– Ольга Федоровна, разве вы не узнали? – раздался непринужденный голос Ксюши. – Это же Софья Филипповна, моя гувернантка.
Глава 11
Павел пожарил рачков на костре, хотя пожарил – громко сказано. Нанизав их на тонкие ветки, опалив огнем, он протянул готовый завтрак Валентине со щедрой фразой «кушать подано».
– Мне вашей жалости не надо.
– Да бросьте, я поделил поровну.
– Во-первых, семь пополам делится плохо, – усмехнулась Валя, – во-вторых, вы оставили себе две штуки, а мне отдаете пять. Где вы так поровну научились делить? Я поймала одного и съем одного.
– То есть вы подумали, что я добрый? – приступая к первому раку, спросил Павел. Он не собирался спорить и уговаривать – не тот случай.
– Нет, – пожала плечиком Валя. – Вы просто хотите подчеркнуть, что я слабая женщина, а вы сильный мужчина.
– Полагаете, это нуждается в подчеркивании?
– Я сильная, очень сильная.
– Знаю, – спокойно ответил Павел.
Валя скривила губы и слопала свой более чем скромный завтрак за считаные секунды. Конечно, хотелось еще (пятьдесят раз по стольку же), но гордость и упертость, как всегда, держались за руки и стояли плечо к плечу.
– Когда мы уже дойдем до того места, где нас ждут? – спросила она, пытаясь привести волосы в порядок.
– Завтра к обеду.
– Но… разве не сегодня?
Павел оторвался от трапезы, помолчал немного, а потом предложил:
– Поешьте, впереди долгий путь.
– Спасибо, нет.
«Кто бы сомневался», – мысленно усмехнулся он, а вслух спросил нарочно серьезно:
– Мы как-то медленно идем, вам не кажется? Может, вы специально тянете время, чтобы провести со мной еще ночь в джунглях?
В душе Валентины медленно начала подниматься свирепая буря: заклубились пески, полыхнул огонь, грянул гром, и колючий ветер смешал чувства и желания. О! Павел Этлис задал вопрос специально, надеясь задеть ее, конечно же, он не думает так, но вот от этого не легче! Почему он вообще встретился ей? Откуда взялся? Она совершила тяжкий грех, о котором запамятовала, и происходящее – расплата? Или у Ее величества судьбы был выходной и карты легли как попало? Валентина сжала кулаки и прострелила Павла убийственным взглядом.
– Да, – решительно и твердо заявила она, – представьте, я мечтаю о вас с первой встречи. Увидела и влюбилась по уши! Вы женаты? Свободны?
– Свободен, – легко ответил он, пряча улыбку.
– Отлично!
Бросив ветку в костер, Павел поднялся и подошел к Вале. Захлебнувшись негодованием, подбирая какую-нибудь сверхобидную острую фразу, она воинственно стояла, сжав кулаки, точно полководец перед великим сражением. Будет бой, будут палить пушки, и воздух пропитается дымом и порохом.
Она бы с радостью посмеялась над Павлом, продемонстрировала, насколько он ей безразличен как мужчина (да разве возможно питать к такому человеку особенные чувства?). Но, наверное, где-то есть женщина (и не одна?), которая любила его или любит. И для нее он был или есть самый лучший на свете.
Валя нахмурилась, ей вдруг стало неприятно – настроение изменило цвет, тон, но лишь на мгновение. Какие глупые мысли лезут в голову, настойчивые, хваткие… Ну уж нет! Неважно, скольким женщинам Павел Этлис задурил голову! Какая разница, скольким наобещал золотые горы, а потом наверняка развернулся и ушел. Он плохой. Плохой. Плохой. И сейчас необходимо сказать ему нечто обидное, чтобы он понял, как она к нему относится.
Павел приблизился к Вале и… притянул ее к себе левой рукой. Крепко прижал, заглянул в глаза, заметил в них усталость, злость, отчаяние, гордость… Он еще в вертолете предчувствовал эту минуту, и в тот момент его душа дрогнула, а тепло заполнило ее до краев – невероятное, давно позабытое ощущение нежности… против которого не попрешь…
Дотронувшись ладонью до Валиной щеки, Павел стал целовать ее в губы. От изумления она приоткрыла рот, и он нагло воспользовался этим. Она напряглась, сделала вялую попытку отстраниться и сразу расслабилась, будто потеряла силу и волю.
«Иди ко мне, иди ко мне», – мысленно твердил он, хотя «воробей» уже находился в его сильных руках.
Валя не могла объяснить, что с ней происходит, и не только с ней… Почему подкашиваются ноги, немеют руки и в груди уже не бушует буря, а тихо, медленно падает белый пух? Откуда он взялся? Будто дети долго дрались подушками, а потом… Она же собиралась разорвать Павла Этлиса на кусочки, продемонстрировать свое равнодушие, победить, посмеяться… И какое право он имел подходить и целовать ее?
Вопросы далеким эхом доносились до сознания, не касаясь ничего. Чувства замерли, уютное состояние невесомости охватило тело. Не сразу, но она ответила на поцелуй… робко, по-девчоночьи… и замерла, позволяя Павлу продолжать. Его руки уже поднимались вверх по спине, настаивали, просили…
«Это не считается, этого нет», – подумала Валя, вздрогнув, и резко отстранилась.
– Вы нарочно, – прошептала она, не вникая в смысл собственных слов.
– Да, признаю, спланировал давно и в мельчайших подробностях, – сухо произнес Павел и отошел к почти потухшему костру. Раздавил ботинком угли и посмотрел на Валю. Ему хотелось вернуться и прижать ее к себе еще раз, успокоить, утешить, стереть ту неловкость, которую она сейчас испытывала, но делать этого он не стал. – Мы идем дальше или остаемся здесь? – спросил он, добавив голосу веселые ноты.
– Идем. И чем быстрее, тем лучше.
Шагая вдоль ручья, желая отвлечься от случившегося, Валя думала о работе. Нужно сделать это, необходимо выполнить то, не забыть позвонить тому-то… Но мысли предательски расползались в разные стороны, а взгляд постоянно фокусировался на Павле.
«Вообще-то, все можно объяснить, – убеждала себя Валентина, спотыкаясь, – я устала и плохо соображаю».
Объяснение казалось вполне логичным, но слева в груди дергалась какая-то ниточка, и ее никак не получалось успокоить, а память отказывалась перечеркивать безумные мгновения. На миг почудилось, будто сильные руки Павла все еще скользят по спине.
«Я плохо, очень плохо соображаю».
Они шли молча, пока на джунгли вновь не обрушился ливень. Плотная стена воды опять разделила их, и появилась возможность вернуть прежний настрой и спрятаться за отточенные фразы и едкость.
– Вы действительно находите удовольствие в подобном отдыхе? – поинтересовалась Валя, убирая мокрые волосы назад и игнорируя ручейки воды, стекающие по лицу.
– Не всегда, – ответил Павел, вынимая нож. Впереди опять начинался труднопроходимый подлесок, и предстояло ломать и резать ветки.
– Взяли хотя бы топорик с собой, а то точите нож через каждые двадцать метров!
– Я предпочитаю мачете, но брать его не стал, чтобы находиться с вами в более-менее одинаковых условиях!
Говорить приходилось громко, чтобы перекрыть дождь.
– Если я заболею и умру, то моя смерть будет на вашей совести! – с удовольствием сообщила Валя. – Я простужусь, у меня заболит горло, начнется озноб.
– Не болейте, Валентина! – воскликнул он. – А если случится озноб, то, поверьте, я сделаю все, чтобы согреть вас. Правда, для этого мне придется снять с себя и с вас мокрую одежду, иначе, боюсь, результата не будет.
«А может, мне его убить?» – подумала Валя и тяжело вздохнула.
***Базилюк лично довез ее до дома, открыл дверцу машины и буквально прилип сзади.
«Будто в моей руке мешочек с драгоценностями семьи Комлевых и я могу в любой момент дать деру до канадской границы», – весело подумала Соня, сделав вид, будто такое подчеркнутое внимание – норма.
Ксюша, болтавшая всю дорогу о пустяках, не задавшая ни единого вопроса на тему: «А почему вы раньше были похожи на замороженную рыбу, а теперь нет?», в лифте присмирела и стала серьезной. Но жгучее любопытство в ее глазах переливалось всеми цветами радуги.
Соня открыла дверь квартиры, зашла, небрежно скинула туфли и, обернувшись к гостям, спросила:
– Чай будете?
– Нет, – отказался Базилюк, принюхиваясь и оглядываясь на предмет сбора улик, компромата и прочей информации.
– А я выпью, – согласилась Ксюша, подозревая, что даже чай у загадочной Софьи Филипповны имеет особенный вкус.
– Василий Васильевич, будьте добры, приготовьте чай, все необходимое вы найдете в кухне. – Не дожидаясь ответа, оставив скрипящего зубами Базилюка в коридоре, Соня быстро направилась в спальню, подошла к этажерке, взяла рамку с фотографией и положила ее под книгу. Порядок. Зацепиться не за что… Теперь она сама может приготовить чай. – Ну как, справились? – мило поинтересовалась Соня, перешагивая порог кухни.
– Нет, – честно ответил Василий Васильевич. Пользуясь возможностью, он заглядывал в каждый шкафчик, и меньше всего его беспокоило, где находится сахар, а где заварка.
– А я уже передумала! – воскликнула Ксюша и, потратив секунду на смущение, желая немедленно поощрить любопытство, рванула в комнату.
Минуты через три Базилюк тоже покинул кухню. Не предпринимая никаких резких действий, он принялся кружить по ковру, стреляя прищуренными глазками направо и налево. Подходил к телевизору, дивану, шкафу и замирал. В спальню последовать за Соней он не осмелился, и по его лицу было видно, что он огорчен. Еще через десять минут Базилюк хмыкнул в четвертый раз и недовольно поджал губы: если в квартире и существовали какие-то тайны, то они не лежали на поверхности, а были глубоко зарыты.
Хотя о каких тайнах может идти речь? Актриса! Вон даже веер валяется на трельяже. Комлев сказал, что его мать заплатила Одинцовой за спектакль («ох, старая грымза, нет ей покоя»), а значит, гувернантка сама по себе ничего интересного представлять не может, но… Слава Шерлока Холмса Базилюку покоя не давала, и очень мучил вопрос: а почему для данной роли Фаина Григорьевна выбрала такую красотку? Наоборот, нужна была девушка с обычной внешностью. Например, постарше. Шансы попасть в десятку возросли бы вдвое!
Интуиция, интуиция…
«Надо подумать», – хмурясь, говорил себе Базилюк.
Соня складывала вещи в сумку неторопливо, но без лишней возни. Максимум она пробудет в доме Комлева еще вечер и утро (много брать не нужно), но пусть это время – от и до – будет комфортным. Она собирается блистать назло обстоятельствам! Жаль, жаль, завтра придется уехать…
Покосившись на этажерку, Соня закусила нижнюю губу. Где начинается и где заканчивается прошлое, кто знает, но по крайней мере она уже получила свою порцию справедливости и удовольствия.
– А это что? – спросила Ксюша, беря с тумбочки маленький кулончик – плоский камушек с дырочкой на тонкой черной веревочке.
– Украшение, – ответила Соня.
– Красиво. А откуда оно у вас?
– Мне его прислали… давно… из Калифорнии, кажется, а может, и нет. – Она поняла: Ксюша не прочь заполучить вещицу, но кулончик был слишком дорог. – Если хочешь, возьми. – С удивлением услышав свой голос, Соня помедлила, подхватила сумку, выпрямилась и направилась в ванную комнату, чтобы не передумать и не ранить малышку.
– Конечно, хочу, – прошептала Ксюша, глядя в дырочку камушка.
Как же тяжело было дождаться, когда Софья Филипповна выйдет из спальни! Разве можно было пропустить взгляд, устремленный на этажерку? Что там? Тайна? Точно, тайна! И наверняка не маленькая, а большая. На какой из полочек? На верхней? Нижней? Ох, надо успеть.
«Мне очень, очень стыдно, такое поведение недопустимо… нельзя подслушивать и подглядывать… ну да, ну да, ну да… А я это обещала кому-нибудь? Не помню».
Метнувшись к этажерке, Ксюша прислушалась к внутренним ощущениям, встала на цыпочки, протянула руку и, совершая дальнейшие действия автоматически, быстро подняла книгу в мягкой обложке, отложила левее, взяла рамку с фотографией и повернула ее…
– Этого не может быть, – прошептала она и покачала головой. – Этого не может быть…
Вот – тайна. Маленькая? Нет, большая. Плохая или хорошая? Запутанная…
Медленно положив рамку и книгу на место, Ксюша развернулась к двери и шумно вздохнула. Нет, она пока не знала всего, но маленький кусочек тайны Софьи Филипповны Одинцовой прозрачным хрусталиком уже лежал в укромном уголочке души.
– Этого не может быть…
***Комлев ждал их в гостиной, сидя в глубоком кресле и почитывая газету. На журнальном столике лежал мобильный телефон, а рядом на блюдце стояла белоснежная чашка.
«Не могли поверить, что я вернусь? – мысленно улыбнулась Соня. – Но Василий Васильевич два раза звонил вам с дороги. О, Кирилл Андреевич, вы даже не представляете, с каким удовольствием я бы осталась здесь жить… на недельку… дней на десять». Она кивнула, забрала у Базилюка сумку со словами: «Спасибо, вы мне очень помогли» – и направилась к лестнице. Походка уверенная, движения плавные, волосы по плечам.
Его взгляд был устремлен в ее сторону, и она об этом знала.
– Ксюша, я хочу поговорить с тобой, – произнес Комлев, и его тон не предвещал ничего хорошего. – Пойдем в мой кабинет.
«Он собирается предупредить ее, что скоро я исчезну из их жизни, – сообразила Соня. – М-м, как же не хочется уезжать до возвращения Лоры».
Кирилл действительно следил за Соней, встряхнувшей его жизнь не хуже землетрясения. «Актриса, всего лишь актриса», – повторял он, но почему-то относиться легко к происходящему не получалось. Больше злиться он должен на мать, чем на Софью Одинцову, но выходило наоборот.
Поднявшись, взяв со стола мобильник, Комлев положил руку на плечо подошедшей Ксюши и повел ее в кабинет. Малышка была притихшей и задумчивой, но сейчас он не уловил этого.
Заняв место около окна, прислонившись спиной к подоконнику, Кирилл для начала спросил:
– Как съездили?
– Хорошо.
– Тебе понравилось у Софьи Филипповны?
– Ага, – ответила Ксюша и продемонстрировала кулончик на веревочке. – Это она мне подарила, я думаю, если шептать в дырочку желания, то они обязательно сбудутся.
– Представляю, что ты туда уже нашептала, – улыбнулся Кирилл.
– Пока ничего. Нельзя растрачивать волшебную энергию попусту, а то она быстро закончится. Я буду беречь кулон для особого случая.
– Ты помнишь наш разговор о том, что если придется расстаться с твоей гувернанткой, то…
– Нет.
– Что «нет»?
– Ты не уволишь Софью Филипповну.
– Почему?
– Потому что она… красивая.
– Она не очень подходит нам. – Кирилл скрестил руки на груди.
– Ты не прав! Ты совершенно не прав! – Глаза Ксюши вспыхнули, кудряшки заволновались. – Если бы она была строгой, некрасивой занудой, ты бы ее оставил, да? А если она похожа на… на фею, то ей остаться нельзя?
– Дело не в этом. – Кирилл потер щеку, нахмурился и выпрямился. – Боюсь, Софья Филипповна не сможет у нас остаться… не захочет… – Он вдруг понял, что совершенно не готов к подобному разговору. Несмотря на короткий срок событий, ситуация настойчиво ускользает из-под контроля. – Проблема не в том, как она выглядит…
– Я, пожалуй, пойду, – пользуясь моментом, объявила Ксюша. Развернулась на маленьких каблучках и направилась к двери. – Да, я, пожалуй, пойду, – повторила она уверенно. – Я школу прогуляла, и у меня куча уроков. Английский, математика, почитать еще нужно. Вечером ужин, вдруг времени не хватит. – На пороге она остановилась, резко обернулась и добавила решительно и грозно: – Дядя, я не разрешаю увольнять мою новую гувернантку. Категорически запрещено!
Продолжая тараторить что-то про невыученные уроки и прогул школы, Ксюша покинула кабинет.
«Софья Одинцова уедет завтра, – сказал себе Комлев и добавил: – Будет именно так».
Об ужине Кирилл думал мало, он не собирался ругаться с матерью (бесполезно), лишь хотел показать ей, что подобные методы глупы и, по сути, бессмысленны. Двенадцать лет назад она жила здесь, а потом ушла с гордо поднятой головой и поселилась на Арбате, благо возможности имелись, да и он регулярно перечислял деньги на ее счет. Так к чему этот абсурдный контроль? Люди взрослые.
Комлева Фаина Григорьевна. Его мать. Женщина, с которой он никогда не был близок душой. Она четко делила поступки других на «так надо» и «так не должно быть». Любила и даже боготворила лишь свою сестру, но та погибла вместе с мужем много лет назад в автокатастрофе, оставив в наследство огромную коллекцию антиквариата, квартиру и фантастическое право вмешиваться в чужие судьбы и вершить добро и зло. Кирилл пытался относиться к этому философски и всегда помнил о сыновнем долге, но решения принимал сам и четко следовал собственным принципам и взглядам. Он не знал, позвонила ли Соня его матери, сообщила ли о досадном разоблачении, но намеревался поставить точку и именно с этой целью организовал ужин.
Мать не терпела Лору, и, скорее всего, речь шла об информации, связанной с его личной жизнью. Не планирует ли он жениться? Нет, не планирует. Какие чувства наполняют его душу? Не те, которых следует опасаться. Что говорит «эта распущенная девица» и «что отвечает мой слишком занятой сын»? Предсказуемо…
Однажды он, поддавшись порыву, пожалел и поддержал Лору и, собственно, с тех пор относился к ней, как… Кирилл отошел от окна, бездумно переложил несколько папок на столе, отправил карандаш в подставку. Любви нет и не было, но, наверное, есть ответственность, забота, привычка. Лора уехала, а он не скучает.
«Мама, ты потратила много сил и денег напрасно. – Комлев взъерошил волосы, прошелся по кабинету и вернулся к столу. – Пора это все заканчивать».
Последняя фраза относилась не только к балагану, устроенному его матерью, но и к… Лоре. Пожалуй, он и сам не ожидал, что примет подобное решение. Кирилл прислушался к звенящей пустоте в душе, и его чувства и мысли метнулись совсем не к той женщине, о которой он собирался подумать. Но дверь распахнулась, вошел Базилюк и отвлек внимание на себя.