— Я должен оказать Оливье Хеллштайн любезность и рассказать ей, что я знаю. И я думаю, это гуманно попытаться спасти бедного старого джентльмена в Берлине, если я смогу.
Вот так! Он собирается спасать людей! Одного за другим. Людей, которые Ирме безразличны. Он больше заинтересован в спасении Соломона Хеллштайна, чем в спасении спокойствия своей жены и их любви, которая также попала в камеру пыток!
VIСцена, которая произошла в элегантном и роскошном доме мадам де Бруссай, была такой же болезненной, как её предвидел Ланни. Там присутствовала крупная и величественная мать Иерусалима, которая когда-то осматривала его через усыпанный бриллиантами лорнет, чтобы понять, был ли он достоин стать родоначальником линии Хеллштайнов. Был Пьер Хеллштайн, отец семейства, полноватый, как его брат в Берлине, но моложе, умнее, с выкрашенными усами. Была Оливье, восточная красотка в полном расцвете. Она считала Ланни романтической фигурой, когда была девушкой, эта идея так и до сих пор осталась в глубине ее души. Она была замужем за французским аристократом, гоем, который не считал своим долгом присутствовать. Вместо него были два брата, глубоко обеспокоенные молодые деловые люди.
Ланни рассказал им о страшной сцене, которой стал свидетелем, не жалея подробностей. И они в свою очередь не пощадили его, сделав его свидетелем их плача, стонов и выкручивания рук. Они были потомками людей, которые создали Стену Плача в своей столице для публичной демонстрации скорби. Так, вероятно, они находили облегчение, громко выражая свои чувства. Ланни обнаружил, что это его не оттолкнуло. Напротив, он, казалось, и сам чувствовал то же самое. Слезы потекли по его щекам, и он с трудом говорил. Ведь он был зятем еврея, родственником семейства, хорошо известного Хеллштайнам. Он поехал в Германию, чтобы попытаться спасти члена их расы, и рисковал своей жизнью, Лучшей рекомендации ему иметь было и не надо. Он сказал им, что ожидал быть следующей жертвой на скамье для истязаний, но был спасен только по удачному стечению обстоятельств. Его друг офицер узнал о его бедственном положении и прибыл вовремя, чтобы вызволить его. Они не сочли эту историю неправдоподобной.
Ланни не стал ждать их решения на выплату выкупа нацистам. Он предположил, что это может потребовать времени и телефонных переговоров с другими столицами, а это было не его делом. Они спросили, является ли конфиденциальной история, которую он им рассказал. Он ответил, ни в коей мере. Он считал, что общественности следовало бы знать, что происходит в Нацилэнде, но он сомневается, что публичность воздействует на вымогателей. Оливье, между всхлипами плача, поблагодарила его несколько раз за его приход к ним. Она считает его самым храбрым и добрым человеком, которого она когда-либо знала. Ланни было жаль, что это было сказано в отсутствии его жены, но потом он решил, что это не смогло бы помочь. Ничто не поможет, если только не вести себя как подобает светскому человеку, а это, казалось, становится все труднее и труднее.
VIIЛанни выполнил свои обязанности, и у него было время добиться расположения своей жены и попытаться восстановить ее душевное спокойствие. Когда она поняла, что он увиливает от рассказа своей истории, ее любопытство усилилось. Ему пришлось составить мягкий вариант своей истории, основанный на его плане выкупить Фредди из Дахау, который Ирма знала. Он рассказал, что он и Хьюго были арестованы, и он был помещён в очень дружелюбную городскую тюрьму в Мюнхене. Он рассказал подробно о том месте и сделал рассказ полностью убедительным. Его беда была только в том, что ему не давали общаться с внешним миром. Именно это было рассказано в связи с Кровавыми чистками. Ирма сказала, что газеты в Англии были полны такими подробностями, что она считала себя вдовой.
«Ты была бы очаровательной вдовушкой», — пошутил он. Но не смог вызвать её улыбку.
«Что же ты ждешь сейчас?» — хотела она знать. Он сказал ей, что имел разговор с Фуртвэнглером и надеется получить Фредди в ближайшие несколько дней. Он не смог придумать ничего более правдоподобного. А Ирма очень хотела уехать в Англию. Но нет, он должен весь день оставаться в этом отеле и ждать телефонного звонка, который так и не идёт! Она хотела уйти от воспоминаний о тех днях и ночах страданий. А они включали Фредди, Рахель и все семейство Робинов. Это ей давалось довольно трудно. Но Ланни понял, что в ней говорили ее классовые и расовые чувства. Она хотела уделять своё время и внимание только тем лицам, которых она считала важными. Ее мать была в Англии, и там же была Фрэнсис. Она могла рассказать множество историй о дочери. И это было почти единственным темой, о чём они могли бы поговорить и сохранить мир.
В отеле Крийон было много телефонов, и Ланни мог позволить себе роскошь международных звонков без риска пропустить важный вызов из Берлина. Он позвонил своей матери, которая пролила много слез, которые, к сожалению, не могли быть переданы по проводам. Он позвонил Рику и рассказал ему эзоповым языком о своих надеждах. Он позвонил Эмили Чэттерсворт и пригласил ее на обед, зная, что это порадует Ирму. Эмили пришла, полная любопытства. Она выслушала его синтетическую историю, которую он рассказал своей жене. О Соломоне Хеллштайне говорил весь Париж, как и предсказывал Геринг. Эмили слышала о нём и хотела проверить. Ланни рассказал ей, как он был под стражей в Берлине, и как там получил сведения о том, что происходит со старшим из полутора десятка братьев банкиров. Также Ланни написал длинное письмо своему отцу, рассказав ему реальную историю. Короткое письмо Ганси и Бесс, которые отправились в Южную Америку вместе с отцом Ганси. Одни продавали красивые звуки, а другой продавал оборудование, включая оружие. Молодые красные сначала не хотели ехать, но два отца надавили своим авторитетом. Само присутствие в Европе двух известных красных могло бы спровоцировать нацистов, и, возможно, свести на нет все усилия Ланни помочь Фредди. Молодой паре этот довод не понравился, и они оставили его без ответа.
VIIIРано утром раздался телефонный звонок из Берлина! Бодрый голос обер-лейтенанта Фуртвэнглера произнёс: «Gute Nachrichten[192], Herr Budd! Я уполномочен сообщить вам, что мы готовы выпустить вашего друга».
Человеку на парижском конце провода было трудно сохранить самообладание. — «Где, герр обер-лейтенант?»
— Это вы должны определить.
— Где он сейчас?
— В Мюнхене.
— Вы предпочли бы место поблизости?
— По моим инструкциям это вы должны назвать место.
Ланни вспомнил мост, по которому он пересек реку Рейн на своем пути в Мюнхен. Мост, по которому маленькая Мария-Антуанетта въехала во Францию. — «Мост между Келем и Страсбургом будет приемлем для вас?»
— Полностью.
— Я буду на этом мосту, когда вы захотите.
— Мы можем попасть быстрее, чем вы. Лучше вы установите время.
— Скажем, в десять завтра утром.
— Принято. Меня там лично не будет. Так что разрешите поблагодарить вас за вашу любезность и пожелать вам всем счастья.
— Моя жена находится со мною в комнате, и хочет пожелать всего хорошего вам и вашей жене.
— Передайте ей мои поздравления и благодарность. Я уверен, что моя жена присоединится к ним. Прощайте. Таковы были формулы. Ну и, почему так не жить бы всем людям?
IX«Теперь, дорогая», — сказал Ланни к жене, — «Я думаю, что мы можем скоро вернуться домой и отдохнуть».
Ее изумление было таким большим, что она захотела узнать, как это он сделал? Он объяснил ей: «Они пытались выяснить местонахождение друзей и товарищей Фредди. Я догадываюсь, что они уже схватили их, так что он стал бесполезен для них. Кроме того, может быть, Геринг думает, что сможет использовать меня в будущем».
— Ты собираешься что-нибудь делать для него?
— Нет, если смогу. Но это все между нами. Ни слова никому, даже ни твоей матери, ни моей. Ей нравилось чувствовать, что она была первой в его доверии, и она обещала.
Он подошел к телефону и позвонил своему верному другу в Каннах. «Джерри», — сказал он: «я думаю, что я вызволю Фредди, а это еще одна работа для тебя. Позвони Рахель в Бьенвеню и скажи ей, чтобы она была готова. Потом забирай её, и двигайтесь вместе в Страсбург. Не медлите, потому что я понятия не имею, в каком состоянии будет Фредди. И она должна ухаживать за ним и принимать решения. Вы знаете, с какого сорта людьми мы имеем дело. И я не могу дать никаких гарантий, но надеюсь, что Фредди там будет в десять завтра. Для Рахель это шанс. Если хочешь, возьми автомобиль Бьюти из Бьенвеню. Я советую вам ехать по долине Роны через Безансон и Мюлуз. Придётся ехать всю ночь, если сможешь, и пусть Рахель спит на заднем сиденье. Я буду в Отель-де-ла-Виль-де-Пари в Страсбурге».
У Ланни была ещё одна деликатная проблема. Он не хотел брать Ирму в эту поездку, и в то же время не хотел её обидеть. «Поезжай, если хочешь», — сказал он, — «но я говорю тебе, это может быть болезненным опытом, и ты вряд ли сможешь там помочь».
У Ланни была ещё одна деликатная проблема. Он не хотел брать Ирму в эту поездку, и в то же время не хотел её обидеть. «Поезжай, если хочешь», — сказал он, — «но я говорю тебе, это может быть болезненным опытом, и ты вряд ли сможешь там помочь».
— Зачем ты вызвал меня в Париж, Ланни, если тебе не нужна моя помощь?
— Я вызвал, потому что я люблю тебя и хотел увидеть тебя, и я думал, что ты тоже хочешь видеть меня. Я хочу твоей помощи во всем, что тебя интересует, но я не хочу втягивать тебя в то, к чему у тебя не лежит сердце. Я не видел Фредди, но просто предполагаю, что он может выглядеть, как старик. Он может быть болен, даже умирать. Он может быть изуродован. Он может быть не полностью в своем уме. Это работа его жены, чтобы заботиться о нем и вернуть его к жизни, это не твоя работа. Я даю тебе шанс сохранить себя для другого печального опыта.
— Мы всё равно будем с ними, если они собираются жить в Бьен-веню.
— В первую очередь, Рахель, возможно, придется поместить его в больницу. Так или иначе, мы не вернёмся до осени. Ганси и Бесс зарабатывают деньги, и Йоханнес тоже. Я не сомневаюсь, что они захотят иметь своё собственное место. Все это в будущем, и многое зависит от состояния Фредди. Я хочу оставить тебя у Эмили, пока я не вернусь. Я попросил Джерри привезти Рахель в машине. Так что он может отвезти её туда, куда она захочет. И тогда ты и я будем свободны. Здесь, в Париже, есть maison de sante и хирург, который заботился о Марселе, когда его искалечили и сожгли. Они всё еще работают, и я позвонил им, что пошлю им пациента.
«Ланни!» — воскликнула она. «Как я счастлива, что у нас будет немного времени, чтобы заняться нашими собственными делами!»
«Да, дорогая», — сказал он. «Это чудесно, и Англия будет казаться восхитительной, когда у меня будут свободные руки. Я хочу увидеть, что Рик сделал с последним актом, и, возможно, я смогу дать ему несколько советов». Всё было хорошо, пока он не увидел moue[193] Ирмы, и не понял, какую глупость он сделал. Бедный Лан-ни, ему надо ещё учиться думать о себе!
XИрма была передана должным образом на хранение в поместье «Буковый лес». Приятное место для пребывания в середине июля. За пятнадцать лет благородные буковые леса сделали свою работу по восстановлению, и летние бризы уже не шептали о тысячах погребенных французских и немецких солдат. Так как Эмили была своего рода приёмной матерью мужу Ирмы и могла быть достойным собеседником, у них оказалась неисчерпаемая тема для разговора. И пожилая женщина тактично пыталась убедить любимицу фортуны, что каждый человек имеет то, что французы называют les defauts de ses qualites[194], и что у мужа могут быть худшие недостатки, чем избыток заботы и щедрости. Ей удалось немного устыдить Ирму за ее недооценку приятного и доброго еврейского кларнетиста.
Между тем Ланни мчался по чудесному шоссе на восток, к реке Рейн. Это была часть маршрута, по которому ехала тяжёлая карета беглых короля и королевы. Не далеко на юге лежал Варенн, где они были захвачены и отвезены обратно в Париж, чтобы отрубить им головы. Человеческие существа страдают от мук, а их печальные судьбы становятся легендами. Поэты пишут стихи о них, драматурги сочиняют пьесы, а воспоминания о прошлом горе становятся источником настоящего удовольствия, такова странная алхимия духа.
Путешественник поужинал по пути и после полуночи достиг своей цели. Не было никакого смысла глядеть на пустой мост, и ему было не до соборов, даже до старейших. Он дошел до кровати и заснул. Утром он позавтракал фруктами и получил телеграмму от Джерри, что они проехали Безансон и едут дальше. Нет смысла идти к месту назначения раньше времени, и Ланни стал читать утренние газеты в городе, который переходил из рук в руки много раз, и в настоящее время был французским. Он прочитал, что Адольф Гитлер созвал сессию своего ручного рейхстага в здании Кролль-оперы и выступил с речью на полтора часа, рассказывая, как страдала его душа из-за того, что ему пришлось убить так много своих старых друзей и сторонников. Закончив, он сидел с опущенной головой, полностью подавленный, а Геринг вещал миру, что Гитлер был посланным свыше фюрером, который не мог совершить ошибку. Все, кто голосовал, с этим единодушно согласились.
С мыслями, вызванными этим чтением, Ланни проехал около пяти километров до моста Пон-де-Кель, припарковал свой автомобиль и дошел до места. Он пришёл раньше и стоял у перил, разглядывая великую старую реку вверх и вниз по течению. Нет смысла волноваться за исход собственной миссии. Если он добьётся успеха, то добьётся, если нет, то дойдёт до ближайшего телефона и позвонит обер-лейтенанту и спросит, почему. Нет смысла мучить себя страхами о том, что он собирается увидеть. Фредди все равно останется Фредди, и они будут латать и лечить его.
Между тем, если заглянуть в глубины этой быстро несущейся воды, можно вспомнить, здесь были дочери Рейна — хранительницы волшебного золота на дне реки, которые плавали и дразнили карлика Альбериха. Возможно, они всё еще плавают. Мотив Золота Рейна звучал в ушах Ланни, как зов трубы. Где-то на крутом обрыве, на берегу этого потока сидела Лорелея, расчесывала свои золотистые волосы золотым гребнем, и заманивала своим пением рыбаков на скалы. Другая трагическая история, которую алхимия духа превратила в удовольствие!
Через каждые одну или две минуты Ланни будет смотреть на часы. Они могут приехать раньше. Но нет, это было бы так же плохо, как опоздание. «Punktlich!» было немецким словом, и это было их гордостью. И когда минутная стрелка часов Ланни достигла верхней цифры на циферблате, большой служебный автомобиль приблизился к центральной линии моста, где стоял шлагбаум, отделявший восточную немецкую сторону от западной французской стороны. Если бы это произошло именно не так, то виноваты были бы часы, а не deutsche Zucht und Ordnung. Ланни в детстве слышал от старого мыловара Хэккебери историю о фермере, который заказал новые часы по почте, и вышел в поле с новыми часами и календарем, объявив: «Если Солнце не взойдет на этом холме через три минуты, оно опоздает!"
Без сомнения автомобиль приехал! Мерседес-Бенц с небольшим флагом со свастикой над радиатором и шофером в эсэсовской форме и стальном шлеме. Они подъехали прямо к шлагбауму и остановились, в то время как Ланни стоял на последнем метре Франции с комком в горле. Два эсэсовца вышли из машины и стали помогать пассажиру на заднем сиденье. Ланни глянул и увидел седого пожилого человека, слабого и согнутого, с руками со скрюченными пальцами, которые дрожали и тряслись, как будто каждый из них в отдельности сошёл с ума. Очевидно, он не мог ходить, ибо они наполовину его несли. И, вероятно, он не мог держать голову, во всяком случае, она висела.
«Хайль Гитлер!» — сказал один из мужчин, приветствуя. — «Герр Бэдд?»
«Да», — ответил Ланни дрожащим голосом.
— Куда его? Это было проблемой, потому что нельзя просто взять такую поклажу и просто уйти с ней. Ланни должен просить разрешения французских полицейских и таможенников перенести несчастную жертву в их офис и положить на скамью. Несчастный не мог сидеть, и вздрагивал, когда его трогали. «Они отбили мне почки», — пробормотал он, не открывая глаз. Ланни побежал и привёл свою машину, а французы остановили движение, пока он разворачивался на мосту. Они помогли перенести страдальца и положить его на заднем сиденье. Затем Ланни медленно поехал в Отель-де-ла-Виль-де-Пари, где они принесли носилки и перенесли Фредди Робина в комнату и положили его на кровать.
Очевидно, он не хотел, чтобы его освободили. Или, возможно, он не понимал, что был на свободе. Возможно, он не признал своего старого друга.
Он, похоже, не хотел говорить, или даже смотреть. Ланни подождал, пока они не остались одни, а потом начал психическое лечение, как его мать делала с изломанным и обожженным Марселем Дэтазом. — «Ты во Франции, Фредди, и теперь все будет в порядке».
Голос бедняги звучал так, как будто ему было трудно складывать звуки в слова. «Вы должны были прислать мне яд!» — Это было все, что он мог придумать.
— Мы собираемся устроить тебя с хорошую больницу и вылечить в кратчайшие сроки. Жизнеутверждающие разговоры должны вестись постоянно.
Фредди поднял дрожащие пальцы; они мотались в воздухе, казалось бы, независимо от его воли. «Они ломали их железным прутом», — прошептал он: «По одному».
— Рахель едет, Фредди. Она будет здесь через несколько часов.
— «Нет, нет, нет!» — Это были единственные громкие звуки, которые он смог произнести. — «Она не должна меня видеть». Он продолжал так в течение некоторого времени, пока силы его не оставили. Он не мог видеть кого-либо. Он хотел спать и не просыпаться. "Порошки!» — прошептал он.
Ланни увидел, что больной ослабляет себя, пытаясь спорить. Он сказал, все в порядке. И тут же позвал врача, а когда тот пришел, он прошептал ему историю. Здесь, на границе они знали много о нацистах, и врачу были не нужны подробности. Он дал сонный порошок, который успокоил пациента на некоторое время. Врач хотел осмотреть его, но Ланни отказался, он будет ждать, пока не приедет жена пациента и возьмёт на себя ответственность. Ланни не рассказал, что хотел нанять санитарную машину и отвезти пострадавшего в Париж. Он видел, что здесь был случай, требующий много работы, и хотел, чтобы её делали люди, которых он знал и доверял. Он был уверен, что Рахель согласится с ним.