Шариф (вскакивает на стол). Товарищи, слушайте, шума не надо. Требуется, чтобы она ушла из деревни? Успокойтесь. Дайте ей уйти.
Голоса. Пускай уходит! Пускай уходит!..
Шариф (открывает двери, говорит вовнутрь). Алмас-ханум, идите. Пойдемте...
АКТ ТРЕТИЙ
КАРТИНА 3-я
Ткацкая мастерская "Зарница". Несколько станков стоят рядом. Вечереет. Только две женщины работают у станков. Издалека слышен голос Яхши.
Голос Яхши.
О, если бы солнце, скрывшись за горы, не угасло!
О, если б судьба так жестоко не отвернулась от меня!
О если б все мои желания так рано не отняла
земля!
Сказать бы луне на небесах, чтоб передала
возлюбленному,
Что сердце мое одиноко, что горе убило меня...
Входит Наз-Ханум. Очень усталая. Старается не смотреть на свою дочь.
Алмас. Что?
Наз-Ханум. Ничего.
Алмас. Кого видела?
Наз-Ханум. Никого. Никто из женщин по нашей улице не ходит.
Молчание.
Наверное, стесняются встречаться со мной. Ходила к Гюль-Джамаль.
Алмас. Гюль-Джамаль?.. Да, знаю.
Наз-Ханум. Спрашиваю ее: "Почему ты не приходишь работать и учиться?" А она говорит, что все крестьяне решили, по совету стариков, чтобы никто ни свою жену, ни свою дочь к Алмас не пускал. А кто не послушает, с тем не кланяться. А к Автилю решили не ходить хоронить его умерших родственников. Потому что, говорят, все своих жен взяли обратно из "Зарницы", а он не взял... Сидишь голодная, смотреть на тебя не могу! А за мукой ходила - и опять ни у кого не нашла.
Алмас. Надо было взять в кооперативе.
Наз-Ханум. Кооператив второй день закрыт. Поехали за товаром в город. В двух местах была - не хотели дать.
Алмас. Значит, они хотят уморить нас голодом.
Наз-Ханум. Говорила тебе - не вмешивайся! Оклевещут тебя. Боюсь, сделают что-нибудь...
Алмас. Ты, мама, не бойся, я не одна.
Наз-Ханум. Дочка, кто тебе поможет?
Алмас. Как кто? А Шариф? А Автиль? Вот видишь, что ни говорят, а он жену все-таки оставляет на работе. А это не маленькое дело. Деревня по одному пробуждается. Пойдут партийцы, комсомольцы, вся молодежь, все девушки. Только многих нет в деревне. Скоро вернутся, тогда увидишь...
Наз-Ханум. Дочка, я хочу идти к Гаджи-Ахмеду, или давай вместе пойдем, скажем, что вышло недоразумение.
Алмас. Как? К Гаджи-Ахмеду? Да ты с ума сошла! Я с голода умру, но к нему не пойду.
Наз-Ханум. А как же быть, дочка? Ведь у него много близких родных, что захочет, то и сделает.
Алмас. Ты подожди, мама, они сами придут меня просить. Потому что я говорю правду.
Наз-Ханум. Мало ли правды? Ведь за правду ничего не платят. Хочу, назло, послать к ним Яхши за молоком.
Алмас. Не надо. Не дадут.
Наз-Ханум. Она возьмет молоко как бы для себя.
Автиль (входит).Алмас-ханум дома?
А л м а с. Дома, дядя Автиль. Пожалуйста, входите. Я слышала, что на вас тоже наступают.
Автиль. Да, дочка. Собака Гаджи-Ахмед побеждает. Сельсовет ему помогает. Все имущество он переписал на имя родных, а сам заделался инвалидом. Иди после этого и борись с ним.
А л м а с. Дядя Автиль, вы все же оказались устойчивее всех! А вот Барата второй день не видно.
Автиль. Барат подрался с Ибатом, руку себе вывихнул. Вся деревня восстала друг против друга. Отец с сыном, брат с братом ссорятся. Такая суматоха, что сам черт не разберет! Сегодня крестьяне с участием сельсовета написали заявление о том, что якобы ты интриганка. В деревне создаешь разлад. Просят снять тебя со службы, отозвать тебя из деревни. Все подписались. Только Шариф не согласился. Да еще комсомольцы возражали. Но ничего не вышло.
А л м а с. Дядя Автиль, когда против нас идут Гаджи-Ахмед или мулла Субхан, мне понятно. Но обидно, когда крестьяне идут за ними по явно невыгодному для себя и выгодному для кулаков пути.
Автиль. Все связаны друг с другом родством. Сегодня они не поддержат-завтра его родные их не поддержат. Вопрос о мечети все дело испортил. Говорят, что Алмас мечеть в клуб превратить хочет. Мулла сказал, что всякое общение с тобой грешно. Ты меня прости, Алмас-ханум, темный я человек, и поэтому я пришел к тебе по одному делу.
Алмас. А что такое, дядя?
Автиль. Я, дочка, пришел жену свою увести от тебя.
Алмас. Эх, дядя Автиль, и ты сдался!
Автиль. Мне все говорят... Мулла Субхан сказал: "Всякое общение с ней грешно, а ты с ней, как чашка с ложкой, в дружбе живешь". Второй день на мой поклон не отвечают. А я не могу остаться в стороне от всех.
Алмас. Дядя Автиль, ведь они же для своей выгоды все это делают.
Автиль. Я знаю, что ты говоришь правду. А все-таки вот вопрос о мечети меня пугает. Да и когда жена сюда идет, так прямо все в глаза говорят, что она в неприличное место идет. Что тут будешь делать?
Алмас. Дядя Автиль, надо бой выдержать до конца.
Автиль. Мулла говорит, что даже в твой сад пойти грешно. Ну, словом... жена, идем, уже темнеет. Идем... Прощай, Алмас-ханум! Ради бога, прости меня! Мы, как-никак, все-таки с обшиной связаны... Прощайте!
.Алмас. Прощай, дядя Автиль! Я тебя не обвиняю. Ты все-таки смелее всех.
Автиль. Темные мы, темные, Алмас-ханум. Что делать? Наверх плюешь усы, а плюешь вниз - борода.
Алмас. Дядя Автиль, может, мне придется еще с тобой поговорить. К вам домой можно будет прийти?
Автиль. К нам домой?.. Ну, что ж, приходи... Прощай! (Выходит).
Молчание. Спустя немного Автиль возвращается.
Автиль. Алмас-ханум!
Алмас. Слушаю.
Автиль (задумывается). Ничего, ничего. (Уходит).
Наз-Ханум. И он свою жену увел?
Алмас. Увел.
Молчание.
Все станки остановились. А с каким трудом мы их приобрели! Каждому повороту колес я радовалась так же, как мать радуется первому шагу своего ребенка. А теперь все замолкло. Остановилось. Но этих колес остановить нельзя!
Наз-Ханум. Говорила тебе - не вмешивайся. Учи детей и сиди спокойно. Как Мирза-Самендар делает, так и ты. Вот полчаса тому назад опять ему яйца и фрукты повезли. А ты сидишь голодная...
Алмас. Мама, Мирза-Самендар только о себе думает. Он - продажный человек. Ты хочешь, чтобы я тоже свою честность и свой долг за кусок хлеба продала? А? Хочешь? Да?
Н а з-Х а н у м. Я хочу, чтобы ты делала добро. Но ведь никто не понимает. Вот снимут тебя со службы, - что тогда будет?
Автиль (возвращаясь). Алмас-ханум, прости, пожалуйста, что я опять вернулся.
Алмас. Пожалуйста, пожалуйста, дядя Автиль... Ты что-то хочешь сказать? Ты перед уходом хотел сказать, да на полуслове остановился.
Автиль (понизив голос). Алмас-ханум, вы по ночам где спите?
Н а з-Х а н у м. Что случилось? Что такое!
А л м а с. А вы почему спрашиваете об этом, дядя Автиль?
Автиль. Я хочу тебя предупредить, чтобы вы не спали при открытых дверях... И если ночью кто постучит, так ни за что не открывайте.
Н а з-Х а ну м. Что случилось? Что вы слышали?
Автиль. Ничего такого, матушка, нет. Я из осторожности говорю. Осторожность - украшение героя.
Алмас. Дядя Автиль, ты знаешь что-нибудь? Говори открыто.
Автиль. Знаешь, дочка, люди взбесились, и теперь трудно их остановить. Ни на горы, ни на долину не посмотрят. Люди сырым молоком вскормлены... Зачем пугаться? Я бы посоветовал, если возможно, на некоторое время даже в город уехать. А как все успокоится, опять вернешься.
Алмас. Хорошо, дядя Автиль. Спасибо. Подумаю.
Автиль. Прощай!
Ал мае. Прощай, дядя Автиль!
Автиль уходит, Алмас одевается и хочет идти.
Наз-Ханум. Куда?
Алмас Хочу к Барату. Говорят, он руку вывихнул.
Наз-Ханум. Поздно. Ты в темноте не проберешься. Постой, и я пойду.
В это время открывается дверь. Алмас отступает назад, и в дверях показывается борода Гаджи-Ахмеда.
Алмас (вздрогнув). Кто?
Гаджи-Ахмед. Не бойся. Мы. (Входит в комнату). Бала-Оглан, заходи.
Бала-Оглан заходит.
Ибат не пришел?
Бала-Оглан. Нет.
Наз-Ханум. Я боюсь...
Алмас. Что вам надо?
Гаджи-Ахмед. Пришли навестить. Можно сесть?
Алмас. Можно.
Гаджи-Ахмед. Мы слышали, с продуктами туговато?
Молчание.
Как дела идут?
Алмас. Своим порядком.
Гаджи-Ахмед. Слава богу.
Бала-Оглан. Что хорошо, то хорошо.
Гаджи-Ахмед. На заседание совета не ходила?
Алмас. Я же не член Совета.
Бала-Оглан. Решение президиума, наверное, слышала?
Алмас. Нет, не слышала.
Бала-Оглан. Решение такое: значит, Алмас, которая вносит разлад в деревню, совершила несколько неправильных действий, ссорит сельчан, просить район снять со службы.
Алмас. Хорошее решение.
Гаджи-Ахмед. Хорошее? Что же тут хорошего?
Алмас. Для вас хорошее.
Гаджи-Ахмед. Скажи, дочка, сколько тебе лет?
Алмас. Я за вас замуж не собираюсь выходить.
Гаджи-Ахмед. Больше девятнадцати быть не может. Как ты думаешь, Бала-Оглан, так или не так?
Бала-Оглан. Да, да, так и есть.
Гаджи-Ахмед. Хорошо. Положим, что восемнадцать. Хорошо. Сколько мне лет будет?
А л м а с. Не интересуюсь.
Г а д ж и-А х м е д. Этой весной исполняется пятьдесят. Так или не так?
А л м а с. Не интересуюсь.
Г а д ж и-А х м е д. Этой весной исполняется пятьдесят. Так или не так?
А л м а с. Не знаю, - я не загс.
Гаджи-Ахмед. Знаешь, дочка, ты ученая, а мы - люди темные. В наше время школ не было, и мы не учились. А сейчас у тебя сын и дочь мои учатся. Так или не так? Я своей пустой головой понимаю, что в наше время неграмотный человек - все равно что скотина.
Бала-Оглан. Так, так, так... Лучше иметь сто умных врагов, чем одного безумного друга.
Г а д ж и-А х м е д. Так, дочка, или не так?
А л м а с. Не знаю.
Гаджи-Ахмед. Правда, мы хоть люди и темные, но пятьдесят лет в мире жили. Куда ни пойду, всюду двери для меня открыты. Знает бог, как я был рад твоему приезду. Пусть, говорю, и из нашей деревни выйдут ученые! Приехала в деревню, позвал в гости. Пускай, говорю, - наша гордость. Только, дочка, мы обижены на тебя. Сильно обижены - и я, и Бала-Оглан. Так или не так, Бала-Оглан?
Бала-Оглан. Так, так, так...
Гаджи-Ахмед. Мы думали, что ты приедешь и будешь нам помогать. А ты начала бог весть с чего! Меня, дочка, зовут Гаджи-Ахмед. Я такой человек: когда дело дойдет до вражды, то и перед пулей глаз не закрою. До последней иголки продам, а дело доведу до конца. А теперь смотрю - с кем враждовать? Ведь ты же не чужая. Клянусь своим сыном: когда люди вносили постановление, сердце мое кровью обливалось. Алмас-ханум, скажи одно слово: "да", и завтра же такую подзатылину всем дам, скоро не очнутся. Так или не так, Бала-Оглан?
Бала-Оглан. Так, так. Прямо по затылку!
Гаджи-Ахмед. Позавчера мой сын говорит: "Отец, я учительнице молока хочу отнести". Говорю: "Возьми бурую корову и привяжи у них во дворе, пускай Наз-Ханум каждый день будет сама доить". Думаю, раз ребенок любит учительницу, значит учительница хорошая. Так или не так, Бала-Оглан?
Бала-Оглан. Так, так, так. Моя дочка тоже вас любит... Жены ткут ковер, а она говорит: "Это для моей учительницы". Думаю, раз говорит, значит любит учительницу.
Гаджи-Ахмед. Мы к тебе всем сердцем, а не как Шариф: исподтишка работает против тебя, а за глаза Мирзу-Самендара выдвигает. Правда, ты мне не родная, но раз я тебя пригласил к себе, значит ты мне друг. Так или не так? Клянусь богом, я этому Шарифу завтра же такую трепку задам, что он свое имя забудет! Как он смеет задевать моего друга?
Бала-Оглан. Я все знаю, что у него на душе.
Гаджи-Ахмед. Да, я тоже знаю. Он думает, что Гаджи-Ахмед с Бала-Огланом сговорятся и вдруг Алмас-ханум вместо него в секретари сельсовета проведут.
Бала-Оглан. Так, так. И больше ничего.
Гаджи-Ахмед. Но, Бала-Оглан, даю тебе честное слово, что я это сделаю! Завтра же сговорюсь с ребятами.
Бала-Оглан. На что ребята? Я - предсельсовета. Я завтра же устрою, и больше ничего. Только пусть Алмас-ханум сама скажет, что согласна.
Алмас. Хорошо. Что я за все это должна сделать?
Гаджи-Ахмед. Как, то есть, что должна сделать? Гм... (Ухмыляется). Она думает, что нам что-нибудь от нее надо.
Бала-Оглан. Нет, нет, нет.
Гаджи-Ахмед. Мы только просим, чтобы ты вору о камне не напоминала. В деревне у меня пять друзей и десять врагов. И я всегда над ними смеялся. Мы не хотим, чтобы они теперь надо мной смеялись. Что у меня, Гаджи-Ахмеда, отнимут сад, мне не жалко. Пусть хоть сто таких садов у меня возьмут, все равно. Я сам дарю тебе сад под родником. Через два-три месяца возьми и переходи туда. Хочешь - в школу превращай, хочешь - в артель.
Алмас. Этот сад ни под школу, ни под артель не годится.
Гаджи-Ахмед. Под артель не годится, сама будешь жить. Я тебе его самой дарю. Хочешь - возьми и брось, хочешь - подари кому, мне все равно.
Алмас. А ты этот сад себе оставь, а другой, большой, под артель отдай.
Г а д ж и-А х м е д. Да я и большой бы отдал, несмотря на его доход, но я над ним сам трудился в поте лица, а придут туда люди, которые из поколения в поколение были моими слугами, и будут надо мной же смеяться. Вот что меня останавливает. И буду бороться до последних сил, а его не отдам. А сад под родником дарю тебе добровольно. А что касается мечети или чего-нибудь другого, что ж, поговорим, посоветуемся и устроим, как ты хочешь. А мулле Субхану просто скажем: "Ты до сих пор в мечети был муллой, а теперь мечеть сделаем школой, и ты будешь там учителем. А чалму можешь и не носить. Не умрешь же?" Так своим порядком. А он человек ловкий, согласится.
Бала-Оглан. Так, так, согласится обязательно, лишь бы жалование платили.
Алмас. Я вас выслушала очень внимательно. И я поняла, что я действительно пока еще ребенок.
Гаджи-Ахмед. Молодец, девушка, молодец! Клянусь богом, Бала-Оглан, люблю слушать, как она говорит.
Наз-Ханум. Клянусь богом, мы сами хотели к вам идти.
Алмас. Мать...
Гаджи-Ахмед. Напрасно не пришли. Клянусь богом, Бала-Оглан, лучшего бы барана зарезал. Раз человек меня уважает, так я для него жизни своей не пожалею. Так или не так?
Бала-Оглан. Так, так, так...
Наз-Ханум. Клянусь богом, она второй день крошки не проглотила. А вечерами ходит взад-вперед по комнате или забьется в угол, к машинам своим, и плачет.
Алмас. Мать! Ты иди в другую комнату и молчи.
Наз-Ханум. Я, дочка, ничего плохого не говорю.
Алмас. Я ведь знаю, что в мире выгоднее помочь -одному вору, чем ста честным. Сегодня вы ему откроете дорогу, а завтра - он вам.
Бала-Оглан. Рука руку моет, а рука - лицо.
Наз-Ханум. И твой покойный отец говорил, что осел осла чешет.
Алмас. Так вот слушайте, почетные люди нашего села! Я теперь вас великолепно понимаю. Но меня так легко купить нельзя. Я с детства деревню со слов своей матери знала и думала, что вести борьбу за новую деревню очень легко. Но первый камень, попавший мне в правую руку, заставил меня очнуться. Я поняла, что я пока еще ребенок. Но этот камень меня многому научил, и я впервые увидела перед собой настоящего врага. Его острые когти, и озлобленные глаза, и оскаленные зубы...
Г а д ж и-А х м е д. А кто же этот враг?
Алмас. Кто?.. Вы.
Наз-Ханум. Дочка!..
Бала-Оглан, Гаджи-Ахмед. (одновременно) Мы?!
Алмас. Да. Вы!
Гаджи-Ахмед. Спасибо!.. Идем, Бала-Оглан! Пусть все, как есть, так и останется и меня Гаджи-Ахмедом называют. Пускай на старом месте останется камень сверху и камень снизу. Идем, Бала-Оглан!
Алмас. Постойте! Я ведь вам сказала, что я еще ребенок. Чем иметь полную голову, лучше иметь полный карман. Вы мне обещали многое. Что сумеете дать - давайте наличными.
Гаджи-Ахмед. Значит, камень снизу и камень сверху?
Алмас. Да. Камень снизу и камень сверху.
Гаджи-Ахмед. Прекрасно. Жди. Мы сейчас вернемся.
Алмас. Пожалуйста.
Гаджи-Ахмед и Бала-Оглан уходят.
Наз-Ханум. Дочь, как ты хорошо сделала, что согласилась. У меня сердце замирало.
Алмас (пишет бумагу и передает матери). На эту бумагу и передай Барату или Шарифу. Только, мать, ты слова никому не говори, слышишь? И вообще в мои дела не вмешивайся. Слышала?
Наз-Ханум. Слышу. (Уходит).
В это время приходит Шариф. Приносит с собой в кувшине молоко, еще какую-то посуду и два хлеба. Кладет на стол и по дружески здоровается с Алмас.
Ш а р и ф. Здравствуйте, Алмас-ханум, жемчуг мой рубин мой!
Алмас. Здравствуйте, Шариф! Где вы пропадали так долго? А мне нужно было вас видеть. Вовремя пришли. Одна в комнате, сердце так билось, чуть не лопнуло. Это что? (Показывает на принесенное Шарифом).
Шариф. Немного сливок, масла и хлеба.
Алмас. Вы что--провиант на случай войны готовите?
Шариф. Я сам сейчас с поля военных действий пришел. Проклятым никак не объяснишь. Все, как лягушки, сразу заорали. С одной стороны - Гаджи-Ахмед, мулла Субхан, с другой стороны - Бала-Оглан, а с третьей - наши.
Алмас. Слышала, что было собрание.
Шариф. Собраний много было. Было тайное в мечети. Было у муллы Субхана, у Гаджи-Ахмеда, у Ибата. А потом - открытое заседание сельсовета.
Алмас. Слышала, Шариф. Нужно в газету.
Шариф. Конечно. Все честь-честью, фактологически и документологически напишем.
Молчание. В это время тихо открывается дверь, и оба внимательно смотрят в ту сторону. Показывается маленький ребенок, а за плечами мешок больше, чем сам он. За ним еще несколько детей. Некоторые - с луком, некоторые - с банкой масла, с сыром, и так далее. Один маленький не может нести мешок, спотыкается, падает, и картошка рассыпается по полу. Алмас, смеясь, встает.
Алмас. Что это такое? А? Сюрьма, это что такое? Откуда вы это несете?
Сюрьма. Из дому несем.
Алмас. Кто вам дал?
Сюрьма. Мы сами принесли.
Алмас. А кто вам велел?
Сюрьма. Учительница, говорили, что вам хлеба не дают. Мы собрались, когда все спали, взяли и принесли.
Шариф. Значит, украли?
Сюрьма. Нет, не украли.
Алмас. Нет, она не украла. Ох ты моя розочка, Сюрьма! Ты просто взяла тайком и принесла. Да, Сюрьма, так?
Сюрьма. Так. Поставила кувшин под ноги, поднялась на полку и взяла.
А л м а с. А мать не видала?
Сюрьма (качает головой). А мама с папой спали.
А л м а с (другим детям). И вы тайком принесли?