Испытывая неловкость, Глаша все же решилась открыть первую страницу и обнаружила сделанную красивым, округлым почерком надпись: Бэлла Райская.
– Пожалуйста, не говорите Павлу Аркадьевичу, что нашли это у меня, – виновато прошелестел за спиной Глаши Каринин голос.
Обернувшись, Глаша наткнулась на ее полный раскаяния взгляд.
– Откуда он у тебя? – спросила она удивленно.
– Я не крала его. Правда. Я нашла его совсем недавно, когда разбирала мамины вещи. Как он попал к ней – не знаю. Раньше я его не видела. – Приподнявшись, Карина села в постели, низко опустив голову и нервно кусая губы. Сейчас трудно было поверить, что совсем недавно девушка страдала от жестокого похмелья. Молодой организм справился с неприятностью в рекордно короткие сроки, и девушка была хороша, как никогда. Только вот лицо, почти полностью занавешенное волосами, было очень грустным. В глазах стояли слезы. Глаша чувствовала себя виноватой. В конце концов, она тоже поступила некрасиво, роясь в чужих вещах, а эта дурочка еще и оправдывается.
– Прости, я не должна была трогать твои вещи. Разумеется, я никому не скажу про дневник. – Глаша потянулась, чтобы положить ежедневник на место, но Карина остановила ее:
– Это вовсе мне не принадлежит, – запротестовала она. – Нужно было вернуть Павлу Аркадьевичу дневник его жены сразу, как только я его обнаружила, но я… Я не знала, как это сделать, чтобы он не подумал обо мне плохо. Ведь он мог подумать, что это я украла его, верно? Сначала я собиралась вообще выкинуть его, но у меня не хватило духу, – пожаловалась девушка.
– Ты читала его?
– Да, – прошептала она убитым голосом. – Трудно было удержаться. Но вы знаете, там нет ничего особенно интересного…
– А что ты рассчитывала там обнаружить?
Карина прикусила губу почти до крови и нервно оглянулась, словно боялась, что их подслушивают.
– Я думала, что смогу узнать что-то о Павле… Аркадьевиче. Он мне очень, просто ужасно нравится! – выпалив это, девушка взглянула на Глашу с отчаянной храбростью. Та усмехнулась.
– Это заметно невооруженным глазом. Только непонятно, если тебе нравится Павел Аркадьевич, тем более ужасно, то с какого боку здесь Гоша?
– Ну, это совсем другая история, – протянула девушка снисходительно.
– Вы с ним были как брат и сестра? – не удержавшись от сарказма, подсказала Глафира.
– Да. То есть – нет. Не совсем так. Гоша был влюблен в меня еще со школы. Мы выросли в одном дворе. Он даже предлагал мне выйти за него замуж, когда мы стали… взрослыми. Но мне он уже давно не нравился. Я люблю Павла Аркадьевича, мне с ним интересно.
– Ну, естественно. Он ведь не только богат, но и весьма недурен собой. Где уж с ним тягаться мальчику Гоше.
Карина взглянула на Глашу с подозрением, пытаясь понять, не издевается ли над ней эта странная тетка. Глаша, конечно, издевалась, но умела это хорошо скрывать. К ее вежливой улыбке невозможно было придраться – сказывались материнские актерские гены, – хотя в душе она слегка презирала легкомысленную девчонку, польстившуюся вовсе не на широту души Райского, а элементарно на крутые бабки, как сейчас говорят такие, как она.
– Давай вернемся к дневнику, – предложила Глафира, чтобы сменить тему.
– Нет. Я хотела бы закончить. Мне кажется, что вы считаете, будто я обманываю Павла Аркадьевича…
Глаша именно так и думала, но промолчала.
– Так вот, – продолжала Карина, нервно теребя кружева на сорочке длинными пальцами, – вы ошибаетесь. Вчера мы встречались с Гошей только для того, чтобы выяснить все раз и навсегда. Я объяснила ему – в который раз! – что между нами ничего не может быть, что я люблю другого и хочу выйти за него замуж.
«Вот до чего дошло», – подумала Глаша с ужасом.
– Это было жестоко, говорить такое Гоше в лицо, но я думала, что так будет лучше. Если бы я знала, чем все закончится!
Карина снова заплакала, но на этот раз Глаша не испытывала к ней сочувствия. Жестокая девчонка в первую очередь думала о себе. Сейчас ей тяжело от мысли, что ее верный поклонник погиб, выслушав ее отказ, но, если бы ситуация повторилась, она бы сделала это снова. Тем не менее Глаша присела на край кровати и погладила Карину по голове.
– Не плачь. Все у тебя наладится. Вот увидишь.
Карина отчаянно замотала головой. Слезы лились по ее щекам, но она даже не пыталась их вытереть.
Неожиданно она воскликнула:
– Прочитайте дневник. Сами убедитесь, что в дневнике нет ничего интересного. Одни деловые записи – и все.
Глаше хотелось сохранить лицо, сказав, что читать чужие дневники некрасиво, но она не смогла удержаться от соблазна и прижала к груди тетрадь. С этой минуты обе они как бы превратились в заговорщиц, которых объединяла общая тайна, и от этой мысли Глаша почувствовала себя неуютно.
– Хорошо, я взгляну, – пообещала она, краснея, – а потом попытаюсь найти способ вернуть дневник Павлу Аркадьевичу. Собственно, это не так уж и трудно – ведь я живу в комнате его бывшей жены. Просто положу дневник в книжный шкаф – и все дела.
– И вы ничего про меня не скажете? – спросила Карина, вытирая мокрые щеки руками.
– Не скажу. К тому же это ведь не ты стащила дневник.
– Спасибо, Глаша. Вы добрая. Я всегда это знала, хотя мама и говорила про вас… всякое.
Глаша предпочла не развивать тему. Она поправила одеяло на кровати и встала.
– Спи. Уже очень поздно.
– Хорошо, – ответила Карина послушно. – Вы идите к себе. Вам тоже нужно отдохнуть. Со мной больше ничего плохого не случится.
– Ты так думаешь?
– Я уверена.
– Ну, хорошо. Тогда я действительно, пожалуй, пойду.
Пожелав Карине спокойной ночи, Глаша вышла из ее спальни, аккуратно прикрыв за собой дверь. Карина проводила ее взглядом, и в этом взгляде читалось явное облегчение.
* * *Все оказалось в точности так, как говорила Карина. Глаша изучила дневник от корки до корки и пришла к выводу, что он скорее напоминает деловой ежедневник, чем книгу личных откровений. Записи были короткими и четкими, изобиловали цифрами и фамилиями самых разных людей, среди которых попадались весьма известные личности в мире бизнеса. К большому разочарованию Глаши, уже успевшей примерить на себя роль сыщицы, все это были лишь деловые партнеры. Складывалось впечатление, что дневник вела не женщина, а робот. Райский часто упоминался, но если бы Глаша не знала, что он – Бэллин муж, то и его причислила бы к деловым партнерам. Похоже, семейная жизнь этих людей не была слишком счастливой, а уж о любви и романтике речи вообще не шло.
Перевернув последнюю страницу, Глаша задумалась. Что-то было не так. Странно. Она могла бы понять сдержанное выражение эмоций со стороны мужчины, но женщинам, насколько она знала, это несвойственно. Она давно догадывалась, что Райский женился на своей заместительнице больше из благодарности за проявленную верность, чем по большой любви, но ей-то зачем это было надо? Деньги? Райский вернулся из заключения практически нищим. Вероятность того, что он снова поднимется, конечно, существовала, но рассчитывать на это было, по меньшей мере, неосмотрительно.
Выходит, Бэлла все-таки любила своего будущего мужа. Как иначе объяснить ее отчаянные попытки сохранить хотя бы остатки его бизнеса? Но почему ее чувства никак не отражаются в записях?
Ответа на этот вопрос Глаша так и не нашла, но сам вопрос не давал ей покоя. Отложив дневник в сторону, она перекатилась на спину и задумчиво уставилась в потолок. Последняя запись в дневнике была сделана двадцать пятого августа, незадолго до смерти Бэллы. Глаша запомнила ее: «Срочно зайти на Сеченова, 10». Что это за адрес? Запись была жирно подчеркнута, причем другой пастой, в противном случае Глаша не обратила бы на нее внимания. Она отметила, что в остальном тексте никаких выделенных мест не наблюдалось. Следовательно, эта запись была особенно важной. Куда торопилась смертельно больная женщина? Может, в больницу? Или на прием к какому-нибудь целителю? Последнее предположение не казалось таким уж надуманным. Бэлла производила впечатление человека сугубо рационального, чуждого всяческим суевериям, и в то же время Глаша знала, что человек, стоящий одной ногой в могиле, с легкостью изменяет своим принципам, цепляясь за любую возможность остаться в живых.
И все же, откуда взялась мысль о целителях? Глаша попыталась сосредоточиться и вдруг вспомнила: улица Сеченова состояла почти целиком из покосившихся деревянных домов времен царя Гороха. Что могло понадобиться в таком месте Бэлле – богатой даме из верхних слоев общества?
Единственный способ выяснить это – отправиться самой по указанному адресу. Возможно, все ее измышления гроша ломаного не стоят, а Бэлла просто решила навестить старую подругу в последний раз, зато Глаша убедится в своей ошибке воочию и не будет больше мучиться неизвестностью.
Время давно перевалило за полночь, Глафиру клонило в сон, и она, решив вздремнуть до рассвета, потянулась, чтобы выключить ночник у изголовья. В этот момент раздался шорох. «Неужели у них водятся мыши?» – подумала Глаша, прислушиваясь. За стеной раздались осторожные шаги. Здешние мыши топали слишком уж громко и были, вероятно, размером со слона.
Время давно перевалило за полночь, Глафиру клонило в сон, и она, решив вздремнуть до рассвета, потянулась, чтобы выключить ночник у изголовья. В этот момент раздался шорох. «Неужели у них водятся мыши?» – подумала Глаша, прислушиваясь. За стеной раздались осторожные шаги. Здешние мыши топали слишком уж громко и были, вероятно, размером со слона.
Глафире стало не по себе. Она с опозданием вспомнила, что за портьерой, на противоположной стене, имеется дверь, которую она обнаружила раньше, но постеснялась открыть из вежливости. Куда ведет эта дверь – Глаша не знала.
Послышался тихий щелчок и тонкий скрип петель. Штора заколыхалась. Вытканные на ней павлины ожили и зашевелились. Глаша не могла видеть происходящее за шторой и таращилась на нее с ужасом, чувствуя, как спина становится влажной от пота.
Зажмурившись на всякий случай, девушка попыталась зарыться в одеяло. Ее колотил озноб, руки и ноги плохо повиновались.
– Глаша, ты спишь? – Толстое одеяло искажало голос, но Глаша узнала бы его из тысячи.
– Ты?! Какого черта?! Что ты тут… как ты тут?.. – вскинулась она.
– Почему ты… Ах да, ты же не знаешь… Моя комната – рядом с твоей, это же спальня моей жены. Или ты забыла? Между комнатами – дверь. Я просто открыл ее и вошел. Никакого криминала, – нетерпеливо пояснил Павел. – Почему ты так испугалась, Глаша?
Охваченная приступом справедливого негодования, Глаша села в постели, совершенно позабыв, что по причине ночного времени одета лишь в кружевное нижнее белье. Черные трусики и лифчик, конечно, были весьма изящны, но для глаз Райского уж точно не предназначались. Девушка гневно уставилась на непрошеного гостя, который растерянно хлопал глазами, уставившись на ее полуобнаженное – да что там! – практически голое тело. В комнате горел только ночник, и в полумраке ему показалось, что ее кожа светится.
– Какого черта ты вламываешься ко мне среди ночи? – рявкнула Глаша яростно, натягивая на себя одеяло и сооружая из него кокон.
– Вообще-то я стучал.
– Врешь. Я ничего не слышала.
– Не надо злиться, – попросил он примирительно. – Вот. Это тебе.
Глаша в недоумении уставилась на плоскую бархатную коробочку и пробормотала:
– Что за сюрпризы среди ночи?
– Возьми. – Он протянул ей коробочку на раскрытой ладони.
– Что это?
– Подарок. Ты так переживала из-за своей собаки, что я захотел хоть немного утешить тебя.
Он неловко сунул коробочку ей в руку, она кивнула и, словно завороженная, раскрыла ее. Брызнувший в глаза свет заставил ее зажмуриться.
– Бриллианты – лучшие друзья девушек, – хрипло констатировала она. – Райский, ты что – спятил?
– Почему это?
– Я не могу это принять.
– Это всего лишь крестик на цепочке.
– Не придуривайся. Этот крестик стоит очень дорого. Я кое-что смыслю в драгоценностях. Матушка обучила, царствие ей небесное. Это старинная работа, начало девятнадцатого века приблизительно.
– Восемнадцатый, – растерянно поправил он. – Самый конец.
– Еще не легче. Забирай свой раритет.
– И не подумаю. Я принес его тебе, и ты примешь его во что бы то ни стало.
– Щас! Не дождешься.
Глаша демонстративно положила коробочку на краешек подушки и спрыгнула на пол, волоча за собой одеяло, между ними теперь была кровать. Райский неожиданно разозлился. Сграбастав коробочку, он открыл ее, выдернул из гнезда украшение, в один прыжок перепрыгнул через кровать и стал приближаться к девушке, не обращая внимания на ее протестующие вопли. Глаша поняла, что сама загнала себя в ловушку. Бежать было некуда: она оказалась зажатой между кроватью и стеной.
Взбрыкнув ногами, как сайгак, она попыталась вскарабкаться обратно на кровать, но Райский успел ухватить ее за одеяло, дернул на себя, и она свалилась навзничь. Райский навалился на нее сверху, ее кожа вспыхнула под его пальцами, когда благородный металл скользнул по ее шее.
– Можешь перестать жмуриться, – насмешливо сообщил Павел. – Тебе идет. Сама убедишься, если взглянешь в зеркало. И не трясись так, я не собираюсь до тебя больше дотрагиваться.
Его уверения не убедили ее, но глаза она все же приоткрыла. Павел сидел у нее в ногах. Он по-прежнему был слишком близко. Он не шевелился, но в его горящих глазах она прочла нечто такое, что заставило ее вновь спасаться бегством. Сноровисто перебирая конечностями, она крабом переползла через кровать и опять вскочила на ноги.
– Павел, пожалуйста, уйди. Оставь меня одну.
– В чем дело, Глаша? – изобразил он удивление. – Ты же все равно не спишь. Давай поболтаем.
– Я буду спать, – пообещала она. – Уходи. И забери с собой это.
Она закинула руку за шею, судорожно пытаясь нащупать застежку и напрочь позабыв об одеяле. Оно немедленно предательски скользнуло вниз, а Райский вероломно подхватил его и дернул на себя.
– По-моему, так ты гораздо лучше выглядишь, – нагло прокомментировал он.
– Да чтоб ты провалился! – завопила Глаша во весь голос.
Райский немедленно настиг ее, схватил за плечи и сильно встряхнул.
– Прекрати! – прикрикнул он. – Хватит ломать комедию. Я же вижу, как ты ко мне относишься!
– Я тебя ненавижу!
– Врешь! Ты влюблена в меня как кошка!
– Самодовольный болван! На фиг ты мне сдался?! Отправляйся лучше к Карине. Самая тебе пара!
– Какая еще Карина? При чем здесь она?
– При том, что из нее выйдет отличная жена олигарха. Я на эту роль не гожусь.
– А я тебя замуж и не звал! – выпалил он. Глаша вспыхнула. – Но и Карину мне сватать не смей. Она мне не нужна.
– Вот оно что… – протянула Глаша, прищурившись. – Не нужна? Давно ли? Не с тех ли самых пор, как успела удовлетворить твою похоть?
– Циничная хамка!
– Старый развратник. Совратитель малолетних!
– Ты меня достала!
Глаша уже приготовила достойный ответ, но Райский опередил ее, перейдя от слов к действиям. Одной рукой он притянул ее к себе и крепко прижал, другой обхватил ее голову, и прежде чем она успела опомниться, впился ртом в ее губы. В этом поцелуе нежностью и не пахло. Это было почти насилие, желание подчинить ее себе во что бы то ни стало.
Глашу словно парализовало. Ее собственное тело оказалось расплющенным о его мускулистый торс, она ощущала его всей поверхностью кожи, которая покрылась мурашками, но не от возбуждения, от страха.
Когда Павел, тяжело дыша, оторвался от ее губ, она чувствовала себя изнасилованной. Ей больше не хотелось ни ругаться, ни бороться с ним. От унижения из-под ее плотно сомкнутых ресниц градом лились слезы.
– Пожалуйста… не надо… прошу… – дрожа всем телом, повторяла она, словно в бреду. Ей даже не было стыдно просить его о пощаде. – Пустите меня… не надо!..
Райский разжал руки и немедленно отступил.
– Что с тобой, Глаша? Ты что? – встревоженно спросил он, пораженный ее состоянием.
Глаша вдруг с особой остротой осознала, что стоит перед ним почти голая. Надо прикрыться! Спрятаться! Господи, стыд-то какой!
Спотыкаясь, она рванула к креслу, где была сложена ее верхняя одежда. Ноги у нее дрожали. Она часто моргала, ничего не видя из-за слез. Почти добравшись до кресла, она споткнулась о стул, ударилась и чуть не упала. Райский успел подхватить ее, но она забилась в его руках, охваченная паникой.
– Нет!.. нет…
– Я только хотел… – пробормотал он, немедленно выпуская ее.
Глаша, всхлипывая, схватила свой джемпер, натянула на себя, тут же утерев рукавом слезы.
– Глаша, прости меня… – убитым голосом проговорил Павел. – Я не хотел… Это получилось… случайно, в общем, получилось. А ты что здесь делаешь?! – вдруг заорал он свирепо.
Глаша, вздрогнув, посмотрела в сторону и увидела испуганную донельзя Карину. Сжавшись в комок, она стояла у порога и хлопала глазами.
– Простите! Я не знала, что вы… Что Глафира… – залепетала она бессвязно, прижимая ладони к пунцовым щекам.
– Брысь отсюда! Марш в свою комнату! Спать, я сказал! Немедленно!!! – прорычал Райский, сверкая глазами.
Жалобно пискнув, Карина испарилась.
– Еще раз прошу прощения, – обернувшись к Глафире, мягко сказал Павел.
– Конечно. Только сейчас, пожалуйста, уходи.
– Уже ушел. Обещаю, что больше не попытаюсь приблизиться к тебе, если ты сама не захочешь. Только не сбегай никуда! Обещаешь?
Глаша молчала, низко опустив голову.
– Ну что, обещаешь? – спросил он настойчиво.
– Я постараюсь, – выдавила она.
– Спасибо.
Павел вышел, плотно прикрыв за собой дверь. В полной тишине щелкнул повернувшийся в замке ключ. Глаша со стоном повалилась на кровать. О бриллиантовом крестике никто из них даже не вспомнил.
Глава 31
Ранним утром Глафира выскользнула из дома Райского. Осенний дождь – седая завеса брызг и тумана – встретил ее за порогом.
Глаша любила осень.
Она наслаждалась осенью, как пьянящим вином – светло-золотистым, отдающим запахом яблок, лесной прелой травы и палых дубовых листьев.