– А если это все не просто так сделано? Если засада?
– Засада? – Иван вдруг громко расхохотался. – А что с нас взять-то?
Они тронулись в путь рано, едва рассвело и стала видна дорога, с обеих сторон которой тянулся дремучий лес. Темные мохнатые ели, изредка перебиваемые осиной, сумрачно темнились вокруг путников, по низкому предутреннему небу бежали редкие облака.
– А день сегодня хороший будет. – Лукьян кивнул на показавшийся из-за деревьев сверкающий край солнца. – Небосвод чистый.
Природа просыпалась, отходила от ночи первыми трелями недавно вернувшихся с юга птиц, желтыми, поднимающимися к солнцу, цветками мать-и-мачехи, радостным перестуком дятлов. По приказу Лукьяна воины были начеку и не выпускали из рук оружия. Всякое могло случиться, но, похоже, Бог миловал – так никто больше и не напал.
К полудню дорога заметно расширилась, пошла перелесками, лугами. На холмах все чаще виднелись деревни и даже большие села. Встречавшиеся по пути мужики, завидев боярскую кавалькаду, снимали шапки и кланялись:
– Здрав буди, боярин!
– И вам не хворать, православные.
К вечеру нагнали торговый обоз, двигавшийся в Переяславль из Ельца, поговорили с купцами да потом вместе и заночевали на просторном постоялом дворе – безо всяких приключений… Впрочем, нет, кажется, было одно – ночью кто-то попытался стянуть с пальцев Ивана перстни. Раничев, правда, проснулся вовремя, с ходу огрев татя кулаком. Мужиком был неслабым – а тать, наоборот, маленький, тощий – только и закувыркался по лестнице вверх ногами. Жаль, темновато было, не разглядеть. Утром Иван предъявил было претензии хозяину-постоялодворцу, да тот с ними не согласился, отродясь, заявил, такого не бывало, чтоб мои люди у постояльцев-гостей крысятничали, да и залетных тут не бывает – ни одна мышь в ворота не прошмыгнет. Обиделся даже, бороду утерев, выстроил всех своих людишек в ряд: смотри, мол, господине боярин. Все как на подбор молодцы были – ни одного тощего да юркого… и, кажется, рыжего.
– Нет, не похожи.
– То-то и оно, что не похожи, – ухмыльнулся хозяин двора. Потом помолчал немножко да предложил у купцов посмотреть – может, это кто из их людей баловал?
Иван подумал-подумал да махнул рукой, некогда было разбираться. Кивнул своим – враз поскакали на коней да выехали, благо до столицы разанской не так уж и далеко оставалось. А насчет татя – пес с ним, ужо ему и так нехило досталось, удар-то у боярина ужас как был силен.
Переяславль-Рязанский, «новая» столица, выстроенная после сожжения монголами старой Рязани, встретил гостей по-праздничному – золотым сиянием куполов и колокольным звоном. Подъехав к воротам, Иван размашисто перекрестился и спешился. Воротник – седоусый дружинник в посеребряном колонтаре и с мечом у пояса – завидев знатного боярина, поклонился и вежливо осведомился: по какому делу?
– По важному, – усмехнулся Иван. – К самому князю Федору Олеговичу и думному дворянину Хвостину приехал.
Лицо воина вытянулось, причем не так при имени князя, как при упоминании Хвостина. Видать, думный дворянин присматривал тут за всеми.
– Милости прошу, – поклонился страж. – Завсегда гостям рады.
Милостиво кивнув, Раничев и его свита проехали южные ворота и, повернув, неспешно направились к княжьему терему. На просторной площади у княжеских палат располагались добротные амбары, несколько коновязей, небольшая церковь и с полдесятка приказных изб, из волоковых окошек которых курились дымки; видать, любили тепло дьяки.
– Зайдем? – кивнув на избы, спросил Лукьян. – Авраамия-дьяка проведаем.
– Не сейчас. – Раничев махнул рукой. – Сначала к Хвостину и, может быть, к князю. Да и Авраама, поди, сейчас легче при князе найти, нежели где-то еще. Чай, не простой дьяк – секретарь. И всего, заметь, своим умом да усидчивостью добился, без всяких там связей.
Думный дворянин Хвостин оказался у себя в палатах и искренне рад был видеть Ивана. Дмитрий Федорович – в черном коротком кафтане с небрежно накинутым на плечи парчовым опашнем, с седой остроконечной бородкой и коротким узким мечом у пояса – скорее напоминал какого-нибудь немца или литвина, в чьих краях неоднократно бывал. Книжник и любитель латинских пословиц, он первым делом похвастал перед гостем приобретениями – недавно переписанным «Поучением чадам» в тяжелом телячьем, с золотом, переплете и старинным свитком, судя по видневшимся буквам – какой-то древнеримской книжицей.
– Петроний, – кивнув на свиток, как бы между прочим, пояснил Хвостин. – Редкая ныне книжица.
Раничев улыбнулся:
– Представляю, как было трудно найти.
Слуга в таком же черном полукафтанье, что и сам думный дворянин, бесшумно ступая, поставил на небольшой столик высокий кувшин и пару серебряных кубков, после чего с поклоном удалился, плотно прикрыв за собой двери – резные, на западный манер – из двух створок.
– Как там крестница моя?
– Поклоны передавала.
– Ну и слава Богу. – Хвостин с улыбкою поднял кубок. – За мир и порядок.
– Хороший тост, – одобрительно кивнул гость и, отведав, похвалил напиток: – И вино неплохое.
– Рейнское. – Дмитрий Федорович улыбнулся. – От тевтонских немцев.
– От тевтонцев? – переспросил Иван. – А ты знаешь, я о них бы и хотел переговорить. Считай, для того и приехал.
– Да уж, вижу, что не вино распивать, – пошутил Хвостин и, сразу став серьезным, кивнул: – Можешь говорить без опаски, стены обиты войлоком.
Раничев хмыкнул:
– Это к чему же такие предосторожности? Раньше вроде бы не было.
– Феоктист-тиун в большом фаворе ныне.
– Ах, вон оно что… Ну уж этот пес наверняка подошлет своих людишек послушать.
– А вот на этот раз вряд ли! – Думный дворянин радостно потер руки. – На охоте он, вместе с князем. Я вот, на твое счастье, малость прихворнул, а то б тоже пришлось ехать.
– Ничего, Дмитрий Федорович, – хохотнул Иван. – Я б тебя, если надо, не только на охоте, но и на дне моря сыскал.
– Ну-ну, – глотнув из кубка, Хвостин внимательно воззрился на гостя. – Давай выкладывай, чем тебе не угодили тевтонцы?
– Не мне, уважаемый Дмитрий Федорович, всем нам…
А дальше Раничев, ничуть не смущаясь, поведал думному дворянину – фактически первому министру княжества – то, что они придумали вместе с супругой. Много чего говорил. И о возросшей мощи Тевтонского Ордена, и о их экспансионистских целях, и о конфликтах с Новгородом и Псковом, и – напоследок – о якобы ведущихся переговорах Ордена, Литвы и ордынского хана. Мина придумки была как раз в том, что подобные переговоры как раз и могли вестись, орденские немцы давно бы хотели договориться с тем же Витовтом о взаимовыгодных разделах русских земель. Да и договаривались – было. Другое дело, что времена те прошли, ситуация изменилась – планами Ордена была сильно недовольна Польша, находившаяся в династическом союзе с Великим Княжеством Литовским и Русским. Орден зарвался, открыл рот на то, что не мог проглотить, и самое плохое, что это давно заметили соседи.
– Так, думаешь, от того сговора и нам, рязанцам, плохо будет? – выслушав, тихо уточнил Хвостин.
Иван кивнул:
– Думаю, что так, Дмитрий Федорович. Как бы нам не попасть между молотом и наковальней. Орден ведь и Витовт Литовский не только на Псков, на Новгород, на Москву, они ведь и на наши земли зарятся, особенно Витовт. Не мне тебе говорить, были ведь когда-то и верховские княжества независимы, а где они теперь? Все под Литвою.
– Да-а. – Хвостин вздохнул и даже как-то сгорбился. – Перспективы ты нарисовал мрачные.
– Уж какие есть.
– Да знаю, все знаю… – Думный дворянин помолчал и вдруг резко вскинул глаза. – Говоришь, переговоры точно ведутся? Откуда знаешь?
– Купец один сообщил. Из Вильно недавно приехал. Я думаю, можно попытаться их расстроить.
– Расстроить? – оживился Хвостин и тут же потребовал: – А ну-ка, подробнее.
Подробнее Иван тоже давно придумал, имел, так сказать, «домашние заготовки». А сейчас вот посмотрел весело на собеседника да с маху предложил ввести в переговоры третий неучтенный фактор – королевство Швецию, у которого, надо сказать, как раз в это время и своих проблем было выше крыши, особенно в отношениях с Данией, и ни о каких дележках чужих земель как раз в этот момент Швеция и не помышляла – свою бы государственность сохранить, вот о чем голова болела!
– Важны не возможности, намерения! – лихо рубил с плеча Раничев. – Ну-ка, ежели в Литве поползут слухи о приезде шведских посланцев? Обращаю внимание – только слухи и более ничего. Однако слухи вполне конкретные, вплоть до описания внешнего вида послов и их гербов… С гербами, ты, Дмитрий Федорович, уж мне поможешь?
– Всяко помогу! – Хвостин засмеялся. – Ну и хитер ты, Иване Петрович. Недурно, недурно придумал, очень даже недурно. Кого б только отправить – дело тайное, непростое, тут не всякий подойдет, нужен человек, которому как себе веришь. А ну-ка словят литовцы или немцы да велят пытать? Опасное дело… Но, видит Бог, интересное… – Думный дворянин искоса посмотрел на гостя.
– Всяко помогу! – Хвостин засмеялся. – Ну и хитер ты, Иване Петрович. Недурно, недурно придумал, очень даже недурно. Кого б только отправить – дело тайное, непростое, тут не всякий подойдет, нужен человек, которому как себе веришь. А ну-ка словят литовцы или немцы да велят пытать? Опасное дело… Но, видит Бог, интересное… – Думный дворянин искоса посмотрел на гостя.
Раничев усмехнулся:
– Ну-ну, договаривай, Дмитрий Федорович. Чую, меня решил послать?
– Так ведь тебе не впервой… Испанию вспомни! Опыт в таких делах – всего важнее. Да и предан ты не на словах. – Хвостин прищурился. – Вотчина у тебя тут, жена, детишки. Не предашь, вернешься с успехом.
Иван притворно вздохнул, а думный дворянин наполнил кубки:.
– Вот за это и выпьем.
Выпив, налили еще – вино и в самом деле было славное, терпкое с чуть горьковатым привкусом.
Хвостин от лица князя клятвенно пообещал Раничеву не только солидное денежное вознаграждение, но и землицы.
– Мне б с рощицей вопрос утрясти, – напомнил Иван.
Дмитрий Федорович сдвинул брови.
– Об этом не беспокойся. Присмотрим и за твоими, покуда в отъезде будешь. Теперь о деле: как добираться думаешь?
– Купцами либо скоморохами. – Раничев пожал плечами. – Людишек, немецкой речью владеющих, хорошо бы заранее здесь отыскать. Не хотелось бы нанимать, там ведь времени приглядеться не будет.
– А можно подумать, здесь будет? – усмехнулся Хвостин. – Хотя… здесь-то мы всех хоть как-то проверим. Ну еще вопросы есть?
– Есть, Дмитрий Федорович.
Раничев тут же спросил про герб – золотой зверь с короною на червленом поле.
– А какой зверь-то?
– Да кабы знать… Тевтонца сего как раз в Вильно и видели. Переговорщик. Узнать бы заранее – кто?
Хвостин вздохнул и, почесав бородку, стукнул три раза в дверь. Появился слуга, все так же бесшумно, думный дворянин что-то тихо приказал… слуга, поклонившись, исчез… И через некоторое время в горницу вошел старинный Иванов знакомец старший дьяк Авраамий. Все такой же нескладный, недотепистый, длинный, с узким тонкогубым лицом типичного интеллигента и прическою, которую в далеком детстве школьные друзья Раничева характеризовали как «я упала с самосвала, тормозила головой».
Иван встал с кресла:
– Рад тебя видеть, друже.
Авраам тоже обрадовался, распахнул объятия.
– Ну, – засмеялся Хвостин. – Сейчас вы еще целоваться вздумаете, потом что-нибудь вспоминать начнете. Некогда, некогда, братцы! Иване, расскажи дьяку про герб.
Раничев быстро повторил описание.
– Жаль, ты не знаешь, что там за зверь, – попенял Авраамий и задумался, шевеля губами. – Нет, это не подходит… это тоже не то…
– Если б английский был герб иль кого из бургундской знати, – шепотом поведал Хвостин. – Я бы помог… Но вот орденских немцев не очень знаю. А крест-то на щите, как ты говоришь – явно тевтонский.
– Ежели там золотой леопард с герцогской короной на червленом поле, то это – князь Иоахим фон Гогенгейм, имперский рыцарь, – наконец-то поведал дьяк. – А ежели не леопард, а олень и корона поменьше – тогда… даже не знаю. Цвета какие-то чудные – красный с белым. Польские цвета!
– Вот-вот! – азартно воскликнул Иван. – Что бы это значило?
– Какой-то польский рыцарь – вассал ордена, Иване. – Авраам пожал плечами.
– Интересно. – Раничев потер руки. – Поляк – и орденский вассал.
– Может быть – и немец… какой-нибудь мелкий барон. Это – если олень.
– А никого другого там и быть не может!
Иван ликовал – все сходилось! И все сладилось здесь, с Хвостиным – а значит, и с князем. Простившись с друзьями, он в самом приподнятом настроении спустился к своим. Все было решено, все обдумано, оставалось только одно – действовать!
Красное солнце освещало двор, светило в узкие окна небольшой горницы. В горнице, за столом, сидел небольшой человечек в монашеской рясе, с круглым благообразным лицом, и старательно читал Библию. Вдруг он вздрогнул, услыхав слабый стук. Отложив святую книгу, неспешно подошел к двери, открыл, впустив в горницу… бесшумно ступающего слугу в темном полукафтанье. Зачем‑то обернувшись, слуга быстро сказал несколько фраз тихим бесцветным голосом. Монашек улыбнулся и, вытащив из-под лавки сундучок, щедро отсыпал в подставленные ладони слуги звонкие серебряные монеты. Потом улыбнулся, выпроваживая нежданного гостя:
– Ступай с миром, Мирон, да хранит тебя Боже. А все слова твои обязательно передам…
Глава 5 Май 1410 г. Великое Рязанское княжество. Зер гут
…Феоктисту-тиуну. Сразу, как только вернется.
Ничего этого не ведал Иван Петрович, заночевав у Хвостина, поутру возвращался домой в приподнятом настроении, радовался – удалось надыбать сразу двоих, в речи немецкой сведущих. Одного, Милютина Глеба, дьяк Авраам со вздохом отдал. Лучшего своего писца. Так и сказал – от сердца, мол, отрываю, но для тебя, Иване Петрович, ничего не жаль!
Глеб – молодой, лет восемнадцати-двадцати, парень – Ивану понравился. Скромен, молчалив, на вопросы отвечает кратко, по существу, с достоинством. На вид – высок, сутул, худ, волосы черные, длинные, небольшая бородка. Лицо тоже соответственно виду – желтоватое, худое, с глубоко ввалившимися щеками. Глаза умные, темные, как у первых святых. Вообще с виду Глеб производил впечатление человека неглупого, вот только степень знания немецкой речи Раничев проверить не мог – сам только английский знал, немного польский, латынь. Приходилось полагаться на слово дьяка, ну и еще один казус был – Глеб-то, как пояснил Авраам, с Ферапонтовым монастырем обширные связи имел – знакомцы у него там были и среди чернецов, и среди послушников.
– Так он, может, Феофана-игумена человек? – возмутился Иван. – Ты, Авраам, мне кого подсовываешь?
Дьяк на это лишь посмеялся да пояснил, что сам он писцу своему всегда доверял и тот его ни разу не подводил. Тем более и сейчас подвести не сможет – в чужедальней-то сторонушке, в далеком-далеке от обители. Как ему там с Феофаном связаться? А немецкий говор здесь редкий – Рязанское княжество не Новгород, не Псков, не Литва.
Так вот, махнув рукой, и согласился Раничев – ладно, путь будет писец. Приглядывать только за ним – всего и делов. Ну приглядывать за всеми нужно будет, дело такое… Что же касается самого Глеба – то никаких хлопот он не доставлял… в отличие от другого «немчина», обнаруженного самим Иваном на переяславском рынке. Вот уж попался тип! Юркий, пронырливый, хитрый! Видно, чего-то спер на рядках – почти всем рынком ловили. Шум, гам, веселуха! Двое приказчиков заходили с боков, третий – поджидал впереди, сзади, потрясая кулаком, бежал толстобрюхий купчина в накинутой сверху кафтана однорядке зеленого сукна.
– Ах ты, – кричал, – свинья разбойная! Швайн!
Швайн… Уж хоть и не был Иван силен в немецком, точнее говоря, вообще его не знал, а уж это-то слово понял.
В общем, что уж там такое беглец украл, пес его знает, а загоняли субчика, как волка – обложили со всех сторон. Кроме собственно торговцев, еще и зрители помогали – свистели, орали, ругались, пытаясь ухватить бегущего за развевающие фалды кафтана. Не ухватили – то ли кафтан коротенек был, то ли тать – ловок. И в самом деле, ловок – с разбега перепрыгнув через рядок, беглец вскочил на воз с глиняными горшками, ухмыльнулся да к-а-ак запустит корчагою – приказчик-то уклонился, а вот купчина не успел, уж больно пузат оказался. Корчага-то прямо в башку угодила! А тать, воспользовавшись заминкой, живо снял пояс, вернее, веревку, что была у него намотана вместо пояса, примерился, раскрутил на манер аркана, метнул – опа! Раничев даже присвистнул от восхищения, с большим интересом наблюдая, как конец веревки зацепился за охлупень весовой избы. Оп! И – тать, проворно работая руками, оказался на самой крыше. Обернулся, сделал неприличный жест и, обозвав разъяренного купчину, был таков. Ищи его теперь, лови – набегаешься.
– Молодец. – Иван с усмешкой покачал головой. – Ушлый парнишка.
– Этот ушлый парнишка, между прочим, только что выругался по-немецки, – вскользь заметил Аврамов подарок – писец Глеб Милютин. – На таком наречии говорят в ганзейских городах – Любеке, Висмаре, Данциге. Видать, парень-то из торговых.
– А купчина-то, – усмехнулся Лукьян. – Не с нами ли ехал?
Раничев засмеялся:
– Нет, Лукьяне, не с нами. На постоялом дворе ночевали вместях, это – да. А потом-то мы его обогнали.
Иван вдруг осекся, вспомнив странное происшествие на постоялом дворе. Кто-то больно юркий и ушлый их чуть не обворовал, хорошо Раничеву тогда не спалось. Уж не этот ли самый прощелыга?
– Кто-нибудь его рассмотрел?
– Да не очень, боярин-батюшка, далеко больно, да и бежал сей тать быстро. Одно заметно, что рыжий.