Вспоминая об этом, Старки подумал: «Любопытно, что звуком, издаваемым центрифугой на последнем издыхании, было хруп! хруп! хруп!». В это время тревожно зазвонил звонок переговорного устройства. Он подошел к нему и нажал на кнопку, отключающую сигнал.
— Да, Лен.
— Билли, я получил донесение от одной из четырех команд из городка Сайп-Спрингс, штат Техас. Это почти в четырехстах милях от Арнетта. Они говорят, что им необходимо поговорить с тобой; требуется срочно принять решение.
— В чем дело, Лен? — спокойно переспросил Старки. За последние десять часов он шестнадцать раз принял «успокоитель» и чувствовал себя вполне нормально. Никаких признаков эмоционального срыва.
— Пресса.
— О Господи, — тихо произнес Старки — Ладно, подключи их.
Раздались какие-то помехи на линии связи и невнятное бормотанье. Шум постепенно утих.
— … Лев, команда Лев, вы слышите, Голубая База? Прием? Раз… два… три… четыре… Это команда Лев…
— Слышу вас, команда Лев, — произнес Старки. — Это Голубая База Один.
— Задача записана в Книге Непредвиденных Обстоятельств под кодом «Цветочный Горшок», — взволнованно произнес молодой тонкий голосок. — Повторяю, «Цветочный Горшок».
— Я знаю, что значит этот проклятый «Цветочный Горшок», — ответил Старки, — В чем там у вас дело?
Тонкий голосок, доносившийся из Сайп-Спрингса, безостановочно трещал почти целых пять минут. Сама по себе ситуация не была слишком серьезной, подумал Старки, потому что компьютер два дня назад предупредил его о возможности возникновения подобной ситуации (в той или иной форме) к концу июня. Восемьдесят восемь процентов такой возможности. Специфические особенности не играли большой роли. Если у предмета две штанины и пояс, то это брюки. И какая разница, какого они цвета.
Доктор из Сайп-Спрингса, сопоставив факты, опубликовала заявление в хьюстонских газетах, связав то, что случилось в Сайп-Спрингсе, с тем, что произошло в Арнетте, Вероне, Коммерс-Сити и в городке Поллистон, штат Канзас. Это были те самые городки, в которых проблема пандемии обострилась: ситуация ухудшалась настолько быстро, что туда пришлось послать войска для обеспечения строгого карантина. Компьютер выдал список еще двадцати пяти небольших городов в десяти штатах, где уже были отмечены случаи заболевания.
Ситуация в Сайп-Спрингсе не имела большого значения, потому что она не была уникальной. Уникальный шанс у них был в Арнетте — вернее, мог быть; но они упустили его. Важным же было то, что о «ситуации» будет напечатано не только в военных докладах; будет, если Старки не предпримет определенных шагов. Он не решил еще, стоит ли ему делать что-нибудь или нет. Но когда тонкий голосок перестал говорить, Старки понял, что принял решение. Возможно, он принял его уже двадцать лет назад.
В своем решении он исходил из того, что было важным. А то, что было важным, не имело отношения к факту наличия заболевания и к тому факту, что в структуре Центра вирусологии в Атланте была пробита брешь и вся профилактическая операция принесла менее весомые, чем ожидалось, результаты в Стовингтоне, штат Вермонт; и не к тому факту, что Голубой Проект распространяется под видом обычной простуды.
— Важно то…
— Повторите, Голубая База Один, — взволнованно произнес голосок. — Мы не записали.
Важным было то, что эта ужасная авария произошла. Молниеносно Старки перенесся на двадцать два года назад, в 1968 год. Он играл в покер в офицерском клубе в Сан-Диего, когда услышал о лейтенанте Келли и о том, что произошло в той вьетнамской деревушке Майлай-Фо. Двое из его тогдашних партнеров по игре теперь заседали в Объединенном комитете начальников штабов. Покер был забыт, абсолютно забыт в спорах о том, что же теперь будет с вооруженными силами — не с каким-то одним видом, а со всеми военными — в свете создавшейся в Вашингтоне атмосферы преследования прессой, этой «четвертой властью». И один из участников дискуссии, человек, который теперь напрямую общается с несчастным червем, скрывающимся под мундиром Главнокомандующего с 20 января 1959 года, аккуратно положил свою карту на зеленое сукно стола и сказал:«Джентльмены, печальное событие уже произошло. А когда свершается прискорбный инцидент, в который вовлечена одна из ветвей Военно-воздушных сил США, мы не докапываемся до истоков этой аварии, а скорее думаем о том, как лучше выгородить эту ветвь. Служба — отец и мать для нас. И если вы обнаруживаете, что вашу мать изнасиловали или вашего отца избили и обобрали, вы, прежде чем позвонить в полицию или начать розыски, прикрываете их наготу. Потому что вы любите их». Ни до, ни после Старки никогда не слышал, чтобы кто-то сказал лучше.
Он повернул ключ в замке нижнего ящика своего письменного стола и достал оттуда тонкую голубую папку, запечатанную красной лентой. На папке была надпись: «ПРИ РАЗРЫВЕ ЛЕНТЫ НЕМЕДЛЕННО СООБЩИТЬ ВСЕМ СЕКРЕТНЫМ ПОДРАЗДЕЛЕНИЯМ». Старки разорвал ленту.
— Вы на связи, Голубая База Один? — продолжал спрашивать голосок. — Мы не записали. Повторите.
— Я на связи, Лев, — ответил Старки. Он открыл последнюю страницу и теперь пробегал пальцем колонку, обозначенную как СЕКРЕТНЫЕ ЭКСТРЕННЫЕ КОНТРМЕРЫ.
— Трой, — отчетливо произнес Старки — Повторяю, Лев: Трой. Повторите. Остальное на ваше усмотрение. Повторяю снова…
— О Господи! — вздохнул молодой голосок в Сайп-Спрингсе.
— Повтори, сынок, — сказал Старки.
— Т-Трой, — произнес голосок. Затем с большим напором: — Трой.
— Очень хорошо, — спокойно ответил Старки, — Благослови тебя Бог, сынок. Во веки веков.
Щелчок, за которым последовал сильный шум, потом еще щелчок, тишина, затем голос Лена Крейтона:
— Билли? Я записал весь разговор.
— Хорошо, Лен, — устало ответил Старки. — Сформулируй свой доклад так, как считаешь нужным.
— Ты не понял, Билли, — сказал Лен. — Ты поступил правильно. Неужели ты думаешь, я этого не понимаю?
Старки закрыл глаза. В мгновение ока, несмотря на все «успокоители», он почувствовал себя страшно опустошенным.
— Благослови Господь тебя тоже, Лен, — сказал он голосом, близким к срыву. Он отключил связь и снова вернулся ко второму монитору. Заложив руки за спину, как Блэк Джек Першинг, инспектирующий войска, он стал рассматривать Фрэнка Д. Брюса и место, где тот нашел последний приют. На какое-то время Билл Старки снова почувствовал себя спокойно.
Если ехать на юго-восток от Сайп-Спрингса по шоссе № 36, то через день езды можно попасть в Хьюстон. Машина, мчавшаяся по дороге со скоростью восемьдесят миль в час, была трехлетним «понтиаком-бонневиль», и когда она, взобравшись на холм, внезапно увидела перед собой «форд», блокирующий дорогу, водителю едва удалось избежать аварии.
Сидевший за рулем тридцатишестилетний журналист одной из больших хьюстонских газет нажал на тормоза. Зловеще завизжали шины, нос «понтиака» сначала угрожающе опустился к дороге, а потом начал крениться влево. Водитель отпустил тормоза, обогнул «форд», чуть задев его корпусом, и тут же почувствовал, как левые колеса забуксовали в жидкой грязи. Он нажал на газ, и «понтиак» ответил тем, что снова въехал на твердое покрытие. Голубой дымок повалил из-под шин. А радио бормотало:
Детка, можешь ты отыскать своего мужчину?
Его, который лучше всех.
Детка, можешь ты отыскать своего?
Водитель снова нажал на тормоза, и автомобиль замер в звенящей, жаркой полуденной тишине. Прерывисто задышав, человек за рулем разразился бранью. Он резко развернул «понтиак» и сдал назад к «форду» и двум мужчинам, стоявшим позади машины.
— Послушай, — нервно произнес фотограф. Он был толстый и последний раз дрался в девятом классе. — Послушай, может быть, нам лучше…
Его откинуло назад, когда водитель одним движением руки резко остановил «понтиак» и выбрался наружу. Сжимая кулаки, он направился к двум молодым людям, стоявшим позади «форда».
— Ну что ж, сукины дети! — выкрикнул он. — Вы чуть не отправили нас на тот свет, и я хочу…
Он четыре года отслужил в армии. Добровольцем. И он мгновенно идентифицировал приподнятое над капотом «форда» оружие как М-3А и ошеломленно застыл под жарким техасским солнцем, намочив в штаны. Водитель начал кричать и мысленно уже бежал обратно к «Понтиаку», но ноги его так и не сдвинулись с места. Неизвестные открыли огонь и прострелили ему грудь и пах. Когда журналист падал на колени, подняв руки вверх в немой мольбе о пощаде, пуля пронзила его на дюйм выше левого глаза и снесла ему макушку.
Фотограф, скрючившийся на заднем сиденье, никак не мог понять, что же произошло, пока двое парней не перешагнули через распростертое тело его коллеги и не направились к нему, держа оружие наизготове. Он скользнул к рулю «понтиака», чувствуя, как теплые капельки слюны собираются в уголках рта. Ключи все еще были на месте. Фотограф завел машину и вскрикнул, когда раздались выстрелы. Он почувствовал, как машина накренилась вправо, будто какой-то великан приподнял ее за левый борт, управляемые колеса дико трясло. Фотограф подпрыгивал вверх-вниз, в то время как «понтиак» скрежетал по дороге пробитой шиной. А через секунду великан сбил и второй бок. Вибрация усилилась. Посыпались искры. Фотограф всхлипывал. Задние колеса «понтиака» затрясло. Двое молодых людей подбежали к своему «форду», серийный номер которого значился в списке авто-мотодивизиона Пентагона, и один из них развернул машину. Капот машины высоко поднялся вверх, когда они переезжали тело журналиста. Сержант, сидевший на пассажирском сиденье, чихнул, отвернувшись к ветровому стеклу. Впереди них, задрав вверх бампер, по дороге ковылял «понтиак» с простреленными задними шинами. Сидящий за рулем толстый фотограф заплакал, увидев в зеркало заднего обзора приближающийся черный «форд». Он жал на акселератор изо всех сил, но «понтиак» едва ли ехал со скоростью больше сорока миль. В радиоэфире Мадонна сменила Ларри Андервуда. Мадонна уверяла слушателей, что она сугубо материальная девушка.
Он четыре года отслужил в армии. Добровольцем. И он мгновенно идентифицировал приподнятое над капотом «форда» оружие как М-3А и ошеломленно застыл под жарким техасским солнцем, намочив в штаны. Водитель начал кричать и мысленно уже бежал обратно к «Понтиаку», но ноги его так и не сдвинулись с места. Неизвестные открыли огонь и прострелили ему грудь и пах. Когда журналист падал на колени, подняв руки вверх в немой мольбе о пощаде, пуля пронзила его на дюйм выше левого глаза и снесла ему макушку.
Фотограф, скрючившийся на заднем сиденье, никак не мог понять, что же произошло, пока двое парней не перешагнули через распростертое тело его коллеги и не направились к нему, держа оружие наизготове. Он скользнул к рулю «понтиака», чувствуя, как теплые капельки слюны собираются в уголках рта. Ключи все еще были на месте. Фотограф завел машину и вскрикнул, когда раздались выстрелы. Он почувствовал, как машина накренилась вправо, будто какой-то великан приподнял ее за левый борт, управляемые колеса дико трясло. Фотограф подпрыгивал вверх-вниз, в то время как «понтиак» скрежетал по дороге пробитой шиной. А через секунду великан сбил и второй бок. Вибрация усилилась. Посыпались искры. Фотограф всхлипывал. Задние колеса «понтиака» затрясло. Двое молодых людей подбежали к своему «форду», серийный номер которого значился в списке авто-мотодивизиона Пентагона, и один из них развернул машину. Капот машины высоко поднялся вверх, когда они переезжали тело журналиста. Сержант, сидевший на пассажирском сиденье, чихнул, отвернувшись к ветровому стеклу. Впереди них, задрав вверх бампер, по дороге ковылял «понтиак» с простреленными задними шинами. Сидящий за рулем толстый фотограф заплакал, увидев в зеркало заднего обзора приближающийся черный «форд». Он жал на акселератор изо всех сил, но «понтиак» едва ли ехал со скоростью больше сорока миль. В радиоэфире Мадонна сменила Ларри Андервуда. Мадонна уверяла слушателей, что она сугубо материальная девушка.
«Форд» обогнал «понтиак», и на одну кристальную, обнадеживающую секунду фотограф подумал, что «форд» проедет дальше, исчезнув за пустынным горизонтом, и оставит его в покое. Затем «форд» сдал назад, и задранный вверх бампер «понтиака» врезался в его крыло. Заскрежетал металл. Голова фотографа врезалась в руль, из носа потекла кровь.
С ужасом оглядываясь назад, он скользнул по теплому сиденью, как будто оно было залито жиром, и выбрался из машины. За его спиной была натянута колючая проволока, и он, неуклюжий толстяк, попытался перепрыгнуть через этот колючий барьер, подумав: «Я сделаю это, я могу бежать вечно…»
Он упал по другую сторону, запутавшись ногой в колючей проволоке. Стеная под голубым небом, он тщетно пытался выпутаться, когда к нему подошли двое молодых людей, держа в руках оружие. За что, пытался он спросить их, но из его груди вырвался только жалобный безнадежный писк, а затем его мозги разлетелись в стороны.
В тот день не появилось напечатанного в газетах репортажа о болезни или другом происшествии в Сайп-Спрингсе, штат Техас.
Глава 18
Ник открыл дверь, отделяющую кабинет шерифа Бейкера от камер предварительного заключения, и на него сразу же обрушился поток брани. Винсент Хоган и Билли Уорнер сидели в камерах слева от Ника. Майк Чайлдресс находился справа. Вторая камера была пуста потому, что Рей Бут, тот парень с кольцом, упорхнул из курятника.
— Эй ты, придурок! — позвал Чайлдресс. — Эй ты, придурок трахнутый! Знаешь, что будет с тобой, когда мы выберемся отсюда? А? Тебе не поздоровится!
— Я своими руками оторву тебе яйца и засуну их тебе в глотку, пока ты не подавишься ими! — кричал Билли Уорнер, — Ты понял?
Только Винс Хоган не принимал участия в этой травле. Майк и Билли не могли пригодиться ему в этот день, 23 июня, когда их забрали в участок и задержали там до судебного разбирательства. Шериф Бейкер нажал на Винса, и Винс выпустил свои трусливые кишки. Бейкер сказал, что Ник может выдвинуть обвинение против них, но если дело дойдет до суда, то свидетельство одного Ника будет против показаний трех — или четырех, если они поймают Рея Бута, — человек.
За последние пару дней Ник проникся уважением к шерифу Джону Бейкеру. Это был двухсотпятидесятифунтовый экс-фермер, которого избиратели уважительно звали Большой Джон. Уважение, которое испытывал к нему Ник, основывалось не на том, что шериф дал ему работу, чтобы он мог хоть как-то возместить потерю денег, а на том, что он поймал людей, избивших и обобравших его. Он сделал это так, будто Ник был членом одной из старейших и уважаемых семей города, а не глухонемым пришельцем. Здесь, на юге, было много шерифов, — и Ник знал это, — которые вместо этого на шесть месяцев обрекли бы его на принудительные работы.
Они отправились на лесопилку, где работал Винс Хоган, на личной машине Бейкера, а не на государственной развалюхе. Под щитком лежал пистолет («Всегда на предохранителе, но всегда заряженный», — сказал Бейкер), а наверху была мигалка, как и всегда, когда Бейкер отправлялся по делам службы. Он включил ее, когда они въехали во двор лесопилки, теперь уже два дня назад.
Бейкер кашлял, отхаркивая мокроту и сплевывая ее через окно, у него был насморк, он протирал платком слезящиеся глаза. Голос его приобрел французский прононс. Конечно, Ник не мог слышать этого, да в этом и не было никакой необходимости. И так было вполне очевидно, что у шерифа сильнейшая простуда.
— Сейчас, когда мы увидим Винса, я схвачу его за руку, — сказал Бейкер. — Я спрошу тебя: «Это один из них?» Ты кивнешь мне головой. Неважно, так это или нет. Ты просто кивнешь. Понял?
Ник кивнул. Он понял.
Винс работал за строгально-планерным станком, вставляя доски в машину. Его ноги утопали в стружках. Он нервно улыбнулся Джону Бейкеру, глаза его беспокойно переметнулись на Ника, стоявшего рядом с шерифом. Лицо Ника обострилось, на бледной коже были видны следы побоев.
— Привет, Большой Джон! Что тебе понадобилось среди рабочего люда?
Остальные члены бригады наблюдали за происходящим, переводя мрачные взгляды с Ника на Винса и обратно, как зрители, напряженно следящие за какой-то новой, сложной версией игры в теннис. Один из них сплюнул в свежие опилки и вытер подбородок тыльной стороной ладони.
Бейкер схватил Хогана за вялую загорелую руку и потянул вперед. Затем повернул голову так, чтобы Ник мог видеть его губы:
— Это один из них?
Ник утвердительно кивнул и на всякий случай еще и показал на Винса.
— В чем дело? — запротестовал Винс. — Я не знаю этого придурка.
— Тогда откуда ты знаешь, что он придурок? Пойдем, Винс, ты отправишься в тюрьму. Можешь послать одного из этих парней за своей зубной щеткой.
Протестующего Винса подвели к машине и посадили внутрь. Протестующего Винса отвезли в город. Продолжающего протестовать Винса закрыли в камере и протомили пару часов. Бейкер не стал утруждать себя перечислением прав задержанного. «Нам нужно сбить с толку этого упрямца», — объяснил шериф Нику. Когда Бейкер вернулся около полудня, Винс был слишком голоден и слишком напуган, чтобы протестовать. Он признался во всем.
Майк Чайлдресс оказался в кутузке к часу дня. Билли Уорнера Бейкер взял дома, когда тот уже собирался отправиться куда-то на своем «крайслере» — довольно-таки далеко, судя по количеству уложенного багажа и запасам спиртного. Но, видимо, кто-то предупредил Рея Бута, и тот оказался шустрее, успев ускользнуть из города.
Бейкер привел Ника домой, чтобы познакомить со своей женой и поужинать. Когда они ехали в машине, Ник написал: «Я очень сожалею, что он ее брат. Как она воспримет это?»
— Она сможет перенести это известие, — ответил Бейкер. Голос и осанка его были почти спокойными. — Думаю, она немного поплачет о нем, но она знает, на что способен Рей. К тому же она поймет, что ты не можешь рассчитывать на своих родственников, зато у тебя есть друзья.
Джейн Бейкер оказалась маленькой миловидной женщиной. Она и на самом деле расплакалась. Ник почувствовал себя неуютно, заглянув в ее глубоко посаженные, влажные от слез глаза. Но она дружелюбно пожала ему Руку и сказала:
— Мне очень приятно познакомиться с тобой, Ник. И я приношу свои глубокие извинения за причиненную тебе боль. Я чувствую себя в ответе за то, что один из моих родственников заставил тебя страдать.
— Я предложил ему немного поработать у нас, — сказал Бейкер. — Полицейский участок превратился в сплошной ад с тех пор, как Бредли переехал в Литл-Рок. Ник там немного подкрасит и побелит. Ему в любом случае придется немного задержаться, подождать… ну, ты знаешь.
— До суда, — закончила она.
Затем наступил такой момент, когда тишина стала настолько тяжелой, что даже Ник ощутил ее болезненность. Наконец с вымученной веселостью Джейн сказала: