверью, тихонько постучал:
— Голубка?
Она вяло откликнулась:
— Да?
— Ты остаешься?
Я прикрыл глаза, как будто ожидая удара.
— Могу уехать, если хочешь. Но, вообще-то, спор есть спор.
Я прислонился головой к двери:
— Я не хочу, чтобы ты уезжала. Но если уедешь, буду не в претензии.
— То есть ты освобождаешь меня от условий нашего пари?
Ответ напрашивался сам собой, и все-таки я не должен был удерживать Эбби против ее воли. В то же время я ужасно боялся, что она уедет.
— Если скажу «да», ты вернешься в общагу?
— Ну разумеется. Что мне тогда здесь делать? Это же не моя квартира! — сказала Голубка, и сквозь деревянную дверь ванной до меня донесся мягкий смешок.
Я не знал, огорчена она или просто устала после ночи, проведенной в кресле. Если все-таки первое, то нужно во что бы то ни стало не дать ей уйти. Иначе я рискую больше никогда ее не увидеть.
— Тогда я говорю «нет». Все остается в силе.
— Ну а теперь можно мне принять душ? — тихо спросила Эбби.
— Конечно…
Тут Америка, хлопнув дверью комнаты Шепли, сердито протопала в холл и остановилась прямо передо мной.
— Ты эгоистичная свинья! — прорычала она.
Я пошел к себе в спальню, взял Голубкины тапочки и халатик, потом снова направился к ванной. Ясно было, что Эбби, скорее всего, останется, но лишний раз ее задобрить не мешало.
— Голубка, я принес твою одежду.
— Брось возле раковины. Я возьму.
Я открыл дверь, положил вещи и, глядя в пол, сказал:
— Я вчера просто с катушек слетел. Услышал, что ты говорила обо мне Америке, и взбесился. Думал проветриться и выпить немного, чтобы прийти в себя, и сам не заметил, как надрался, а тут эти девицы… — Я замолчал, пытаясь обрести контроль над собственным голосом. — Утром проснулся — тебя нет в кровати. Потом смотрю — ты в кресле спишь, а на полу обертки от презервативов. Мне аж поплохело.
— Чем пытаться меня подкупить, притащив домой чуть ли не весь супермаркет, лучше бы просто со мной поговорил. Не к чему было сорить деньгами.
— Мне плевать на деньги, Голубка. Я испугался, что ты уедешь и не станешь больше со мной разговаривать.
— Я не хотела тебя обидеть, — сказала она, и, по-моему, искренне.
— Я знаю, сейчас уже словами не поможешь… Я все прогадил… как всегда.
— Трэв?
— А?
— Больше не садись на мотоцикл пьяный, ладно?
Мне хотелось сказать что-то еще, хотелось еще раз попросить прощения, объяснить, до какого отчаяния я вчера дошел. Я и сейчас сходил с ума — от полной неспособности справиться с собственными чувствами. Нужные слова не шли. Мозг заклинило на одном: после всего, что произошло, после всего, что я наговорил, ей нечего мне ответить, кроме того, чтобы я не ездил пьяный.
— Ладно. — Я захлопнул дверь.
Эбби долго не выходила из ванной: прихорашивалась перед вечеринкой в «Сигме Тау». Я сначала тупо пялился в телевизор, потом решил одеться, пока Голубка не оккупировала спальню.
В шкафу висела выглаженная белая рубашка. Я надел ее и, стоя перед зеркалом, несколько минут воевал, как идиот, с пуговками на манжетах. Потом плюнул и закатал рукава. Решил, что это больше соответствует моему стилю. Вернулся в гостиную и снова плюхнулся на диван. Вскоре хлопнула дверь ванной. Босые ноги Эбби зашлепали по полу.
Стрелки на часах как будто уснули, а по телевизору смотреть было нечего. Ни репортаж об отважных спасателях, ни бесконечная реклама какого-то чудо-измельчителя меня не заинтересовали. Я скучал и в то же время нервничал. Так себе сочетание!
Когда мое терпение кончилось, я постучал в дверь спальни.
— Заходи, — отозвалась Эбби.
Она еще не успела обуться: туфельки на каблуках стояли перед ней на полу. Голубка всегда была прекрасна, но сегодня она как будто сошла с обложки журнала из тех, которые выставляют в супермаркете возле кассы. Каждый волосок был на своем месте. Каждый сантиметр увлажненной лосьоном кожи светился безукоризненным матовым блеском. От такой красоты я остолбенел. Замер посреди комнаты, как будто меня оглушили.
— Вау! — наконец-то произнес я.
Эбби улыбнулась, оглядев свое платье, и ее лукавая улыбочка помогла мне очнуться.
— Выглядишь потрясающе, — сказал я, не отрывая от нее глаз.
Голубка наклонилась, чтобы надеть туфли. В этот момент обтягивающая черная ткань подобралась вверх, еще на полдюйма приоткрыв ноги. Выпрямившись, Эбби окинула меня быстрым оценивающим взглядом:
— Ты тоже ничего.
Я засунул руки в карманы, с трудом сдерживаясь, чтобы не сказать какую-нибудь глупость. Например, что если бы до сих пор я не был влюблен в Эбби, то наверняка влюбился бы в нее сейчас. Я оттопырил локоть, и она взялась за него, позволяя мне препроводить ее в гостиную.
— Паркер охренеет, когда тебя увидит, — сказала Америка.
Вообще-то, Мерик была неплохой девчонкой, но тому, кто попал к ней в немилость, умела здорово портить кровь. Пока мы шли к «чарджеру» Шепа, я еле подавлял желание поставить ей подножку, а потом всю дорогу сидел, стиснув зубы.
Как только Шепли открыл дверцу машины на стоянке возле «Сигмы Тау», по ушам ударила идиотская музыка. Парочки обнимались и целовались. Первокурсники суетились, пытаясь минимизировать ущерб, который гости наносили дворику. Девицы из женского общества гуськом шагали по газону, слегка подпрыгивая, чтобы каблуки не застревали в траве.
Мы с Шепом пошли вперед, Америка и Эбби — за нами. Я пнул валявшийся на полу красный пластиковый стакан (обязательный атрибут студенческих попоек) и придержал дверь. Мой жест опять остался без внимания.
На кухонной столешнице стоял кег с пивом. Я взял два бокала, наполнил их и один подал Эбби.
— Не бери напитки ни у кого, кроме меня и Шепли, — предупредил я, наклоняясь к самому ее уху. — А то могут что-нибудь подмешать.
Она закатила глаза:
— Никто мне ничего не подмешает, Трэвис.
Очевидно, Голубка плохо знала моих «братьев». О некоторых из них рассказывали очень интересные вещи, хотя и без имен, что, наверное, было даже хорошо: если бы я узнал, кто эти уроды, выбил бы из них, к чертовой матери, все дерьмо и даже глазом бы не моргнул.
— Просто пей только то, что даю тебе я, ладно, Голубка? Ты ведь не в Канзасе.
— Ты первый, от кого я слышу такие страшилки, — отрезала Эбби, одним махом опрокинув полбокала. Да уж, пила она — будь здоров!
Мы стояли в холле возле лестницы, пытаясь делать вид, будто все в порядке. Кое-кто из «братишек» останавливался, чтобы со мной поболтать. «Сестрички» тоже подкатывали, но я их сразу же отшивал, надеясь, что Эбби это оценит. Но она не оценила.
— Потанцуем? — спросил я, беря ее за руку.
— Нет, спасибо. — Неудивительно, что после прошлой ночи она не хотела со мной танцевать. Мне еще повезло: разговаривать не отказывалась — и на том спасибо. Ее изящные тонкие пальчики тронули мое плечо. — Я просто устала, Трэв.
Я накрыл Голубкину руку своей, хотел опять попросить извинения, сказать, как я ненавижу себя за то, что натворил, но она смотрела уже не на меня, а на кого-то, кто стоял сзади.
— А вот и Эбби! Привет!
У меня волосы встали дыбом. Это был Паркер Хейс. Голубкины глаза загорелись, и она быстро убрала руку.
— Мы здесь уже с час.
— Выглядишь просто великолепно! — прокричал он.
Я смерил его не слишком приветливым взглядом, но он был так занят Эбби, что не обратил на это внимания.
— Спасибо! — улыбнулась она.
Я заметил, что ее улыбка способна парализовывать не одного меня, и, не желая уподобляться Паркеру, попытался взять себя в руки.
Паркер кивнул в сторону гостиной и тоже улыбнулся:
— Потанцуем?
— Да нет, наверное. Я устала.
Слабое облегчение немного утихомирило мою злость: дело не во мне, она действительно не хочет танцевать из-за усталости. Но через секунду злоба снова усилилась. Голубка устала, потому что полночи слушала фиг знает чьи крики и еще полночи спала, скорчившись в кресле. А тут Хейс: возник перед ней, как рыцарь в сверкающих доспехах. Это он умеет. Крысятина.
Наконец Паркер заметил мою гримасу.
— Я думал, ты не придешь, — сказал он встревоженно.
— Передумал, — буркнул я.
Ужасно хотелось двинуть ему в челюсть, да жалко было многолетнего труда ортодонтов.
— Вижу, — ответил Хейс и перевел взгляд на Эбби. — Может, прогуляемся?
Она кивнула, а я почувствовал себя так, будто кто-то со всей дури вмазал по мне кулаком. Я смотрел, как Голубка поднимается по лестнице следом за Паркером. На площадке второго этажа он остановился, чтобы взять ее руку. Потом они добрались до верха, и Паркер открыл балконную дверь.
Когда Эбби исчезла, я изо всех сил зажмурился, чтобы подавить крик, который поднимался в голове. Все во мне вопило: «Иди и верни ее». Я вцепился в перила, удерживая себя на месте.
— Бесишься? — спросила Америка, чокаясь со мной своим красным стаканом.
Я вытаращил глаза:
— Нет. С чего ты взяла?
Она скривила рожицу:
— Только не ври мне! Где Эбби?
— Наверху. С Паркером.
— Ах вот оно что!
— Как это понимать?
Америка пожала плечами. Она приехала на вечеринку всего с час назад, но в глазах у нее уже появился знакомый блеск.
— Ревнуешь?
Я переступил с ноги на ногу. Мне было непривычно, чтобы кто-то, кроме Шепли, говорил со мной так прямо.
— Где Шеп?
Америка закатила глаза:
— У него там какие-то дела.
— Хорошо еще, что ему не придется потом убираться, как остальным первокурсникам.
Мерик поднесла стакан ко рту и сделала маленький глоток. Лакает, как котенок, а назюзюкаться успела быстро!
— Ну так ты не ответил на мой вопрос.
— Какой еще вопрос?
— Ты ревнуешь?
Я нахмурился. Сегодня Америка была невыносима, как никогда.
— Нет.
— Номер два.
— Что — номер два?
— Ложь номер два.
Я огляделся по сторонам, ища Шепли, который с минуты на минуту должен был меня спасти.
— Прошлой ночью ты облажался по-крупному, — сказала она.
При этом ее глаза вдруг прояснились.
— Знаю.
Она сощурилась и пронзила меня таким взглядом, что я чуть не отпрянул. Америка Мейсон была крошечным белокурым созданием, но при желании могла вытянуть душу из кого угодно.
— Лучше не мешай Эбби, — сказала Мерик, взглянув наверх. — Паркер — как раз то, чего она всегда хотела.
Я сжал зубы. Мне и так все было известно и оттого, что Америка произнесла это вслух, легче не стало. Стало только хуже: раньше я думал, она не против того, чтобы мы с Эбби встречались, и мое дело казалось мне не таким безнадежным.
— Знаю.
Мерик приподняла бровь:
— Правда? — Я не отвечал и старался спрятать глаза от ее взгляда, но она сцапала меня за подбородок. — Правда знаешь?
Я хотел было ответить, но теперь Америка зажала мне рот. Я дернулся и стряхнул ее руку:
— Может, и нет. Вообще-то, поступать правильно не совсем в моем репертуаре.
Америка несколько секунд изучала меня, а потом улыбнулась:
— Тогда ладно.
— Что?
Она похлопала меня по щеке и ткнула пальцем мне в грудь:
— Я приехала сюда вместе с Эбби, чтобы защищать ее от таких, как ты, Бешеный Пес. Но знаешь… оказывается, не все так просто. И я думаю, что, хоть ты и вляпался не по-детски, ты именно тот, кто ей нужен. У тебя будет еще один шанс, — проговорила Америка, держа палец в дюйме от моего носа. — Только один. Постарайся не спустить его в унитаз и не выставить себя еще большим придурком, чем ты есть на самом деле.
Закончив свой монолог, она вальяжной походкой отошла от меня и затерялась среди гостей. Странная девушка.
Вечеринка проходила по обычному сценарию: одна-две драки, девчачьи склоки, несколько распавшихся пар и в результате — женские слезы, а под конец кто-нибудь вырубается или блюет в непредназначенном для этого месте.
Я поглядывал наверх чаще, чем надо бы. Девчонки чуть ли не умоляли, чтобы я отвез их к себе, но я дежурил у лестницы, как часовой на посту, стараясь не думать о том, что Эбби с Паркером сейчас мило щебечут, а может быть — это уж совсем плохо, — она даже смеется его шуткам.
— Привет, Трэвис! — тоненько пропел кто-то у меня за спиной. Оборачиваться не пришлось: обладательница голоска сама переместилась в поле моего зрения. — У тебя скучающий вид, — сказала она, кокетливо облокачиваясь о перила, — и я подумала, может, тебе нужна компания…
— Я не скучаю. И мне ничего не нужно, — буркнул я, в очередной раз поглядев наверх.
Эбби стояла на площадке спиной к перилам.
— Ты такой смешной, — хихикнула девица.
Голубка пронеслась мимо меня в конец коридора, где стояла Америка. Я пошел за ней, предоставив непрошеной, да еще и подвыпившей собеседнице болтать самой с собой.
— Вы, ребята, можете ехать без меня, — сказала Эбби с плохо скрываемым восторгом в голосе. — Паркер предложил меня подвезти.
— Что? — изумилась Америка.
Ее глаза полыхнули, как бенгальские свечи.
— Что? — раздраженно сказал я.
Америка обернулась:
— В чем дело, Трэвис?
Я в упор на нее посмотрел: она прекрасно знала, в чем дело. Я взял Эбби за локоть и завел за угол:
— Ты даже не знаешь этого парня.
Она высвободила руку:
— Не твое дело, Трэвис.
— И плевать! Я все равно не допущу, чтобы ты ехала домой неизвестно с кем! А если он к тебе пристанет?
— Пускай пристает. Он симпатичный.
Я не хотел верить собственным ушам. Она действительно на него запала.
— Паркер Хейс?! Ты это серьезно, Голубка? Паркер Хейс! Да кто он вообще такой?!
Она скрестила руки и приподняла подбородок:
— Прекрати, Трэв. Ты ведешь себя смешно.
От злости у меня кровь прилила к голове. Я нагнулся:
— Убью его, если он к тебе притронется.
— Но он мне нравится.
Одно дело было догадываться, что Паркер запудрил ей мозги, другое — слышать это от нее самой. Да, для меня она слишком хороша. Но для Хейса, черт возьми, тем более! И что она нашла в этом идиоте? Мышцы моего лица окаменели, реагируя на ярость, растекшуюся по венам.
— Ладно. Только не плачься, если в конце концов он завалит тебя на заднее сиденье своего авто.
От гнева и обиды Эбби задохнулась.
— Не беспокойся, не буду, — отрезала она и, задев меня плечом, отошла в сторону.
Когда до меня дошел смысл собственных слов, я поймал ее за руку.
— Я не хотел тебя обидеть, Голубка, — вздохнул я, не глядя ей в глаза. — Если он причинит тебе боль или если тебе просто будет с ним нехорошо, обязательно мне скажи.
— Знаю, что ты не хотел, — сказала Эбби, смягчившись. — Но ты превращаешься в Старшего Брата,[2] который постоянно за мной следит. Постарайся это в себе побороть.
Я усмехнулся. Опять она все поняла вкривь и вкось.
— Я не слежу за тобой, Голубка. Тут совсем другое…
В этот момент перед нами возник сам Паркер.
— Ты предупредила, что поедешь со мной? — спросил он, засовывая руки в карманы.
— Да, можем ехать, — сказала Эбби.
Они направились к дверям. Захотелось подбежать сзади и двинуть Паркеру локтем по затылку, но Голубка обернулась и, заметив мой кровожадный взгляд, беззвучно, одними губами, сказала: «Перестань!»
Он под руку подвел ее к выходу и открыл перед ней дверь. Она расплылась в широкой благодарной улыбке. Конечно! Это же он сделал, а не я!
ГЛАВА 11 СОБАЧИЙ ХОЛОД
Ехать одному на заднем сиденье машины Шепли было удовольствие ниже среднего. Америка сбросила туфли и, хихикая как дурочка, щекотала Шепа большим пальцем ноги. Судя по тому, как бедняга при этом улыбался, он втрескался в нее до полного безумия.
У меня зазвонил телефон. Это был Адам:
— Я тут подыскал тебе одного салагу, он будет через час. В «Хеллертоне», в подвале.
— Я не смогу приехать.
— Что?
— Что слышал. Я не смогу.
— Заболел? — спросил Адам, явно закипая.
— Нет. Просто должен убедиться, что Голубка нормально добралась до дому.
— Мэддокс, ты не знаешь, чего мне стоило организовать этот бой!
— Знаю. Извини. Не могу.
Когда Шепли припарковал свой «чарджер» на обычном месте перед домом, машины Хейса поблизости не было. Я вздохнул.
— Ты идешь, старик? — обернулся Шеп.
— Да, — сказал я, разглядывая свои руки. — Наверное.
Он подвинул свое сиденье вперед, пропуская меня, я вылез и встал рядом с Америкой.
— Волноваться не из-за чего, Трэв. Поверь мне.
Я кивнул. Как только мы поднялись в квартиру, Мерик с Шепом закрылись у него в комнате. Я повалился в кресло, слушая непрерывный хохот Америки и пытаясь не представлять себе руку Паркера у Эбби на колене. Или на бедре.
Меньше чем через десять минут под окнами затарахтел мотор. Я встал у двери, держась за ручку. Две пары ног зашагали по лестнице. Одна пара была на каблуках. Я облегченно вздохнул: Голубка дома.