Лорел лежала в полудреме, дожидаясь, когда родители поднимутся по лестнице в спальню, но шагов все не было, а без этого она почему-то не могла окончательно уснуть. И внезапно снизу донесся женский смех, чистый и освежающий, словно глоток воды, когда очень хочется пить. Лорел села на кровати, сна ни в одном глазу. Снова раздался смех, на этот раз отцовский, потом звук отодвигаемой тяжелой мебели. Лорел не разрешалось вскакивать так поздно, кроме как в туалет или если ей приснилось что-нибудь страшное. Однако просто лечь и закрыть глаза не было никакой возможности. Что-то происходило внизу, и она хотела знать, что именно. Говорят, любопытство сгубило кошку, но маленьким девочкам оно, как правило, сходит с рук без таких тяжелых последствий.
Она соскочила с кровати, на цыпочках пробежала по ковру и тихо, как мышка, спустилась до середины лестницы. Тут в гостиной негромко заиграла музыка. Последние ступеньки Лорел пробежала бегом, осторожно встала на колени, уперлась в дверь рукой и припала глазом к замочной скважине. У нее перехватило дыхание. Отцовское кресло было сдвинуто в угол, родители, обнявшись, стояли посреди ковра и раскачивались под музыку. Папина рука, большая и сильная, лежала у мамы на талии, его щека касалась ее щеки, глаза были закрыты, а выражение лица – такое, что у Лорел комок встал в горле. Как будто ему больно и в то же время очень хорошо. Это был папа и не папа. У Лорел горели щеки. Она чувствовала что-то странное и непонятное, немного похожее на зависть.
Музыка заиграла быстрее, родители отступили друг от друга, по-прежнему держась за руки. Они танцевали, правда танцевали, как в кино, и мама крутилась и крутилась у папы под рукой. Щеки у нее порозовели, прическа сбилась, одна лямка бежевого платья соскользнула с плеча, и девятилетняя Лорел поняла, что не увидит никого красивее, даже если доживет до ста.
– Лол.
Лорел открыла глаза. Песня закончилась, пластинка крутилась вхолостую. Джерри склонился над заснувшей мамой и ласково гладил ее по волосам.
– Лол, – повторил он настойчиво.
Лорел повернулась к нему.
– Что случилось?
Джерри пристально смотрел на мамино лицо. Лорел проследила его взгляд и поняла: мама не спит. Она умерла.
Лорел сидела на скамейке-качелях под деревом и легонько отталкивалась от земли ногой. Почти все утро Николсоны обсуждали с местным священником предстоящие похороны, и теперь Лорел чистила медальон, который мама всегда носила на груди. Все в один голос решили похоронить его с мамой: она довольно равнодушно относилась к материальным богатствам, но медальоном очень дорожила, даже отказывалась его снимать. «Здесь мои главные сокровища», – говорила она, открывая медальон и показывая фотографии детей. Маленькой Лорел очень нравилось, как откидывается крышечка и как щелкает замочек, когда она закрывается.
Сейчас она открыла медальон и глянула на улыбающиеся лица – свое, брата и сестер, виденные сотни раз, и вдруг заметила скол на краю овального стеклышка. Лорел нахмурилась и провела большим пальцем по выщербине, нечаянно зацепив ее ногтем. Стекло сдвинулось – она думала, оно держится крепче, – и упало ей на колени. Тонкая фотографическая бумага выгнулась, и стало видно: под ней что-то есть. Лорел подцепила ее пальцем и вытащила.
Как она и думала, внутри оказалась другая фотография, с детьми из куда более давней эпохи. Теперь уже торопливо Лорел вытащила второе стеклышко, вынула снимок Айрис и Роуз. Еще одно старое фото, еще двое детей. Лорел глянула на всех четверых и ахнула: старомодная одежда, ощущение сильнейшей жары в том, как они щурятся в объектив, нетерпеливое упрямство на лице младшей девочки – все говорило о том, что это Лонгмейеры с Тамборин-маунтин. Мамины братья и сестра, погибшие в страшном автомобильном крушении, после которого ее вручили под покровительство Кэти Эллис и отправили в Англию на большом пароходе.
Лорел была настолько захвачена своей находкой и мыслями, как бы побольше узнать про мамину семью, что услышала автомобиль, только когда он был уже почти у дома. Сегодня к ним целый день заглядывали друзья, и каждый рассказывал о Дороти что-нибудь милое и трогательное, так что ее дети улыбались, а Роуз принималась плакать еще громче и сморкаться в бумажный носовой платок (их пришлось купить целую упаковку). Однако сейчас в подъезжающей красной машине был почтальон.
Лорел вышла ему навстречу. Он уже слышал новости и выразил соболезнования. Лорел поблагодарила и улыбнулась, когда почтальон рассказал об удивительном умении Дороти Николсон обращаться с молотком. «Вы бы не поверили: красивая женщина прибивает штакетины, но у нее это отлично получалось». Лорел удивленно покачала головой, однако думала в это время об австралийских лесозаготовщиках с горы Тамборин.
Она отнесла почту на скамейку-качели и принялась разбирать. Здесь были счет за электричество, листовка по поводу выборов в местный совет и большой конверт. Лорел удивленно подняла брови, увидев, что он адресован ей. О том, что она в «Зеленом логе», знала только Клэр, а та не станет писать, если можно позвонить. Она перевернула конверт и прочла адрес отправителя: «Мартин Меткаф, Кемпден-гроув, дом 25».
Заинтригованная, Лорел вскрыла конверт. Там оказалась десятилетней давности брошюра, официальный каталог выставки Джеймса Меткафа в Музее Виктории и Альберта. К обложке была приклеена записка: «Надеюсь, вам понравится. Марти. PS. Заглядывайте к нам, как будете в Лондоне». Лорел подумала, что, скорее всего, заглянет. Ей нравились Марти, Карен и дети, мальчик с мечтательным взглядом и самолетом из «Лего». Она воспринимала их почти как родственников – так тесно связали две семьи роковые события тысяча девятьсот сорок первого года.
Лорел полистала брошюру, дивясь поразительному таланту Джимми Меткафа, тому, как он умел запечатлеть не просто сцену, а целую историю, состоящую из разрозненных элементов. Каждая его фотография – документальная запись событий, которые без нее почти невозможно было бы представить. Интересно, понимал ли это Джимми в то время? Знал ли он, сохраняя на пленке мгновения личной боли и утрат, что создает мемориал для будущих поколений?
Лорел улыбнулась фотографии Неллы и замерла, увидев отдельный снимок, подколотый к брошюре – копию портрета Вивьен из дома на Кемпден-гроув. Она отцепила его, поднесла ближе к глазам и долго разглядывала прекрасные мамины черты. Потом вложила снимок на место и только тут заметила последнюю фотографию в каталоге: автопортрет Джеймса Меткафа, снятый, как сообщала подпись, в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году.
У нее возникло странное чувство, которое она поначалу списала на то, что слышала от мамы: какой Джимми был добрый, как он сумел привнести лучик надежды в беспросветную жизнь Вивьен. Однако чем дольше Лорел смотрела на снимок, тем сильнее становилось убеждение, что это чувство вызвано чем-то другим, более значительным, более личным.
И тут внезапно она вспомнила.
Лорел откинулась на скамейке и глянула в голубое небо. Удивленная улыбка медленно тронула ее губы. Перед глазами словно вспыхнул ослепительный свет. Она поняла, отчего имя «Вивьен», когда Роуз его произнесла, показалось ей таким знакомым. Как Джимми догадался, что благодарственную карточку Вивьен надо отправлять Дороти Николсон на ферму «Зеленый лог». И почему коронационная марка вызвала у нее легкое ощущение дежавю.
Господи! Лорел невольно рассмеялась. Она разгадала даже загадку человека у служебного входа в театр. Таинственная цитата, источник которой мучительно не вспоминался, была вовсе не из пьесы – Лорел искала ее не в той части памяти. Цитата была из давнего-давнего разговора, который она начисто забыла…
34
«Зеленый лог», 1953 годКак здорово, когда тебе уже почти восемь и ты наконец-то умеешь ходить колесом! Лорел тренировалась с начала лета, и пока что ее рекорд был триста двадцать шесть подряд, от начала подъездной дороги до того места, где стоял папин трактор. Однако в то утро она поставила себе новое задание: обойти колесом вокруг дома, как можно быстрее, и сосчитать, сколько раз получится.
Беда была в том, что ей мешала калитка. Всякий раз, добравшись до нее (сорок семь, иногда сорок восемь переворотов), Лорел проводила черту на вытоптанном курами пятачке, распахивала калитку, бежала к своей отметке, но едва успевала поднять руки, как калитка со скрипом закрывалась. Можно было бы чем-нибудь ее подпереть, если бы не куры. Это такой непослушный народ – так и норовят забраться на грядки.
Однако других способов исполнить задуманное не оставалось. Лорел прочистила горло, как учительница мисс Плимтон, когда собирается сделать классу внушение, и, подняв для убедительности палец, сказала строго:
– Слушайте меня все. Сейчас я открою калитку, но только на минуту. На случай, если кто-нибудь из вас думает у меня за спиной проскочить в папин огород, напоминаю: сегодня мама в честь коронации будет готовить курицу по-королевски, и у самых прытких есть шанс угодить в духовку.
Однако других способов исполнить задуманное не оставалось. Лорел прочистила горло, как учительница мисс Плимтон, когда собирается сделать классу внушение, и, подняв для убедительности палец, сказала строго:
– Слушайте меня все. Сейчас я открою калитку, но только на минуту. На случай, если кто-нибудь из вас думает у меня за спиной проскочить в папин огород, напоминаю: сегодня мама в честь коронации будет готовить курицу по-королевски, и у самых прытких есть шанс угодить в духовку.
Мама в жизни не зарезала ни одну из своих красавиц; куры, которые вылупились из яйца на ферме «Зеленый лог», гарантированно доживали до старости. Однако Лорел не видела причин им об этом говорить.
Она принесла папины резиновые сапоги и подперла ими калитку. Кот Констебль, наблюдавший за всем с крыльца, предостерегающе мяукнул, но Лорел сделала вид, будто не замечает. Она еще раз объяснила курам, как они должны себя вести, глянула на часы, дождалась, когда секундная стрелка подойдет к двенадцати, крикнула «Оп!» и покатилась колесом.
План сработал отлично. Первое колесо, второе, третье. Длинные косы мели пыль, а потом хлопали Лорел по спине. Через куриный загон, в открытую калитку, и обратно к тому месту, откуда она начала. Восемьдесят девять колес, три минуты и сорок секунд ровно.
Лорел ликовала – пока не увидела, что безобразницы-куры сделали именно то, чего она им велела не делать. Они бегали по папиным грядкам, выдергивали кукурузу и клевали ее так, будто их не кормят досыта трижды в день.
– Эй, вы! – закричала Лорел. – Ну-ка марш на место!
Курицы не послушались, и она пошла на них, топая и размахивая руками. Куры нагло ее игнорировали.
Мужчину она заметила, только когда тот сказал:
– Привет!
Лорел подняла голову и увидела его рядом с тем местом, где мама и папа обычно ставили машину.
– Здравствуйте.
– Что-то у тебя лицо сердитое.
– Я вот на них сержусь. Они сбежали и клюют папину кукурузу, а я потом за них отвечай.
– Да-а-а, – протянул незнакомец. – Похоже, дело серьезное.
– Угу. – У Лорел задрожали губы, но она сдержалась и не заплакала.
– Что ж. Мало кому это известно, но я неплохо знаю куриный язык. Может, попробуем с ними договориться?
Лорел кивнула. Вдвоем они прогнали кур с грядки; мужчина квохтал, а Лорел поглядывала на него с изумлением. Когда все птицы до одной оказались надежно заперты в отведенном им месте, он даже помог ей убрать с грядки следы преступления.
– Вы к моим родителям? – спросила Лорел, внезапно сообразив, что у него могут быть и другие цели, кроме как ей помочь.
– Угадала. Я был знаком с твоей мамой, очень давно. Мы дружили. – Мужчина улыбнулся, и Лорел поняла, что он ей нравится, причем не только из-за кур.
От этой мысли она немного смутилась.
– Вы можете зайти в дом и подождать, если вам удобнее. Сейчас я должна наводить там порядок.
– Отлично. – Он вошел в дом, сняв на пороге шляпу, и огляделся. Лорел не сомневалась, что он любуется стенами, которые папа совсем недавно покрасил. – Твоих родителей дома нет?
– Папа в поле, а мама уехала в поселок взять напрокат телевизор. Мы будем смотреть коронацию.
– А, ясно. Ладно, я подожду, а ты наводи порядок и не обращай на меня внимания.
Лорел кивнула, но с места не двинулась. Ей почему-то вдруг очень захотелось рассказать ему о себе все.
– Когда вырасту, я стану актрисой.
– Ты, наверное, уже и сейчас актриса?
Она снова кивнула.
– Хорошо, буду искать тебя на афишах. Ты ведь собираешься играть в лондонских театрах?
– О да. – Лорел покусала губы, как взрослые, когда задумаются. – Думаю, что, скорее всего, буду играть там.
Мужчина улыбался, но внезапно лицо его изменилось. Лорел подумала, что сказала или сделала что-то не так, потом поняла, что он смотрит вовсе не на нее, а на свадебную фотографию родителей, стоящую у них на столе.
– Нравится? – спросила Лорел.
Незнакомец не ответил, только подошел к столу, взял фотографию и уставился на нее так, будто не верит своим глазам.
– Вивьен, – мягко проговорил он, гладя мамино лицо.
Лорел непонимающе нахмурилась.
– Это моя мама, и ее зовут Дороти.
Мужчина глянул на Лорел и открыл было рот, но ничего не сказал. Потом улыбнулся, будто только что нашел ответ на загадку, и ответ этот его одновременно печалит и радует. Он надел шляпу, и Лорел с удивлением поняла, что гость сейчас уйдет.
– Мама скоро вернется. Она поехала в соседний поселок.
Гостя это не остановило. Он шагнул наружу, в кружевную тень под глицинией. Затем протянул руку и сказал:
– Ну, соратница по ловле кур, рад был с тобой познакомиться. Смотри коронацию внимательно, ничего не пропусти.
– Хорошо.
– Кстати, меня зовут Джимми, и когда ты будешь выступать на лондонской сцене, я приду на тебя смотреть.
– Меня зовут Лорел, – ответила она, пожимая его руку. – И я вас обязательно там замечу.
Он рассмеялся.
– Ничуть не сомневаюсь. Как я вижу, ты из тех, кто умеет слушать ушами, глазами и сердцем одновременно.
Лорел важно кивнула.
Мужчина двинулся было прочь, но внезапно замер на полушаге и обернулся.
– Пока я не ушел, Лорел, скажи мне – твои мама и папа счастливы?
Лорел сморщила нос, не вполне понимая, о чем ее спрашивают.
Он уточнил:
– Они перешучиваются, смеются, танцуют, когда вместе?
Лорел возвела глаза к небу.
– Ну конечно. Постоянно!
– А папа у тебя добрый?
Она задумчиво почесала в затылке и кивнула.
– Он все время ее смешит, и заваривает ей чай, а еще, знаете, он ведь ее спас! Так они друг друга и полюбили. Мама упала с высокого-высокого обрыва, и очень испугалась, и, наверное, могла даже утонуть, а папа прыгнул в море, хотя там были акулы, крокодилы и пираты, и ее вытащил.
– Правда?
– Правда. А потом они ели мидий.
– Что ж, Лорел, – сказал незнакомец. – Похоже, твой папа – тот самый человек, какого твоя мама заслужила.
Потом он глянул на свои ботинки, все с той же не то печальной, не то счастливой улыбкой, и помахал рукой. Лорел смотрела ему вслед, но недолго; ей вдруг стало интересно, сколько «колес» отсюда и до ручья. Так что к тому времени, как мама и сестры вернулись с телевизором в багажнике, она уже почти забыла про доброго дядю, который помог ей загнать разбежавшихся кур.
Благодарности
Спасибо моим первым читателям: Джулии Кречмер, Дэвину Паттерсону и Кэтрин Милн, неутомимым редакционным командам: Марии Реджт, Софи Орм, Лиз Коэн и Али Блекберну (британский «Пан Макмиллан»), Кристе Маннс и Кларе Финли (австралийский «Аллен&Анвин»), Джудит Керр, Лизе Кейм, Кимберли Голдштейн и Изольде Сойер («Атрия», США), Лизе Паттерсон, лучшему в мире бета-ридеру, а также моей издательнице и замечательной подруге Анетт Барлоу, которая радостно поддалась моему сумасшествию.
Я очень признательна моим издателям по всему миру за постоянную поддержку и всем талантливым людям, помогающим превратить мои истории в книги. Спасибо каждому книгопродавцу, библиотекарю и читателю, которые продолжают в меня верить, Веноне Бирн за все, что она делает, Рут Хейден, художнице и вдохновительнице, и, конечно, моей семье и друзьям, которые позволяют мне уходить в глубины воображаемого мира, а потом возвращаться оттуда как ни в чем не бывало. Особые благодарности, как всегда, моему агенту, Сельве Энтони, моим дорогим мальчикам, Оливеру и Луису, а главное, за все и даже больше, моему мужу Дэвину.
При работе над «Хранительницей тайн» я обращалась к различным источникам. Главные из них: онлайн архив Би-би-си, посвященный людям, участвовавшим во Второй мировой войне, Имперский военный музей в Лондоне, Музей и архив британской почты, книги «Черные алмазы. Взлет и падение английской династии» Кэтрин Бейли, «Война Неллы Ласт. Военные дневники сорокадевятилетней домохозяйки» под редакцией Ричарда Брода и Сьюзи Флеминг, «Девушки на войне; как война изменила их жизнь, 1939–1945» Энн де Курси, «Военная Британия, 1939–1945» Джулиет Гардинер, ее же «Тридцатые. Личная история», «Лондонский блиц» Клайва Харриса, «Все так хорошо. Британия в пятидесятых» Питера Хеннесси, «Дефицит яиц и полное отсутствие апельсинов. Дневники Вер Ходсон, 1940–1945», «Как мы тогда жили. История повседневной жизни во время Второй мировой войны» Нормана Лонгмейта, «Никогда так хорошо не было. История Британии от Суэца до «Битлз» Доминика Сэндбрука, «Две недели в сентябре» Р.С. Шериффа, «Самые долгие наши дни. Люди в истории Второй мировой войны» авторов из «Месс обсервейшн» под редакцией Сандры Коа Ин, «Лондон во время войны, 1939–1945» Филипа Зиглера.
Большое спасибо Пенни Макмагон из Музея и архива британской почты, ответившей на мои вопросы о штемпелях, добрым людям из Лондонского транспортного управления, позволившим мне увидеть, какой была станция столичной подземки в сороковом году, Джону Уэлхему, который снабжал меня самыми разнообразными историческими сведениями, Изобел Лонг, от которой я узнала столько всего увлекательного про хранение архивов, Клайву Харрису, находившему ответы на все мои вопросы про войну (именно его пешеходная экскурсия, посвященная блицу, вдохновила на создание книги), а также Герберту и Рите, заразивших меня любовью к театру.