Дороги, проложенные на территории военной части, естественно, в автомобильном атласе Карелии не значились. Если судить по общедоступной карте, то на месте гарнизона «Первомайский» располагались девственно зеленый лес и озера. По большому счету, так было не слишком далеко от правды жизни: сам гарнизон был создан в первую очередь для обслуживания огромного по площади полигона. А потому Маше приходилось сверяться с планом, нарисованным от руки дежурным по части.
– Так, после гарнизонной гауптвахты налево, – приговаривала Маша, – а дальше прямо. Там еще памятник саперам должен быть. А после него сворачиваем под запрещающий знак… Вот так-то, Маша. Подобное может только в России случиться. Дежурный по части какой-то журналисточке, стоило ей ему улыбнуться, рисует секретный план режимного объекта. А для того, чтобы подъехать к офицерскому общежитию, нужно обязательно свернуть под «кирпич». Иначе никак.
Впереди за старательно, но не очень ровно подстриженными кустами показался памятник саперам – массивный бетонный куб, на котором высилась статуя, явно изготовленная непрофессиональным скульптором. Маша не удержалась и притормозила у этого произведения искусства.
– Однако, – только вырвалось у нее. – Чудовище, созданное Франкенштейном, просто отдыхает. Шедевр в своем роде.
В российской армии практически никогда не прибегают к услугам профессиональных художников. Ведь профессионалу платить надо. А среди призывников обязательно отыщутся самородки с самоучками. Вот один из таких самородков-скульпторов и изготовил памятник саперам. А почему бы ему и не взяться за выгодный для него заказ? Времени на выполнение полгода, дают рядового в помощники, освобождение от нарядов, увольнительные, усиленная пайка, и самое главное – можешь жить не в казарме, а в скульптурной мастерской, под которую отведен один из боксов для техники. Народный скульптор постарался, как мог. Возможно, когда-то в детстве, в саду или в школе, он неплохо лепил из пластилина потешных собачек и котиков. Но незнание человеческой анатомии подвело его при изготовлении монументального заказа. У солдата, исполненного в человеческий рост, наблюдались странные аномалии. На левой ноге присутствовали два колена одновременно, а правая рука, если ее распрямить, наверняка оказалась бы намного длиннее левой. Самое странное – лицо сапера было отлито из бетона идеально, хотя и напоминало посмертную маску. Скорее всего, самородок пошел на хитрость: увековечил в скульптуре гипсовую отливку с лица одного из своих земляков-сослуживцев. Чтобы не возиться с головным убором, он водрузил на бетонного сапера самую настоящую стальную каску. Та же история случилась и с миноискателем, и с противотанковой миной – эти предметы были внаглую позаимствованы на военных складах и вставлены в бетонные руки скульптурного солдата.
Маша на всякий случай сосчитала пальцы. Но тут военный самоучка не отошел от действительности. На каждой руке их было точно по пять.
– Интересно, сапоги у него каменные, или халтурщик просто настоящие кирзачи бетоном залил, как заливают опалубку?
Маша несколько раз щелкнула цифровым фотоаппаратом. Во-первых, она любила собирать подобные курьезы, а во-вторых, все же следовало поддерживать легендирование, ведь в военную часть она прибыла как журналистка.
– До офицерского жилья уже совсем рукой подать, – Маша вернулась за руль и покатила дальше.
За рощицей открылась следующая картинка – приземистый трехэтажный панельный дом самой примитивной архитектуры. Все балконы, несмотря на воинский принцип единообразия, были застеклены. Хозяева дали ход своей фантазии кто во что горазд. Тут тебе и современные пластиковые стеклопакеты, и ажурные деревянные переплеты, словно на сельских верандах, и даже деревянные ставенки с кружевными накладками, выпиленными лобзиком. Тем не менее обветшавший дом был густо и свеже побелен, бордюры во дворе покрашены – сразу чувствовалось, что живут здесь именно военные, а не штатские раздолбаи.
На детской площадке высились качели и турникеты, явно самодельные, изготовленные умельцами в местных мастерских из всякого подручного материала. Из покрышек от БМП даже умудрились собрать лабиринт-тоннель.
Во дворе молодая женщина в махровом халате и косынке развешивала на длиннющих веревках постиранное белье. В общем, все было именно так, как того ожидала Маша. Типичное по своей скромности жилье для офицеров гарнизона. Вот только стоянка для машин выбивалась из общего ряда. С десяток старых автомобилей – ветеранов российского автопрома, подлатанные и досмотренные. Но рядом с ними, поближе к дому, высилась громада старого танка: то ли «Т-62», то ли «Т-72» – в этих вещах Маша не разбиралась.
Сперва напарнице Ларина пришло в голову, что это тоже какой-то мемориальный знак, типа памятника неизвестному саперу с тремя коленными суставами или вроде того, как в городских парках раньше ставили гражданские самолеты. Почему бы и военным не поставить себе возле дома танк-памятник? Но памятник предполагает консервацию и бездействие техники. А тут происходило нечто обратное и странное.
Мужчина в замасленном черном танкистском комбинезоне копался в двигателе машины. От танка к жилому дому тянулся толстый прорезиненный кабель. Женщина, развешивающая белье, как-то недобро покосилась на дорогую и абсолютно новую машину журналистки. Во взгляде чувствовалась явная зависть – как и к самому гламурному «Фольксвагену», так и к его беззаботной с виду владелице.
Маша мягко хлопнула дверцей и прямо с ходу сделала несколько фотографий: общий вид дома, офицерскую жену, развешивающую белье во дворе, и грозный танк, стоящий возле старых легковушек. После чего «журналистка», цокая высокими каблучками по асфальту, направилась к военному, одетому в танкистский комбинезон. Но так и не успела ничего спросить – щелкнуло реле, затарахтело, а затем глухо и мощно загудел танковый дизель. Из труб повалил черный солярный дым.
Мужчина с перепачканным мазутом лицом довольно улыбнулся, покосился на черный дым, посерьезнел и нырнул в моторный отсек – только ноги торчать остались, обутые в стоптанные сапоги. Что-то подрегулировал. Дым, вырывавшийся из труб, поредел, стал белым.
– Эй, уважаемый моторист! – крикнула изо всех сил Маша. – Можно вас на минутку? – и она постучала ладошкой по голенищу сапога.
Мужчина даже не посчитал нужным выбраться из моторного отсека – просто высунул руку и махнул: мол, не надо мешать. Маша еще раз постучала ладошкой. Мужчина в комбинезоне и грязном шлеме сварщика вынырнул и с удивлением уставился на гостью, прибывшую словно из другого мира.
– Я хочу у вас спросить…
Мужчина показал жестами, что ничего не слышит, а затем догадался заглушить двигатель. Маше показалось, что наступила вообще полная тишина.
– Здравствуйте, меня зовут Мария Шарапова. Я из женского журнала, – Маша постучала крашеным ногтем по пластиковому бейджу, прикрепленному к белоснежному воротничку ее блузки. – Пишу про быт российских военнослужащих. Можно задать вам несколько вопросов?
Военный напрягся.
– О нашем быте пишете? Знаете, я человек подневольный, погоны ношу. Ничего плохого без приказа вышестоящих сказать не могу.
– Почему же сразу плохого? – рассмеялась Маша. – Можно и хорошее сказать. Ведь есть же в вашей жизни хорошее?
На этот раз улыбнулся и военный.
– Разумеется.
– Начнем с того, как вас зовут, звание, должность…
– Прапорщик Кондратов. А остальное только по согласованию с командованием.
– Не было б согласования – меня б в часть не пропустили, – Маша улыбнулась одной из своих самых очаровательных улыбок. – Вот расскажите, например, почему танк рядом с домом стоит. Это традиция у вас такая или вы на нем на службу ездите, пока ваша машина в ремонте?
Маша старалась говорить беззаботно. Всем своим видом она располагала к доверию. Но прапорщик держался настороже, душу изливать не спешил.
– Я уже сказал вам, товарищ корреспондент женского журнала, что ношу погоны… – он нервно повел плечом, и тут Маша заметила спешившую к ним женщину в махровом халате – ту самую, которая до этого развешивала белье.
– Вы ищете кого, или как? – очень уж настороженно оглядывая Машу с ног до головы, поинтересовалась местная жительница – вполне эффектная, но несколько вульгарная женщина лет тридцати.
Маше сразу же стала понятно причина ее беспокойства. Скорее всего, прапорщик ее муж, и жене не хотелось бы, чтобы тот любезничал с какой-то заезжей фифой.
– Это корреспондент из журнала, – пояснил прапорщик таким тоном, словно после этого Машу и нельзя было воспринимать как интересную женщину. – А это моя супружница – Эльвира. Лучше ей вопросы и задавайте. Над ней начальства нет.
– А вы ей не указ? – улыбнулась Маша.
– Она сама себе начальство, – несколько раздраженно отозвался прапорщик и вновь нырнул в моторный отсек, демонстрируя, что беседовать больше не намерен.
– А вы ей не указ? – улыбнулась Маша.
– Она сама себе начальство, – несколько раздраженно отозвался прапорщик и вновь нырнул в моторный отсек, демонстрируя, что беседовать больше не намерен.
«Ну, что ж, от офицерских жен тоже можно узнать много интересного о том, что творится в гарнизоне», – решила Маша.
Но, к своему удивлению, напарница Ларина вскоре поняла, что ошиблась. Стоило ей заговорить о перспективах со строительством нового жилья, как Эльвира тут же превратилась из вполне вменяемой молодой особы в подобие армейского замполита, рассказывающего на политинформации о съезде провластной партии. С ее слов выходило, что перспективы у этой государственной программы блестящие, и это просто великолепно, что старт ей дан в здешнем гарнизоне. Эльвира не сомневалась, что не пройдет и года, как они с мужем будут жить в новой просторной квартире и целиком избавятся от нынешних мелких бытовых хлопот.
Маша прекрасно понимала – нормальному человеку свойственно сомневаться в любом начинании отечественных властей. А вот если он начинает загодя безудержно нахваливать их, то в этом кроется какой-то подвох. А потому напарница Ларина решила сменить тему.
– Ваш муж работу домой берет? – показала она рукой на танк, в недрах которого уже заканчивал возиться прапорщик Кондратов.
Эльвиру вопрос застал врасплох. Она пробормотала что-то невнятное.
– А кабель к танку подведен, чтобы аккумуляторы через розетку зарядить? – изображала из себя полную дурочку в техническом отношении Маша, дожимая Эльвиру.
– Извините, времени у меня нет. Да и в технике я не разбираюсь. Раз стоит, значит, так надо. Белье спешу развесить, чтобы к вечеру высохло, – нашлась Эльвира.
– А я вам помогу, – тут же без тени смущения предложила «журналистка». – Вот и поговорим за делом о нашем, о женском. Что нам техника? Давайте лучше проблемы секса обсудим. Он какой-то особенный у военных?
– Нет-нет, не надо помогать! – Чувствовалось, что Эльвира уже не рада, что связалась с настойчивой журналисткой. – Это неудобно. – Молодая женщина, оглядываясь, подалась к веревкам, на которых колыхалось белье.
– Интересно, – пробормотала Маша, – ей-то чего скрытничать?
Тем временем появление журналистки во дворе офицерского дома уже вызвало определенный интерес. В окнах то и дело появлялись любопытные – родственники и родственницы военнослужащих. Вот старушке именно сейчас понадобилось полить цветочки на подоконнике. Вот школьница принялась мыть окно. Пожилой мужчина вышел на балкон покурить. «Вторую сигарету, между прочим, подряд курит. То на мою машинку поглядывает, то на меня. Понравилась я ему, что ли?»
– Так вы из журнала? – послышалось за спиной у Маши.
Она обернулась. За ней стояла женщина, лет за тридцать. То, что она красива и может быть очень эффектной, сразу в глаза не бросалось. Пышные на самом деле волосы были туго стянуты в косу. Никакой косметики.
– Во-первых, здравствуйте, – с готовностью отозвалась Маша. – Да, я из женского журнала, «ЖЖ» называется. Он вам когда-нибудь в руки попадался?
– Не в столице живем, – призналась обитательница дома. – До нашей библиотеки модные журналы не всегда доходят, а выписывать такое чтиво дороговато для семейного бюджета.
На этот раз разговорились легко. Женщину звали Анной Кошкиной. Была она женой капитана, командира инженерной роты. В святость отцов-генералов, затеявших жилищное строительство, не верила по определению:
– Как всегда, разворуют, по-другому и быть не может.
– Почему вы, Анна, так считаете?
Женщины уже сидели во дворе дома за выкрашенным синей масляной краской столиком для игры в домино. Было в этом столике что-то умилительно прежнее – старорежимное. Маше даже казалось, что она перенеслась на какое-то время в детство.
– Они по-другому не умеют. Не знаю как, но разворуют.
– И муж ваш так считает?
Анна Кошкина покосилась на лежащий рядом с ладонью Маши включенный диктофон, но так и не попросила его выключить.
– Да, и мой муж так считает. И все они так считают, – повела она рукой, словно офицерский дом был нарисованный и она хотела протереть фасад от пыли. – Но только не каждый вам в этом признается. Здесь все от Васькова зависят: и военные, и гражданские. Единственная работа, которую можно найти, – в гарнизоне. Вот и боятся слово сказать.
– А танк под самыми окнами не мешает? – поинтересовалась заинтригованная Маша. – Может, чем тут его ремонтировать, лучше в реммастерские перегнать?
– Без танка мы вообще бы тут все загнулись, – доверительно сообщила Анна.
– Это как? По принципу: тяжело жить без пистолета?
– Почти. Это наша электростанция. Подстанция старая, ржавая, масло из трансформатора литрами вытекает. Перепады напряжения в сети такие, что страшно холодильник включать – сгорит. Техника буквально пачками из строя выходит. Летом еще ничего, а вот когда зимой всем домом начинаем электрокалориферы включать, только танк и спасает. Это наши мужья придумали. Притащили сюда старую машину, отремонтировали. Зимой целыми сутками двигатель гоняют, напряжение в сети поддерживают.
– Так чтобы не мерзнуть, надо окна поменять на стеклопакеты или старые заклеить, – вновь прикинулась наивной дурочкой Маша.
– Не поможет. Дом старый, рассыпается, стены промерзают. Трещины в палец толщиной. Ночью небо видно. Замазывать бесполезно, панели, как живые, – движутся. Я почему вас к себе в квартиру не приглашаю? Стыдно показывать. Поклеишь, побелишь, а через неделю вновь плесень на потолке и стенах.
К дому подъехали старые «Жигули»-«копейка». И хоть капот, крылья и крышка багажника были выкрашены вручную, чувствовалось, что машина ухожена – у ее хозяина руки на месте. Из автомобиля выбрались трое младших офицеров.
– Вот и муж мой приехал, – произнесла Анна Кошкина, указывая взглядом на мрачноватого капитана в камуфляже.
Мужчины выгружали из багажника сеть и пластиковые ведра с рыбой.
– Браконьерят потихоньку? – удивилась Маша.
– У нас в гарнизоне по-другому не выживешь. Поверьте, лишнего не берут. Природе вреда никакого. На полигоне в озерах рыбы видимо-невидимо.
От Маши не укрылось то, что капитан Кошкин подозрительно на нее посматривает, явно гадая, о чем беседует его супруга с приезжей красоткой.
– Он у меня не сильно-то разговорчивый, – как бы извиняясь за мужа, произнесла Анна и позвала: – Коля, тебя особист наш искал, просил зайти срочно.
– Нет на них ни выходного, ни проходного, – Николай Кошкин поставил перед женой полное ведро рыбы. – Ладно, подбегу, раз уж просил.
– Николай, я тебя подвезу на «уазике», – предложил прапорщик Кондратов. – Зачем тебе по служебным делам свой бензин палить да еще в законный выходной?
– Тоже правильно, – согласился капитан.
Мужчины отправились к машинам.
– А я-то думала, в армии все на казенном бензине только и ездят, – провокационно предположила Маша.
– Только не мой, – отозвалась Анна Кошкина. – Слишком уж принципиальный.
Командирский «УАЗ» выкатил на дорогу, ведущую к штабу.
– Извините, конечно, за бестактный вопрос, но журналисты всегда пытаются залезть человеку в душу… Так что, если хотите, можете не отвечать, – издалека начала Маша. – Вы довольны своей судьбой?
Анна Кошкина задумалась, глядя куда-то в пространство мимо старого неказистого дома, мимо устаревшего во всех отношениях танка. И Маша пыталась понять, куда же хочет заглянуть капитанская жена: то ли в прошлое, то ли в будущее? Наконец супруга военнослужащего вернулась к реальности – заглянула «журналистке» в глаза.
– Сразу так и не ответишь, – произнесла она.
– А вы попытайтесь, Анна. Вижу, этот вопрос задел вас за живое. И вы сами хотите знать на него правильный ответ.
– А что такое вообще счастье? Понять его можно, только с чем-то сравнив. В мире существуют свет и тени. Одного без другого не бывает, как тепла без холода. По большому счету, я счастлива.
– Вы о семье говорите?
Кошкина мечтательно улыбнулась.
– Если б вы только знали, какая у нас была любовь в молодости! Какие слова он мне говорил! Какие цветы дарил! И выходила я замуж за блистательного курсанта. Мне казалось, что небо усыпали алмазы… Ну, а теперь сами видите, – Кошкина сникла. – Замужем я за ротным-неудачником. Трудности быта способны убить самые лучшие чувства. Нет, любовь никуда не ушла – она осталась с нами, но как-то потускнела. И теперь мне небесные алмазы иногда кажутся осколками бутылочного стекла.
– Я понимаю, о чем вы говорите. Извините, что заставляю вас говорить очень личные вещи. Но только это и интересно читательницам. Ведь у нас женский журнал… А что вы скажете о жене прапорщика – Эльвире? Мне она показалась неискренней, особенно когда мы заговорили о перспективе получения военнослужащими нового жилья. Да и с мужем, по-моему, у нее отношения напряженные.