– Ты уверен, что знаешь все. Ты рассуждаешь о волшебных мгновениях, о ребенке, таящемся в душе взрослого. И я не понимаю, что ты делаешь тут, рядом со мной.
– Я восхищаюсь тобой, – смеется он. – Тобой и тем, как ты борешься против собственного сердца.
– Что-что? – переспрашиваю я.
– Да ничего, это я так, – отвечает он. Но я уже поняла, что он хотел сказать.
– Не обманывай себя. Если хочешь, можем обсудить это. Ты заблуждаешься относительно моих чувств.
Перестав крутить в пальцах стакан, он глядит мне прямо в глаза:
– Не заблуждаюсь. Я знаю – ты меня не любишь.
Я совсем сбита с толку.
– Но я буду бороться за твою любовь, – продолжает он. – Есть на свете такое, за что стоит бороться до конца.
Я не знаю, что сказать ему на это.
– Вот за тебя, например, – договаривает он.
Я отвожу взгляд и делаю вид, будто рассматриваю интерьер ресторана. Я чувствовала себя жабой и вдруг снова превратилась в принцессу.
«Я хочу верить его словам, – думаю я, уставившись на картину, где изображены какие-то рыбаки на лодках. – Это ничего не изменит, но по крайней мере я не буду чувствовать себя такой слабой, такой никчемной».
– Прости, что я на тебя накинулась, – говорю я.
Он улыбается и, подозвав официанта, платит по счету.
На обратном пути растерянность моя не проходила. Что было тому виной? Солнце? – Но сейчас осень, и солнце уже не только не припекает, но и не греет. Старик? – Но старик уже довольно давно ушел из моей жизни.
Может быть все что угодно – все новое. Неразношенный башмак натирает ногу. Вот так и жизнь – она хватает нас врасплох и тащит к неведомому, хоть мы, быть может, этого не хотим, хоть нам, быть может, этого ине надо.
Я пытаюсь отвлечься, разглядывая окрестности, но больше не удается увидеть масличные рощи, городок на вершине холма, часовню, у порога которой сидит старик. Все это мне чуждо, все незнакомо.
Я вспоминаю вчерашнюю пирушку и песенку, которую он постоянно напевал:
Вечером в Б'Айресе что-то такое,
Что– то такое, просто не знаю…
Что же я знаю тогда?
Bcтaл и оделся, вышел из дому, по Ареналес пошел…
При чем же тут Буэнос-Айрес, если мы в Бильбао? Что это за улица такая – «Ареналес»? Что он хотел этим сказать?
– Что за песенку ты вчера без конца напевал? – спрашиваю я.
– «Балладу сумасшедшего», – отвечает он. – Почему ты спрашиваешь только сейчас?
– Так просто, – отвечаю я.
Но я– то знаю, что не так просто. Я знаю, что он пел ее потому, что это -ловушка. Он мог бы промурлыкать что-нибудь знакомое, что-нибудь слышанное мною тысячи раз, однако же он выбрал то, чего я никогда не слышала.
Да, это ловушка. Когда-нибудь, услышав эту песенку по радио или на диске, я вспомню его и Бильбао, вспомню дни, когда осень моей жизни вновь стала весной. Я вспомню душевный подъем, дух приключения, и ребенка, воскресшего Бог знает откуда.
Он все продумал. Он умен и опытен, он знает жизнь и умеет покорить женщину, которая ему желанна.
«С ума я схожу», – говорю я себе. Боюсь спиться оттого, что пила два дня подряд. Считаю, что ему известны все уловки и ухищрения. Уверена, что его нежность опутывает меня и управляет мною.
Как это он сказал в ресторане? «Я восхищаюсь тем, как ты борешься против собственного сердца».
Он ошибается – я уже давно и с неизменным успехом сражаюсь со своим сердцем. Я не влюблюсь в недостижимое.
Я знаю свои пределы, как знаю и то, что моя способность к страданию – не безгранична.
– Скажи мне что-нибудь, – прошу я на обратном пути к машине.
– Что сказать?
– Что-нибудь. Поговори со мной.
И он принимается рассказывать о чудесном явлении Девы Марии в Фатиме. Не знаю, почему он сейчас вспомнил об этом, но история о том, как трое пастушков говорили с Нею, отвлекает меня.
И вскоре сердце мое успокаивается. Мне ли не знать предел, до которого я могу идти, мне ли не совладать с собой?!
Мы добрались до места к ночи. В густой пелене тумана я едва различала маленькую площадь, фонарь, бросавший слабый желтоватый свет на несколько средневековых построек и колодец.
– Туман! – радостно воскликнул он. Я поглядела на него в недоумении.
– Мы в Сент-Савене, – продолжал он.
Название городка ничего мне не говорило. Однако я поняла, что мы уже во Франции, и тоже обрадовалась.
– Зачем ты привез меня именно сюда? – спросила я.
– Хочу продать тебе дом, – со смехом отвечал он. – А кроме того, я пообещал, что вернусь ко дню Непорочного Зачатия.
– Сюда?
– Не совсем. Недалеко отсюда.
Он затормозил. Выйдя из машины, мы взялись за руки и пошли вперед в густом тумане.
– Это место вошло в мою жизнь неожиданно, – произнес он.
«Так же, как ты – в мою», – подумала я.
– Однажды именно здесь я понял, что сбился с пути. Нет, не совсем так: скорее я понял, что вновь нашел свой путь.
– Ты говоришь загадками, – сказала я.
– Именно здесь я осознал, до чего же мне тебя не хватало.
Я снова, сама не зная почему, огляделась по сторонам.
– Какое отношение это имеет к твоему пути?
– Нам надо снять квартиру, потому что обе гостиницы в этом городке работают только летом. А потом поужинаем в хорошем ресторане – посидим спокойно, не опасаясь полиции, и не придется бегом бежать к машине. А когда вино развяжет нам язык, наговоримся вдосталь.
Мы рассмеялись. Мне уже стало легче. По пути я вела счет всем глупостям, которые приходили мне в голову. Когда же мы пересекли горную цепь, отделяющую Испанию от Франции, я помолилась Богу, чтобы Он избавил мою душу от напряжения и страха.
Я уже устала играть роль девочки-дурочки, вести себя наподобие многих моих подруг, которые боятся невозможной любви, хоть толком и не знают, что это такое. Если бы я вовремя не остановилась, то потеряла бы все хорошее, что могли бы мне дать эти считанные дни рядом с ним.
«Берегись, – подумала я. – Если в плотине появится трещина, никакой силой в мире ее уже не заделать».
– Защити нас, Пречистая Дева, ныне и присно, – сказал он.
Я промолчала.
– Почему ты не сказала «аминь»?
– Потому что уже не считаю это нужным и важным. Было время, когда религия составляла часть моей жизни. Было да прошло.
Он развернулся, и мы двинулись к машине.
– Но я все еще молюсь, – продолжала я. – Я молилась, когда мы пересекали Пиренеи. Но в этом есть что-то машинальное, сама не знаю, верю ли я своей молитве.
– Почему?
– Потому что страдала, и Бог меня не услышал. Потому что – и это часто случалось в моей жизни – я пыталась любить всем сердцем, но любовь моя была предана и попрана. Если Бог есть Любовь, Он мог бы отнестись к моему чувству более бережно.
– Да, Бог есть Любовь. Но лучше всех разбирается в этом вопросе Пречистая Дева.
Я расхохоталась, но, переведя взгляд на него, увидела, что он вовсе не думает шутить, а говорит вполне серьезно:
– Пречистой Деве открыта тайна того, что называется «предаться безусловно». Она, любя и страдая, избавляет нас от мук. Точно так же как Иисус избавил нас от первородного греха.
– Иисус – сын Божий. Приснодева же – лишь смертная женщина, которую осенила благодать выносить Его в своем чреве, – ответила я, серьезностью тона стараясь загладить свой неуместный смех. Мне хотелось, чтобы он знал – я уважаю его веру. Но вера и любовь не спорят вообще, а уж в таком славном городке, как этот, – в особенности.
Открыв дверцу машины, он вытащил с сиденья два наших рюкзака. Я потянулась было за своим, но он с улыбкой отвел мою руку:
– Разреши мне.
«Давно уж со мной не обращались так галантно», – подумала я.
Мы стучимся в первую же дверь, но женский голос отвечает, что комнаты здесь не сдают. Из-за второй двери никто не отзывается. В третьем доме старичок встречает нас радушно и приветливо, но оказывается, что в комнате стоит двуспальная кровать. Я отказываюсь.
– Может быть, поедем дальше, в городок побольше? – спросила я, когда мы вышли.
– Сейчас мы найдем комнату, – ответил он. – Ты слыхала притчу о Другом? Это – фрагмент истории, написанной лет сто назад неким…
– Да неважно, кто ее написал, рассказывай, – прошу я, шагая рядом с ним по единственной площади Сент-Савена.
– Один человек повстречал старого друга, который пытался приспособиться к жизни и так и эдак, да все без толку. «Надо бы дать ему немножко денег», – подумал он. И так случилось, что в тот же вечер узнал он, что друг его разбогател и роздал все свои долги за много лет.
Пошли они в бар, где любили бывать, и друг его платил за всех. Когда же его спросили, в чем причина такого успеха, тот ответил, что вплоть до самого недавнего времени жил как Другой.
– Что еще за «Другой»? – спросили его.
– Другой – это тот, кем меня учили быть, но кем я не являюсь. Другой убежден, что человек всю свою жизнь обязан думать о том, как бы скопить Денег, чтобы под старость не умереть с голоду. И столько он об этом думает, и такие строит грандиозные планы, что обнаруживает, что жив, лишь когда дней его на земле остается совсем мало. Спохватывается он, да поздно.
– Ну, а кто же ты такой?
– А я – такой же, как любой из нас, если только он слушает голос своего сердца. Человек, очарованный мистерией жизни, человек, открытый чуду, человек, которого радует и воодушевляет все, что он ни делает. Беда в том, что Другой, вечно томимый страхом разочарования, не давал мне поступать так.
– Но ведь существуют и страдания. – возразили посетители бара.
– Существуют поражения. И никто на свете от них не застрахован, более того – никто их не избегнет. А потому лучше воевать за исполнение своей мечты и в войне этой проиграть несколько сражений, чем быть разгромленным и при этом даже не знать, за что же ты сражался.
– И все? – спросили слушатели.
– И все. Когда мне открылась эта истина, я решил быть таким, каким мне на самом деле всегда хотелось быть. Другой остался там, у меня дома, он смотрел на меня, но я его к себе больше не впускал, хоть он несколько раз и пытался напугать меня, внушить, как сильно я рискую, не заботясь о своем будущем, не откладывая на черный день.
И с того мгновения, как я изгнал Другого из моей жизни, Божественная энергия стала творить свои чудеса.
«Он сочинил эту историю. Это выдумка, хотя, может быть, и остроумная», – думала я, пока мы продолжали искать место для ночлега. Но во всем Сент-Савене было не больше тридцати домов, так что очень скоро пришлось ему признать мою правоту и согласиться с тем, что надо ехать дальше – в какой-нибудь городок покрупнее.
Как бы ни был он преисполнен воодушевления, как бы давно и далеко ни отогнал он от себя Другого, жители Сент-Савена понятия не имели о том, что его мечтой было заночевать в их городке, и содействовать нам вовсе не желали. И еще мне казалось, что, пока он рассказывал эту историю, я видела самое себя – узнавала свои страхи, свою неуверенность, свое желание заслониться от всего, что сулит и возвещает чудеса, не заметить их – потому что завтра все может кончиться и мы будем страдать.
Боги играют в кости и не спрашивают, хотим ли мы участвовать в их игре. Им дела нет до того, что там у тебя осталось позади – возлюбленный, дом, служба, карьера, мечта. Боги знать не хотят о твоей жизни, в которой каждой вещи находилось свое место и каждое желание, благодаря упорству и трудолюбию, могло осуществиться. Боги не берут в расчет наши планы и наши надежды; в каком-то уголке Вселенной играют они в кости – и вот по случайности выбор падет на тебя, И с этой минуты выигрыш или проигрыш – дело случая.
Боги, затеяв партию в кости, выпускают Любовь из ее клетки. Эта сила способна созидать или разрушать – в зависимости от того, куда ветер подует в тот миг, когда она вырвется на волю.
Пока что ветер дул в его сторону. Но ветры прихотливы и переменчивы не хуже богов – и вот где-то в самой глубине моего существа ощутила я некое дуновение.
Словно для того, чтобы доказать мне, что история Другого – это чистая правда и что Вселенная всегда выступает на стороне мечтателей, мы вскоре сумели снять комнату – комнату с двумя кроватями. Я прежде всего приняла ванну, выстирала одежду и повесила на плечики недавно купленную майку. Почувствовала себя совсем иначе – и это придало мне уверенности. «Как знать, а вдруг Другой не нравится эта майка», – засмеялась я про себя.
После ужина с хозяевами дома – осенью и зимой рестораны в этом городке тоже были закрыты – он попросил бутылку вина, пообещав, что утром купит и отдаст.
Мы оделись, взяли два стакана и вышли из дому.
– Давай сядем у колодца, – предложила я.
Мы так и сделали – сели и принялись потягивать вино, согреваясь и успокаиваясь.
– Похоже, что Другой вернулся и воплотился в тебя, – пошутила я. – Ты в скверном настроении.
Он рассмеялся:
– Я говорил, что мы найдем комнату, – и нашли. Вселенная всегда помогает нам осуществить наши мечты, какими бы дурацкими они ни были. Ибо это наши мечты, и только нам известно, чего стоило вымечтать их.
Площадь тонула в желтоватом – от света фонаря – тумане, не дававшем разглядеть ее противоположный край.
Я глубоко вздохнула. Дальше откладывать было невозможно.
– Давай поговорим о любви, – сказала я. – Не будем больше избегать этого. Ты ведь знаешь, как я провела эти дни. Будь моя воля, этой темы не возникло бы вовсе. Но если уж она возникла, не думать о ней я не могу.
– Любовь опасна.
– Знаю. Мне приходилось любить. Любовь – это наркотик. Поначалу возникает эйфория, легкость, чувство полного растворения. На следующий день тебе хочется еще. Ты пока не успел втянуться, но, хоть ощущения тебе нравятся, ты уверен, что сможешь в любой момент обойтись без них. Ты думаешь о любимом существе две минуты и на три часа забываешь о нем. Но постепенно ты привыкаешь к нему и попадаешь в полную от него зависимость. И тогда ты думаешь о нем три часа и забываешь на две минуты, Если его нет рядом, ты испытываешь то же, что наркоман, лишенный очередной порции зелья. И в такие минуты, как наркоман, который ради дозы способен пойти на грабеж, на убийство и на любое унижение, ты готов на все ради любви.
– Пугающая аналогия, – произнес он.
И вправду – мой пример плохо вязался с вином, с колодцем и со средневековыми домиками, кольцом окружавшими площадь. Тем не менее все было именно так, как я сказала. Если он совершил столько усилий, чтобы добиться любви, то должен знать, какие опасности его подстерегают.
– И потому любить нужно только того, кого сможешь удержать рядом, – договорила я.
Он долго не отвечал, вглядываясь в туман. Было похоже, что он больше не предложит мне поплавать по опасным волнам разговора о любви. Да, я была сурова с ним, но что еще мне оставалось?
«Вопрос закрыт», – подумала я. Трех дней, проведенных нами бок о бок – да еще вдобавок я ходила в одном и том же, – хватило ему, чтобы отказаться от своего намерения. Моя женская гордость была уязвлена, но одновременно я испытывала и облегчение.
«Неужели в глубине души я этого и хотела?»
Вероятно – потому что уже предощущала, какой бурей обернется ветерок любви. Потому что уже различала трещинку, змеившуюся по стене плотины.
Мы еще довольно долго пили и говорили о пустяках – обсуждали хозяев, сдавших нам комнату, вспомнили святого, в незапамятные времена основавшего этот городок. Он рассказал мне две-три легенды, связанные с церковью на противоположной стороне маленькой, потонувшей в тумане площади.
– Ты меня не слушаешь, – вдруг сказал он.
И правда – мысли мои витали неизвестно где. Мне хотелось бы, чтобы рядом со мной был человек, в присутствии которого мое сердце билось бы ровно и мерно, человек, рядом с которым мне было бы спокойно, потому что я не боялась бы на следующий день потерять его. И время бы тогда текло медленнее, и мы могли бы просто молчать, зная, что для разговоров у нас впереди еще целая жизнь. И мне не надо было бы принимать трудные решения, ломать голову над серьезными вопросами, произносить жесткие слова.
Мы молчим – и это многое значит. Впервые в жизни мы с ним молчим, хоть я и осознала это только сейчас, когда он поднялся, чтобы раздобыть еще бутылку вина.
Мы молчим. Я слышу его шаги – он возвращается к колодцу, где мы провели вместе уже больше часа, потягивая вино, вглядываясь в туман.
Впервые в жизни мы молчим – молчим по-настоящему. Нет, это не то молчание, которое сковывало нас в машине по пути из Мадрида в Бильбао. И не то, которое леденило мое сердце страхом, пока я стояла в часовне в окрестностях Сан-Мартин-де-Ункса.
Такое молчание красноречивей всяких слов. Такое молчание говорит мне, что нам с ним больше нет надобности что-то объяснять друг другу.
Шаги стихают. Он смотрит на меня, и, должно быть, красивая картинка возникает перед ним – ночь, туман, колодец, женщина, слабо озаренная светом фонаря.
Средневековые домики, церковь XI века, безмолвие.
Вторая бутылка вина была уже наполовину пуста, когда я решилась нарушить молчание.
– Вчера утром я уже совсем было сочла, что спиваюсь. Пью целый день. За эти трое суток выпила больше, чем за весь прошлый год.
Не произнося ни слова, он проводит рукой по моим волосам. Я ощущаю его прикосновение и не делаю попыток отстраниться.
– Расскажи мне немного о своей жизни, – прошу я.
– В моей жизни нет ничего сверхъестественного. Я следую своим путем и стараюсь по мере сил пройти его достойно.
– И что же это за путь?
– Путь того, кто ищет любовь, – и замолкает на мгновенье, вертя в руках почти пустую бутылку. – А любовь – это трудный путь.
– Трудный, потому что он либо вознесет тебя к небесам, либо низвергнет в преисподнюю, – говорю я, не вполне относя эти слова к самой себе.
Он ничего не отвечает. Быть может, он еще погружен в пучину безмолвия, но вино вновь развязало мне язык, и я чувствую необходимость высказаться.
– Ты сказал, что в этом городке что-то изменилось.
– Да, мне так кажется. Но я не уверен и вот поэтому захотел привезти тебя сюда.