– Нет, что вы. – Я опрокинул стакан. – Я из муниципалитета, приехал к вам за отчетностью… Кстати, к вам не заходила в бар одна моя хорошая знакомая, Ирина Кожевникова? Она моя старая подруга, мне хотелось бы знать, мистер…
– Сэм! – протянул мне руку бармен. – Просто Сэм.
– Дэн, – улыбнулся я.
– Такая леди, со светлыми волосами и серыми глазами? – спросил он.
– Да, – кивнул я, – у нее каре, она ездит на синем «бьюике» шестьдесят седьмого года.
– Давно не видел ее, сэр, – ответил бармен. – Она заходила около недели назад с каким-то мужчиной средних лет…
– Как он выглядел? – спросил я, протягивая ему долларовую банкноту.
– Извините, сэр, я не разглядел его, – смущенно произнес бармен. – Он не заказывал ничего, заказывала только она, эта леди, а он сидел в дальнем углу возле музыкального автомата. Высокий, крупный такой, кажется, в свитере и брюках для гольфа, бежевых таких…
– Сэр, слышите меня? – раздался каркающий одышливый голос сзади. – Вы искали старого Хью?
– Дэн! Странный! Ты меня слышишь?? – в купе раздался голос Хмурого. – Зайди в купе охраны в соседнем вагоне, тут есть вещь интересная…
Я вздрогнул от неожиданности, озираясь по сторонам, – селектор в купе проводников, из которого доносился голос Хмурого, не горел светодиодной лампой вызова – именно от этого я встрепенулся, вытащенный, словно рыба в неводе, из пучины мыслей. Со мной будто заговорил стол.
Стук колес поезда отсчитал шесть ударов, и я сказал:
– Иду…
Надо сосредоточиться, собраться с мыслями… Надо…
Чужой запах встретил меня в последнем вагоне. Только я открыл дверь тамбура и сделал несколько шагов – в коридоре вагона, покачиваясь в такт движению поезда, появился сам Хмурый.
– Вот! – крикнул он в голос, и некоторые люди, сидевшие на полках, обернулись.
– Что «вот»? – спросил я.
– Ключ! – сказал Хмурый, словно я должен был все сразу понять.
Он держал в руке никелированный Г-образный штырь с шестигранным сечением, обмотанный полоской красной изоленты.
– Ключ? – переспросил я, глуповато прищурившись.
– Да! – с каким-то злорадством сказал Хмурый. – Ключ бригадира! Мы нашли его в купе охраны!
– Позови часовых из этого купе, – попросил я.
– Уже позвал, – удовлетворенно хмыкнул Хмурый.
Подошли часовые.
– Где вы это взяли? – грозно спросил Хмурый, словно предъявлял тяжкое обвинение.
– В смисле? – спросил высокий чернявый охранник с восточным акцентом, тот самый, который поймал Кадыка.
– В прямом! – рявкнул Хмурый.
– Ну… – протянул второй охранник, коренастый, с большим прыщом на подбородке, – кто-то потерял из наших…
– Где? – требовательно повторил Хмурый.
– Да это… – слегка смущенно принялся объяснять охранник, – мужик из пассажиров на полу нашел и нам отдал… у нас-то все на месте, за ключами следим…
– А почему ты решил, что это ключ бригадира? – спросил я Хмурого.
– Он разноцветной изолентой ключи маркировал, – ответил тот, – у него их целая связка была, этот ключ стандартный, у всех наших есть: от переходных межвагонных дверей и от выхода…
– Так какой мужик вам это дал? Где он?
Мы вернулись почти к тамбуру. В одном из крайних закутков сидел пожилой сухощавый мужчина с игровой приставкой в руках.
– Он, – лаконично сказал охранник с прыщом.
Хмурый стал его расспрашивать, где тот нашел ключ. Оказалось, что этот человек полез под свою полку, в рюкзак за сигаретами – и нашел на полу этот ключ. Решив, что он принадлежит Машинистам, отдал его охране. О том, как он попал под его койку, мужчина не имел ни малейшего представления и бригадира поезда не видел. Пару раз отходил курить…
– Ясно… – Хмурый сжал губы.
– А мне нет, – ответил я, когда мы вышли в тамбур покурить.
– Что-то мне подсказывает, что бугра грохнули… – затягиваясь сигаретой, сказал Хмурый. – И наверное, тот же малый, что вашего Дарби порешил: больше-то некому, пожалуй…
– Больше некому… – задумчиво повторил я, глядя в окно на проносящийся пустынный пейзаж, перемежаемый ярдангами.
– Ох как мне это все не нравится, – вздохнул Хмурый. – Жили себе, жили… и так проблем навалом, а тут еще это дерьмо… У тебя хоть кто-то на заметке есть?
– Не знаю пока. – Я помедлил с ответом. – Скорее всего, кто-то из наших, из группы… Только вот многое пока в голове не укладывается.
– Так давай укладывай, – произнес тот под стук колес, – я тоже поразмыслю.
– Надо шмон устраивать, глобальный. – Я тоже вздохнул, представив себе перспективу этого мероприятия.
– Ну с этим-то мои ребята справятся, – спокойно кивнул Хмурый.
– Вот и отлично, – ответил я с плохо скрываемым облегчением. – Это сильно упростит дело.
На том и порешили. Сначала Хмурый предложил проверить три последних вагона: этот, что с туристами, вагон-буфет, где произошло убийство, и «верблюжатницу», вместе с поклажей на зверях.
Я вернулся в буфет и стал чертить на электронном планшете схему поезда, расположение опрошенных людей в разное время. Сбоку этого своеобразного чертежа я писал график событий, располагая в левой графе время, а в правой – что происходило в поезде.
Через плечо постоянно заглядывала пани Аида, которая пыталась давать ценные советы, и не только она. Я постоянно отвлекался и, отбиваясь от расспросов, посылал всех к марсианскому дьяволу – работать было невозможно. Ира не хотела идти со мной в купе, где недавно убили Дарби, а отпускать меня туда одного решительно отказывалась – ей было без меня одиноко и жутко.
Публика вокруг продолжала хаотичное и сумбурное, параллельное моему, расследование, и кандидатура убийцы менялась несколько раз за пятнадцать минут. Вспыхивали шумные споры, кто-то даже начал кричать, пока не подошел часовой и не навел порядок.
Хмурый тоже не сидел без дела. Он отрядил своих людей обыскивать вагоны, вместе с вещами и пассажирами. Он велел охране при сопротивлении применять сначала уговоры, а потом силу. По его словам, отказ в досмотре означал стопроцентную виновность.
Я позавидовал его методам, смекнув, что несколько штук виновных будут найдены в ближайшее время.
Ира заказала у бармена две чашки эрзац-кофе. А я отчетливо понял, что вляпался не то чтобы совсем, а по самые усы и ноздри: не «крот», так Вэндерс, не Вэндерс, так танки, – а Большой Брат все следит за тобой.
На меня вдруг опять навалилась безысходность – я почувствовал, что будто кто-то сзади подставляет мне «рожки» и напевает: «Дом горит, дурак не видит, дом горит, дурак не видит…»
Я чувствовал, что меня опять обводят вокруг пальца, много, много людей… И… обведут… Что я знаю? Как всегда… Почти ничего… И что самое безнадежное – если тот человек, которого я пытаюсь изобличить, работает на этот пресловутый «Пантеон», мои акции стремительно падают: ведь, по слухам, туда набирают лучших из лучших. Этот человек должен быть отличным бойцом и диверсантом, прекрасным лицедеем и мастером спецэффектов, да плюс ко всему обладать некими сверхспособностями. Одним словом – «элита». А я? А я просто Странный, и ничего больше.
Будто прочитав мои мысли, Ирина ласково погладила меня по щеке.
– Не переживай, – тихо сказала она, – ты найдешь этого «крота», Пастух Глюков… Мы найдем… мы вместе, помни…
Она размешала пластиковой ложкой мой кофе и подвинула стакан ближе.
Я внимательно посмотрел ей в глаза, а она улыбнулась кончиками губ, и эта тень улыбки наполнила меня спокойной радостью сильнее, чем тысяча поцелуев.
Я молча кивнул, улыбнувшись в ответ, и отпил из стакана горячую жидкость.
Наступил день – и многие из энтузиастов частного сыска и просто любопытствующие все же стали расходиться по койкам. На окна вагонов опускали металлические солнцезащитные жалюзи. Продолжалась спокойная размеренная жизнь, подчиненная такому же размеренному стуку колес и покачиванию вагонов. Казалось, ничего не произошло и никакого Дарби не было вовсе, а начальник поезда просто сбежал, вспомнив, что не выключил дома утюг. Во всем плохом всегда есть что-то неестественное, чужеродное…
Тут я услышал за спиной явно нарочитый кашель и хлюпанье. Я резко обернулся – это был один из охранников вагона-буфета. Рыжий, с большим красным носом, который словно извозился в пигменте волос. Этим носом он и хлюпал в паузе между стуком колес поезда.
– Тама, эта… – сказал он, делая волнообразный жест рукой, – мы урку того в хозблоке заперли… вот…
Казалось, я должен был что-то понять.
– И? – спросил я с легким нетерпением, не собираясь понимать ничего.
– Ну… – он натужно прищурился, будто подбирал слова, – он шуметь начал, Странного зовет, а… это… Хмурый сказал, что ты и есть Странный… Да?
– Да, – кивнул я, поджав губы, – что ему надо?
– Да вот не говорит, гад, – выпучил он глаза и опять хлюпнул красным носом. – Говорит, Странного позови, говорить с ним хочу. Вот…
Я шумно выдохнул.
– Пани Аида, – позвал я.
– Да, пан инспектор! – с готовностью откликнулась полька.
– Вы тут проследите за обстановкой, а я сейчас вернусь, – сказал я деловито.
– Я прослежу, пан инспектор!
Я поморщился.
– Ты надолго? – спросила Ирина с досадой.
– С нашим «зэка» пообщаюсь и приду, – ответил я, вставая.
– Приходи скорее. – Ирина поглядела на меня с мученическим выражением лица.
– Конечно, милая…
– Не переживай, Ирыся! – горячо сказала Дронова. – Он скоро будет: наверное, преступник хочет признаться!
Ирина тяжело вздохнула, а Дронова ободряюще стиснула ее локоть.
Мы с рыжим пошли, раскачиваясь на колеблющемся полу вагона, к хозблоку, рядом с купе убиенного Дарби.
Рыжий достал пистолет на изготовку и сказал через дверь:
– Слышь! Идет к тебе твой Странный! Ты это… без ерунды давай, а то шлепну, понял?
– Да понял я, понял… – послышался глухой голос Кадыка за дверью.
Рыжий вынул ключ и, повернув его в замке, отодвинул дверь.
В узком, забитом разным хламом отсеке на перевернутом ведре восседал Кадык, который, завидев нас, нервно сплюнул на пыльный стальной пол.
– Я только с ним разговаривать хочу, – гордо заявил он, словно хвастался какими-то глубокими моральными принципами.
Рыжий какое-то время буравил его взглядом, потом хлюпнул носом и, повернувшись ко мне, сказал:
– Я это, за дверью буду…
– Тока жало к дырке не щеми! – с пафосом произнес Кадык.
– Ты хлебало-то, это, прикрой, – вновь шмыгнул носом рыжий и вышел за дверь, с треском ее захлопнув.
Некоторое время Кадык смотрел на меня с некой горечью, будто я чем-то его обидел.
– Гляжу, в начальниках ты ходишь? – сощурясь, спросил он, наклонив голову набок.
– Да ладно, – ухмыльнулся я, скрестив руки на груди. – На Хмурого шестерю. А вообще у Охотников нет начальства, кроме главы клана: у нас, ты знаешь, все по понятиям живут…
– Ну да… ну да… – закивал он часто. – Ты мужик-то нормальный, как я погляжу… Ты скажи мне… что тут творится за хрень? Я с «Востока» потек, а тут – раз, и налип, прям сразу… Ты… Я про тебя слышал… Ты вроде как… это…
Он замялся, напомнив мне рыжего.
– Подгоняю запары? – помог ему я.
Он вскинул на меня дикий взгляд, сверкающий в забористой с проседью щетине.
– Скажи мне, как мужик: из-за тебя эта запара?
Он судорожно сглотнул, и я понял, почему его прозвали Кадыком.
– Не совсем, – ответил я, – но меня тоже задело. И интереса моего тут нет…
– Я просто хочу понять, что говорить, а что – лишком…
– Говори все, – посоветовал я.
Тот горько ухмыльнулся:
– Все скажешь – под грунт ляжешь… – Он опять сплюнул.
– Слушай, Кадык, уважаемый, – я не выдержал, – я к тебе хорошо, ты ко мне хорошо – чего ты очкуешь? Сдавать я тебя не сдавал и не сдам: знаю, что не фраер ты. Ты меня звал говорить? Говори… У меня без тебя проблем хватает…
Он недоверчиво поглядел мне в глаза.
– Ладно… – вздохнул он, глядя куда-то в пол. – Поможешь мне?
– Чем смогу, – кивнул я.
– Сможешь! – убежденно сказал тот. – Я тебе расскажу кой-чего, а ты уж постарайся, чтобы Кадыка не обмакнули…
– По-ста-ра-юсь, – по слогам сказал я, чувствуя, что желваки на лице напрягаются.
Кадык опять выдержал театральную паузу.
– В общем, так, – вздохнул он, – меня могут грохнуть… От тебя зависит…
– Слушай, хорош уже. – Я махнул рукой.
– Вошел я в поезд, – решительно начал Кадык, – схоронился в трансформаторе… Поспал, съел, что припас… А бабка? Что с нее взять? Мало ей было моих девайсов… В общем, я-то ходок тот еще. Жрать приспичило, я думал, она меня накормит, а она, жаба, ни в какую! Дескать, щас охрану позову, мы не договаривались, я тебя провела – вон иди у землюка проси… Ну я что? Я на крышу – жрать-то охота, а где вы, я не знаю… вот… пополз я к пищеблоку… ползу по крыше буфета…
– То есть на последнюю крышу ты не лазил?
– А на фиг? – удивился Кадык. – Чем меньше народу тебя видит…
– Дальше, – попросил я.
– Ну… ядрены пассатижи… Решил в задний тамбур лезть – хоть там и охрана рядом, да в переднем люди чаще курят, да и не возвращаться же? Цапанулся и поглядел…
– Как цапанулся? – поинтересовался я.
– А так! – Кадык расстегнул свой серый замызганный комбез, и я увидел на его голой груди что-то вроде портупеи.
Он снял с липучки закрепленный на ней моток какой-то ленты.
– Нанки! – сказал он.
– Что? – переспросил я.
– Ну подтяжки с нанониткой, – снисходительно пояснил он. – За вытяжку на вагоне цепляешь – глядишь в тамбур, а потом через эту вытяжку и достаешь: удобно…
Тут у меня в голове сверкнула бледная тень мысли.
– Ага, понял, – кивнул я.
– Ну так вот, – продолжил Кадык, – цепляю я нанки, ветер в морду, свешиваюсь к окошку… а там…
– Что? – спросил я, стиснув зубы, пытаясь не выказать волнения.
– Что… – повторил Кадык, – мужик мужика душит… да еще так жутко… двумя пальцами… тот дергается и на меня… прям мне в глаза… выпучил, блин, вот лопнут… – представь, как я очканул?!!
Он сам тяжело дышал, вспоминая кошмарные впечатления.
– В общем, кто душил, я не видел, – продолжил он глухо, – но вот того разглядел… лучше бы не смотрел я… Усы торчком… рожа… что твоя сигарета – красная, жуткая… Концы отдавал… Ну я от мокрухи стараюсь подальше лежать… Напугался от неожиданности я, понимаешь? Рванул нанки кверху… да за поребрик сапогом зацепился… грохнул немного. Вот, думаю, слышал он, мокрушник, значит, что кто-то по крыше шарится… А дальше сплоховал – полез к последнему вагону, где турель, думал, там схоронюсь на время… а тут… зарница сверкнула – вижу: сидит кто-то… в темноте не разобрл… На шухере, наверно, в другом вагоне кто-то был… тут уж я совсем переконил, чуть не побежал назад, к локомотиву… Вот… Есть перехотелось… А пока бежал, дверь в последнем тамбуре буфетного вагона лязгнула – видать, жмура выкинули… А мож, еще чего… Так я топал, что в трансформаторе меня и замели обратно… Вот…
– А кто душил, ты не видел? – спросил я, стараясь быть спокойным.
– Не… – покачал тот головой, – мужик какой-то или баба, но крупная… приземистая…
– А ножа в зубах у тебя не было? – вдруг спросил я.
– Какого ножа?! – Кадык вытаращил глаза. – Я с притыкой не дружу! Понял? Я – вор…
– Ладно, – успокоил я его, – понятно… А с чего ты решил, что тебя грохнут-то, если ты убийцу не видел?
– Так эти… – Кадык досадливо крякнул. – Машинисты, итить их в душу, через весь состав меня с браслетами провели – уж то-то мокрушник заметил, небось смекнул, что я по крыше лазил-то. Ну… А откуда он знает, что я его аватарку не срисовал?
– Да… – протянул я… – Волосы длинные были у убийцы? Почему про бабу подумал?
– Я ж секунды смотрел… силуэт покатый… такой… Ну не знаю – на улице ночь, а в тамбуре тусклый свет, я тени только видал, просто этот… ну… кого решали… К стеклу лицом привалился… тому через плечо…
– А тот, кого душили, как выглядел? – спросил я.
– Ну… – кивнул Кадык, – ворот комбеза серый, с нашивками, типа машинистский, в усах еще… щекастый такой…
– А время можешь сказать? – спросил я.
– Ну… – протянул Кадык… – я только потом глянул – четыре было примерно…
– На последний вагон точно не лазил?
– Зачем! – Он выпучил глаза. – Я от таких джипегов здорово очканул – и назад, в трансформатор… Дык я что толкую-то… – Он как-то сник, опустив плечи. – Замочить меня могут, боюсь…
Я вспомнил Дронову, которая тоже опасалась за свою жизнь.
– Не переживай, Кадык, – сказал я, усмехнувшись. – Там, в турели, сидела наша туристка, которая сама тебя до смерти перепугалась, а убийца тебя не видел, разве что догадался, да и то – вряд ли…
В дверь деликатно постучали.
– Да! – громко сказал я.
Дверь отъехала вбок, и на пороге появился Хмурый, рыжий и доктор, который осматривал труп.
Рядом топтался неопределенного возраста мужчина с розовыми веками и лихорадочным блеском желтых глаз. Волосы на голове его напоминали картину неизвестного художника «Взрыв на макаронной фабрике».
– Ну что? – с порога гаркнул Хмурый. – Признался наш сирота? Он тут шухер устроил?
– Все нормально, – сказал я, – пока помогает человек.
– Да! – крикнул Кадык. – Ворье не мочит!
– Тихо ты! – хлюпнул носом рыжий.
– Пошептаться бы, Странный, – сказал Хмурый на полтона ниже.
– Пошли…
– Значится, так, – сказал Хмурый, когда мы уселись в купе покойных (именно «покойных», так как я уже отчетливо понимал, что бригадир поезда Джеймс убит, и даже свидетель этого есть), – Серый, – он кивнул на доктора, – со жмурами мало дела имел, но мужик он башковитый оказался…
Серый благодарно кивнул:
– Я просто подумал, узнав про газовую гранату…
Хмурый остановил его жестом.
– Так вот, – продолжил Хмурый, – он, то есть Серый, время убийства определил примерно – от двух с небольшим до трех…