Все оттенки желаний - Марина Крамер 7 стр.


– Ты бы расслабилась хоть чуть-чуть, прямо смотреть на тебя не могу.

Я не могу расслабиться, потому что уже перенапряглась. Костя целует меня в щеку, потом в губы и предлагает позаниматься любовью, пока время есть. Что-то мне не до любви, если честно… но вдруг поможет?

В постели пытаюсь еще раз уговорить Костю отказаться от его бредовой затеи. Подловив момент, когда Костенька расслабился и совершенно поплыл, я ложусь рядом и начинаю шептать ему на ухо:

– Костя… ты ведь знаешь, что я хочу быть только с тобой? Ты знаешь, что мне никто не нужен больше, потому что у меня есть ты? Скажи, что я должна сделать, чтобы тебе было хорошо? Мне ведь ничего не надо, кроме этого…

– Зря стараешься, – вдруг говорит он совершенно спокойно и четко. – Если решила убить меня словесно, то зря. Зачем отыгрывать назад, когда все уже завертелось? Чего ты боишься, скажи? Я ведь не оставлю тебя с ним наедине, я буду рядом. Не захочешь, так и секса никакого не будет.

Господи, как объяснить ему?! Я боюсь прикосновений к себе незнакомого человека, к тому же с явными садистскими наклонностями – ну а как иначе? Ведь с кровью работает… Я только этого боюсь… И неважно, будет Костя со мной или нет.

– Скажи, ты для чего это делаешь?

– Я же сказал: мне нужны деньги. За эту работу хорошо заплатят.

– Неужели деньги для тебя важнее, чем я? Почему ты заставляешь меня делать то, чего я не хочу?

Он окидывает меня долгим взглядом, но ничего не отвечает. Неужели он не чувствует, как каждую секунду убывает мое доверие к нему, моя любовь? Каждую секунду, как песчинки в огромных песочных часах…


Джеральд приезжает около шести вечера, мне становится дурно от одного его вида, а надо изображать, что я до смерти рада его видеть. Костя старался к приезду друга, выбирал мне соответствующий нарядец. Я похожа сейчас на ведьму из современных комиксов – черные шорты, черный топ в обтяжку, черные волосы, собранные в хвост на макушке, босоножки на платформе и чулки в крупную сетку (последнее меня раздражает, но Косте нравится).

Джеральд как-то по-хозяйски притягивает меня за руку к себе, лезет рукой под топ и ухмыляется:

– Можешь звать меня сэнсэй.

Меня очень подмывает фыркнуть, и я так и сделала бы, если бы разговор происходил между мной и Костей – мы не даем друг другу прозвищ и других имен. Но сейчас что-то мне подсказывает, что не стоит дразнить это чудовище, и от слова «сэнсэй» у меня язык не отсохнет, а вот задница останется в относительном порядке.

Я вхожу следом за ним в комнату и вижу: у Кости лицо совсем бледное, напряженное какое-то. И тут я понимаю, что опять выиграла – он уже боится и не хочет никакой фотосессии, потому что страшно ему отдать меня кому-то. И эта догадка делает меня вдруг совершенно свободной от всего и от всех. Раз так – то я получу сейчас все, что нужно мне, и пусть Костя потом думает, что хочет, – ведь это он замутил, не я.

– Я переоденусь, – заявляет Джеральд и скрывается в ванной, а Костя, молча покусывая ноготь, смотрит на меня.

Я уже спокойно сажусь в кресло, беру сигару, раскуриваю ее и стараюсь не встречаться с ним глазами. Я дымлю толстой «гаваной», покачиваю ногой в босоножке, а Костя по-прежнему молчит. Потом вдруг срывается из своего кресла, садится передо мной на корточки и утыкается лицом в мои колени:

– Лор… если ты сейчас скажешь, я все отменю.

– Да? Поздно. Теперь уже я сама хочу.

– Я тебя прошу – не доказывай мне ничего, я люблю тебя и такую. Я ведь столько лет с тобой…

– Тогда как ты посмел усомниться? – Я выпускаю облако дыма прямо ему в лицо. – Ты опускал меня при нем почти пять дней – и теперь говоришь – все, ничего не будет? Нет, родной. Да и деньги тебе нужны – ты сам сказал. Я не могу лишить тебя шанса их заработать.

– Ты с ума сошла?! – шипит Костя, вцепляясь мне в плечи. – Я же пошутил!

– А я вот, может, не пошутила. И прекрати истерику – у тебя такой вид, как будто это ты сейчас окажешься перед камерой в объятиях этого….

– Ты! Ты сейчас там с ним окажешься, и мне от этого еще хуже!

– Все, я сказала – хватит! Есть чего выпить?

– Спятила?! – рявкает Костя.

– Я немножко.

Что-то в моем голосе и во взгляде заставляет Костю встать и вынуть из шкафа бутылку коньяка. Совсем немного в рюмку, буквально на донышко – просто чтобы не трясло…

О, а вот и Джеральд… Коньяк на голодный желудок – вещь ужасная…

Мне становится смешно: «сэнсэй» одет, как в дешевом порно, – в кожаных шортах, в каких-то напульсниках и в маске, закрывающей лицо. Меня так тянет поржать, что я едва сдерживаюсь. Он садится в кресло и недовольно смотрит на пустую рюмку:

– Ты пьешь?

– Пью.

– Пью, сэнсэй, – с упором на последнее слово поправляет он.

Я пропускаю мимо ушей, но глаза опускаю.

– Давай так: я не пытаюсь тебя сломать под корень, как я умею, а ты не корчишь из себя крутую – так всем будет намного приятнее, – предлагает Джеральд. – Обговорим сразу, чего ты не хочешь или не можешь.

На это уходит минут пятнадцать, я излагаю, Джеральд внимательно слушает, Костя с тоской поглядывает на бутылку коньяка.

– Да-а, – тянет Джеральд по окончании моего монолога. – Забавная зверушка… Давай сделаем вот что: если я начну делать что-то, что тебе будет совсем уж не в кайф, ты просто называешь стоп-слово – и все счастливы.

– О, дохлый номер, – подает голос Костя. – Она никогда не говорит таких слов, в этом и проблема, Джер…

У того в глазах удивление:

– Что – никто не рассказал девочке про «светофор»? Ты столько времени работаешь, а прописных истин не знаешь?

– Рассказал. А толку?

– Ну-ка, иди сюда. – Джеральд манит меня пальцем, и я подчиняюсь. – Садись, – усаживает он меня к себе на колено и крепко обхватывает за талию. – Пойми одну простую вещь. Я отвечаю за тебя, все, что случится с тобой, случится по моей вине. И если ты помешаешь мне – я буду виноват. Это тебе не игрушки, не имитация. Это серьезная работа. Ты не хочешь, надеюсь, упечь меня в тюрьму за издевательства?

– Нет.

– Нет, сэнсэй.

Игнорирую. А он серьезный мужик… так подходит грамотно… Мне становится немного стыдно.

– Ну, услышала?

– Да. Сэнсэй… – запинаясь, добавляю я нужное слово, и он кивает одобрительно.

– Тогда раздевайся.

Я встаю и начинаю стягивать сначала топ, потом шорты. Поворачиваюсь лицом:

– Хватит? Или дальше?

– Нет, оставь. Костя, что сел? Где все?

У Кости вид что-то бледный совсем. Бедный мальчик – уже сам не рад тому, что затеял.

А Джеральд развалился в кресле и командует:

– Ошейник пошире есть? Дай сюда… так… ну-ка, на колени, – это уже мне. Я подчиняюсь – ошейник застегивается сзади, Джеральд проверяет, надежно ли. Мне дико неудобно, голова не поворачивается.

– Отлично… руки давай. А чего кожаные-то не купите? – недовольно кивает он на настоящие милицейские наручники.

– Я не люблю.

– Я не люблю – сэнсэй! – повышает он голос.

Ну, хорошо-хорошо, я запомнила! Просто язык не поворачивается, да и трясет меня, хоть и коньяк выпила.

– Костя, ты участвуешь или снимаешь?

На Костю уже просто больно смотреть. Но он отыгрывает до победного:

– Участвую. На автоспуск поставлю, потом разберемся.

Так, стоп, дорогие ребята, а мы так не договаривались! Но мяукнуть я уже не успеваю – Джеральд поднимает меня одной рукой за наручники, которые врезаются в кожу запястий, встряхивает и опускает на колени у стены. Просовывает веревку, закрепляет и тянет к кольцу в потолке. Краем глаза я вижу Костю, он трясет плетью и смотрит на Джеральда.

– Я первый или ты?

– Смотри сам, – ухмыляется Джеральд. – Давай ты, только в полную силу не начинай…

Я никогда прежде не сталкивалась с подобным и, не будь Кости, вряд ли бы столкнулась… От шока я теряю сознание, не успев ничего ни сказать, ни сделать. В себя прихожу после того, как на голову начинает литься холодная вода. Отфыркиваюсь, сажусь, не совсем понимая, где я и кто со мной.

– Ты нормальная вообще? – грохочет Джер. – Я для чего распинался почти тридцать минут? Чтобы потом вот так вокруг тебя скакать? Я что тебе – шаман с бубном? Я этого не люблю. У меня визжат, матерятся, плачут, умоляют – но в обморок не падают.

«Ну, занеси меня в свою книжечку под номером один».

Расстегивает шорты… о, твою мать, мы так не договаривались… Поздно. Я ничего не чувствую, не вижу – кроме бледного лица Кости, который сел в кресло рядом. Я смотрю на него и чувствую, как по щекам текут слезы. Костя отворачивается.

Все… Сэнсэй доволен, дошел до конца почти – и остановился, оттолкнул меня.

– Ну, готова? Будем продолжать?

– Да, сэнсэй.

– Ты уверена?

– Да, сэнсэй.

– Костя, свяжи ей руки веревкой, а то от браслетов вон запястья красные.

Костя берет меня за руки, и я чувствую, как подрагивают его пальцы, когда он начинает обматывать запястья веревкой.

– Ты расстроен? – шепчу я тихо, чтобы не слышал отвлекшийся на что-то Джеральд.

– Ты расстроен? – шепчу я тихо, чтобы не слышал отвлекшийся на что-то Джеральд.

– Я уже не уверен, что стоит продолжать. Тебе очень больно? Хочешь, прекратим?

– Нет.

– Костя, очень долго, очень долго, – произносит Джеральд недовольным тоном.

– Торопишься куда-то? – огрызается Костя, проверяя узел. – Вся ночь впереди.

– Да не хватит ее на всю ночь, не видишь, что ли?

«Меня – хватит, ты просто не знаешь»…

– Может, ляжешь? – спрашивает Джеральд, оглядывая стену с кольцами.

– Нет, сэнсэй.

– Тогда так сделаем – Костя, ты как-нибудь так встань, чтобы лицо ее видеть – начнет глаза закатывать, сразу мне говори.

Костя недоволен – подобная позиция его выключает из игры, и ему остается только камера.


– Лора… Лора, очнись, все…

– Хватит, Костя, она что-то больно часто уплывает. Я уже боюсь. Ну, ты первый или я?

Однако… Ребята, вы не сдурели ли, а? Не помню, чтобы я соглашалась… Но у меня такое состояние, что все мысли улетучиваются моментально…

– Костя, кляп дай – это ж невыносимо, как она орет… Соседи ведь вокруг, нам ментов только не хватало.

Костя злой как черт – видимо, надеялся, что я взбрыкну и откажусь от секса. Но тогда к чему все было?

– У-у-уф! На, забирай. – Джеральд отходит.

Костя отцепляет мои ноги, поворачивает карабин, и я оказываюсь лицом к нему. Он прижимается щекой к груди, забрасывает мои ноги себе за спину. Двигается медленно… так медленно, что я начинаю стонать, и даже кляп не спасает. Это продолжается еще долго – почти до утра. В полуобмороке я слышу, как Джер говорит что-то насчет «вдвоем», но Костя грубо его прерывает. В итоге я даже не понимаю уже, кто и где, что происходит… Никакого душа, ничего – спать. Втроем на кровати. Сквозь сон я чувствую, как Костя притягивает меня к себе, обнимает и бормочет в ухо:

– Я тебя люблю… ты слышишь…

* * *

Я приходила в себя дня три, наверное. Первые сутки спала, замкнувшись в темной из-за опущенных штор спальне, не ела, не вставала – спала. На телефонные звонки не отвечала, никого не хотела видеть. Никогда прежде мы с Костей не делали такого, не снимали. В первые сутки я совсем ничего не соображала, потом начали всплывать кадры – и стало так противно от себя самой, что захотелось умереть. К концу третьего дня прошло и это. Ко всему можно привыкнуть.

Казалось бы, после такого можно и с ума сойти… Но я смогла уговорить себя, что это не я, не со мной, что это просто был дурной сон, а теперь я проснулась – и все, ничего не происходило, ничего не было. Я вообще экстремалка по жизни, люблю все доводить до крайности. Со мной всегда сложно – такой характер. Костя постоянно оглядывается – не сделал ли чего-то не того, не сказал ли чего-то этакого… Ну кому это надо? А он вот терпит. А я пользуюсь.

Я помню момент, когда ему впервые предложили хороший побочный заработок. Его любовь к рисованию и фотографии нашла отклик в сердце одного местного олигарха, и тот возжелал иметь календарь с работами Кости. Поскольку моделью служу всегда я, мне тоже причиталось кое-что. Причем в весьма ощутимой сумме в твердой валюте. Однако этот деятель не знал и потому не учел одного: я категорически отказывалась иметь дело с заказчиками из местных и подняла такой крик, что Костя был не рад, что рассказал мне.

– Да я сделаю, чтобы лица не было видно! – убеждал Костя, которому не деньги даже были нужны в тот момент, а возможность реализовать себя. – Ты посмотри, сколько у нас снимков, где вообще лица нет, и это никакой роли не играет!

– Я тебе ясно сказала – только попробуй! – я шипела, как раскаленная сковорода, на которую случайно брызнули водой. – Не дай бог, я узнаю!

– Успокойся! Я же сказал – не буду, раз ты не хочешь, – раздраженно бросил Костя, и я в тот момент даже не поняла, что своей истерикой заставила его отказаться от возможного осуществления какой-то его тайной мечты.

Он вздохнул и перевел разговор на другую тему, потом велел мне переодеться в комбинезон и сесть в кресло. Сам же взялся за фотоаппарат и решил вдруг заняться крупными планами – снимать только глаза.

– Мне надо, чтобы ты плакала, – заявил он, и я фыркнула:

– Я же тебе не резиновая баба! Я не могу плакать просто потому, что тебе надо!

– Да? Я помогу… Обижаться не будешь?

Мой взгляд красноречиво объясняет гению эротической фотосъемки всю абсурдность его вопроса. В моем лексиконе слова «обида» нет, точно так же как и слова «хватит».

Костя приближается ко мне и хлестко бьет по щеке. Я поднимаю глаза – ничего, слез нет, только на щеке красное пятно. Костя недоволен:

– Ну, вспомни что-нибудь печальное, неужели нечего?

– Если только вспомнить день нашего знакомства.

Еще пощечина – теперь уже не игровая ни фига. Вот вечно я так – нарываюсь, нарываюсь… А зачем? Да кто знает?

– Больно? – с каким-то садистским любопытством спрашивает Костя, глядя на мой неестественный румянец.

– Нет!

– А так? – добавляет еще по разу.

– Нет! И вообще – отстань от меня! Я не хочу фотографироваться! – Я пытаюсь встать из кресла, но Костя толкает меня обратно:

– Куда?! Я тебе не разрешал вставать!

Сейчас мне очень хочется ударить его по лицу, примерно так же сильно, как он только что бил меня. Но я не могу…

Закусываю губу, но не плачу. Я прекрасно знаю, как это все называется – во мне проснулся дух противоречия, который и заставляет меня так вести себя. В любой другой момент я могла бы легко заплакать, только вспомнив о своем диагнозе, но не сегодня. Просто не тот день, и Костя не виноват в этом. Просто не повезло.

И вдруг я вижу, каким отчаянием наполняются его глаза… Такое ощущение, что он сам сейчас заплачет. Неужели ему так нужен снимок моих страдающих глаз? Зачем?

– Костя…

– Молчать! – орет он, отворачиваясь от меня. – Ты делаешь это специально – чтобы меня разозлить? Неужели так тяжело? Тяжело просто закрыть глаза и подумать о чем-то неприятном?!

«Тяжело, да. Мне – тяжело, особенно когда ты себя так ведешь». Он вдруг хватает ремень и начинает хлестать меня, не глядя даже, куда именно попадает. Я поднимаю руки, защищая лицо – по ним прилетает так, что слезы сами выкатываются на щеки. Можно сказать – стоп, и все закончится, но я не могу произнести ни слова. Костя, заметив, что достиг желаемого, бросает ремень и хватается за фотоаппарат, щелкает быстро-быстро… Руки у меня горят, как ошпаренные, на них красные полосы. Это означает, что придется носить одежду с длинными рукавами какое-то время. Муж, к счастью, в отъезде. Мне с этим вообще везет – он часто уезжает, не бывает дома неделями, а то и месяцами, в связи с чем я ухитряюсь жить так, как живу.

Костя закончил, убирает камеру и садится на корточки передо мной:

– Прости… Тебе больно?

Я никогда не отвечаю на этот вопрос утвердительно – неужели трудно это запомнить и не переспрашивать постоянно, в надежде услышать что-то новое?!

– Ты зачем в медицинский пошел, а? Хотел иметь возможность безнаказанно резать людей? – Я не могу удержаться, чтобы не сказать гадость, это вообще всегда сильнее меня. – Ведь тебе надо было идти в академию искусств.

– Мне хорошо и так. – Костя закрыл глаза и водит губами по моей груди, заставляя меня покрываться мурашками. – Ты знаешь, я вот всегда думаю – а как так вышло, что мы с тобой друг друга нашли, а?

– Не знаю… Я лично тебя не искала.

– Ну, можно подумать, я искал тебя! – фыркает он. – Особенно после того, как ты замуж выскочила! Я тебе никогда этого не говорил, но вот тогда я понял, что хочу тебя увидеть беспомощной, зависимой от меня, и чтобы я мог все, что угодно, с тобой сделать. Я так хотел этого, что у меня крышу рвало – ночами видел, как ты извиваешься, плачешь и просишь прекратить… Лорка, ты самая лучшая – знаешь?

– Конечно – я вообще богиня, ты разве не понял?

Он смеется, не догадываясь, что я не шучу. Я с ним себя такой и ощущаю, потому что могу выполнить любое его желание. Костя – фотограф тонкий, со вкусом и своеобразным восприятием фетиша. Ему хочется, чтобы все выглядело утонченно-красиво и порочно, именно поэтому все наши фотосессии непременно костюмированные, как спектакли. Ему нужно видеть мои слезы и выражение лица, поэтому маски мы используем крайне редко – все равно в процессе обработки Костя обрезает снимки или ретуширует лицо так, что его не узнать. Ему нужно, чтобы девайсы подчеркивали несоответствие – и поэтому наручники строго «полицейские», в которых мои тонкие руки выглядят особенно эротично. Каждая мелочь, каждая незначительная деталь имеет для Кости огромное значение, и он обстоятельно подходит ко всему.

…Календарь для олигарха мы так и не сделали, но вскоре стали появляться другие заказы, и я в конце концов согласилась…


– Я тебя очень жду.

– Что – опять?! Братец, да тебе лечиться пора!

– Помоги мне, пожалуйста!

– Ты не думаешь, что в моей жизни есть кое-что, кроме тебя?

Назад Дальше