Она сжала губы, понимая, кто на самом деле виноват в том, как она себя чувствует. До того как Юэн Ламонт ворвался в ее жизнь и нарушил покой своим невероятно нежным, возбуждающим поцелуем, она едва замечала свое монашеское одеяние. Но теперь — каждое утро, умывшись, она одевалась с чувством, что поступает против своей воли. Ей претило притворяться монашкой, тогда как ею овладевают ужасно греховные мысли и мечты. И ее намерение принять постриг теперь казалось ошибочным. Это никогда не было ее призванием, но казалось практичным решением, дающим возможность продолжать делать то, что она считала необходимым.
Единственный способ решения проблемы — послать к черту этого Юэна Ламонта!
Это казалось нелепым, но все минувшие месяцы Джанет продолжала думать о человеке, которого, вероятно, никогда больше не увидит, и который, должно быть, уже забыл о ней. Он совершенно ей не подходит. Он считает, что в современном мире женщине отведено только одно место — в стенах замка.
Почему она не может перестать думать о нем? Почему то короткое время, которое они провели вместе, оставило неизгладимый след в ее памяти? И почему она чувствует себя виноватой в том, что лгала ему?
Впрочем, ложь в такое сложное время вполне оправданна. Джанет должна думать о сегодняшнем дне. Ее роль в деле Роберта важнее ее мечтаний. Король нуждался в ней.
Все к лучшему. Джанет рада, что Юэн никогда к ней не вернется. Действительно рада. Он лишь сбивает ее с пути.
Второй раз за это утро Джанет почувствовала холодок по спине и обернулась. Она окинула взглядом толпу сельских жителей, присмотрелась к солдату, который стоял в середине, но, казалось, ничего примечательного не увидела.
Наверное, долгое ожидание сделало ее слишком нервной. К счастью, еще раз взглянув на замок на холме, она увидела около десяти дам, спускающихся к деревне. Их можно было легко узнать по ярким, пышным нарядам и украшениям. Они выделялись подобно бриллиантам среди унылой серости.
Джанет была не в силах подавить охватившее ее чувство тоски. Когда-то она выглядела так же, как эти дамы. Девочкой она доводила отца почти до безумия своим пристрастием к самым модным нарядам из Франции и Англии.
А сейчас…
Она посмотрела на свое черное домотканое платье, похожее на мешок. Ее сердце сжалась. Разве грешно желать снова выглядеть красивой?
Джанет сжала губы, мысленно упрекнув себя в глупости. Она знала, кого следует винить в том, что ее посещают такие мысли.
Дамы из замка были в двух прилавках от нее, когда она почувствовала чье-то присутствие рядом с собой.
— Не оборачивайтесь, — прошептал мужской голос по-французски. — За вами следят.
Джанет выглядела невозмутимой, хотя внутри у нее все похолодело, несмотря на жаркий день. Она бросила взгляд на того, кто ее предупредил, и узнала одного из монахов монастыря Святого Петра, расположенного через реку от замка. Они часто встречались прежде на рынке, и именно он помог ей открыть прилавок среди других монастырских лавочек. Однако она никогда не обращала особого внимания на внешне невзрачного молодого человека.
Может быть, он нарочно старался оставаться неприметным. Монах Том был среднего роста и телосложения, с прямыми стрижеными темно-русыми волосами вокруг выбритой макушки, с карими глазами и заурядными чертами лица. Его нельзя было назвать ни красивым, ни безобразным. Ничего выдающегося. Вероятно, он был безупречным шпионом или курьером — она надеялась, для Брюса.
Монах отошел так же быстро, как приблизился. Если кто-то действительно наблюдал за ней, то могло показаться, что он прошел мимо, лишь мельком взглянув на ее прилавок.
Однако этот короткий миг заставил сердце Джанет учащенно биться. Был ли он другом или врагом, она не могла упустить возможность встретиться с осведомителем, несмотря на присутствие этого монаха поблизости.
Ее тревога усилилась, когда она увидела, что дамы из замка уже подошли к соседнему прилавку.
Джанет попыталась поймать глазами взгляд источника, но одна из женщин загородила ту, которую она ждала. Если кто-то за ней наблюдает, надо каким-то образом заставить женщин пройти мимо.
Внезапно ей в голову пришла спасительная мысль.
— О Боже! — отчаянно закричала она по-французски и принялась рыться среди вещей, разложенных на прилавке.
— В чем дело, сестра Дженна? — спросила одна из монахинь за соседним прилавком также по-французски.
— Пропала дамская сумочка, сделанная преподобной матушкой, — сказала она, заламывая руки. — Я не могу найти ее. Должно быть, кто-то ее украл, когда я отвлеклась.
Она говорила достаточно громко, чтобы все слышали, и слово «украл» произвело желаемый эффект: поднялась суматоха. Несколько монахов и монахинь у соседних прилавков поспешили к ней на помощь.
— Как она выглядит? — спросила сестра Уинифред.
— На ней вышитый золотом образ Девы Марии, — ответила Джанет, говоря о несуществующей вещи.
— Когда вы заметили пропажу? — спросила другая, незнакомая монахиня по-английски.
Джанет притворилась, что не поняла ее, и сестра Уинифред, знавшая, что она итальянка (или, по крайней мере, притворяется таковой), перевела ей слова незнакомки на французский язык.
Джанет покачала головой, надеясь, что ее глаза выглядят так, словно они полны слез.
— Я не знаю.
— Надо кого-то послать за комендантом замка, — сердито сказал один из монахов.
Джанет взглянула на дам и вздохнула с облегчением, увидев, что они спешно удаляются от нее. Очевидно, та, с которой должна была состояться встреча, поняла, что произошло что-то непредвиденное.
Она покачала головой, когда монах снова заговорил.
— Впрочем, бесполезно искать. Я не видел, кто взял сумочку. Уверен, сейчас вор уже далеко.
— В чем дело?
Прежде чем Джанет повернулась на этот голос, она почувствовала, как по спине побежали мурашки, и поняла: без сомнений, это тот, кто за ней наблюдал. Он был одет в рясу священника, включая красиво вышитый головной покров, что говорило о его важном статусе, но никакого благочестия в этом мужчине не чувствовалось. Казалось, от него исходила опасность и враждебность. На мгновение Джанет почувствовала себя так, словно была преследуемым тамплиером под взглядом инквизитора.
Когда он заговорил по-французски, она не могла сделать вид, что не понимает его.
— У меня пропала сумочка, святой отец. Похоже, кто-то ее украл.
— Вот как, — сказал он осторожно и сузил глаза. — А как случилось, что вор исчез с вашей сумочкой и никто его не заметил?
Джанет с невинным видом удивленно расширила глаза.
— Прекрасный вопрос, святой отец. Мне следует поспрашивать людей вокруг. Кстати, вы ничего не заметили?
— Нет, конечно.
— Я подумала, раз уж вы наблюдали…
— О чем вы говорите? Я вовсе не наблюдал за вами!
Джанет смущенно заморгала, надеясь, что не переигрывает.
— Говорите, не наблюдали? А мне показалось, что вы стояли и смотрели в мою сторону. — Она указала на то место, где почувствовала, что кто-то наблюдает за ней.
— Вы ошиблись.
— Это плохо. Я надеялась, что вы заметили что-нибудь подозрительное.
— Это невозможно, потому что здесь не на что было смотреть.
Джанет склонила голову.
— А говорите, что не следили.
Лицо его покраснело.
— Я ни за кем не следил.
— О, простите! Должно быть, я неправильно вас поняла. — Она пожала плечами. — Мой французский язык недостаточно хорош.
— Откуда вы родом?
— Сестра Дженна родом из Италии, отец Саймон, — пришла ей на помощь сестра Уинифред. — А к нам она прибыла из монастыря Святой Марии, расположенного в Колдстриме.
Его глаза вспыхнули.
— Это в Берике на реке Твид, не так ли? — сказал он на чистом итальянском языке.
Джанет кивнула и мысленно выругалась. Ее сердце забилось еще сильнее. Она достаточно бегло говорила по-итальянски и надеялась, что не допустила никаких ошибок.
— Да, отец. Но скоро я вернусь в Италию.
Она полагала, что это действительно случится очень скоро. «Сестра Дженна», похоже, выполняла свое последнее задание. Скоро она снова изменит свое имя.
— Преподобная матушка будет очень недовольна мной. Эта сумочка стоила очень дорого. — Она в отчаянии сжала ладони.
Сестра Уинифред подошла ее утешить.
Джанет надеялась, что на этом все кончится, однако следующие слова этого мужчины заставили ее похолодеть.
— Могу я взглянуть на письмо, которое вы достали из сумки на поясе и спрятали под наплечник?
Замок Данстаффнэйдж, Шотландия, поздняя осень 1310 года
— Что значит, вы не знаете, где она, черт возьми?!
Сазерленд сердито посмотрел на Юэна и вмешался, прежде чем король, к которому был обращен этот вопрос, смог ответить. Тем самым он, несомненно, уберег Ламонта от суровой королевской отповеди.
— Джанет не показывалась в течение недели после дня архангела Михаила, — сказал он. — Она осталась для выполнения задания в Роксборо и пока не вернулась.
Если Сазерленд хотел таким образом успокоить Юэна, то лишь еще больше разозлил его.
— Ее отправили в октябре? Черт возьми, значит, это было несколько недель назад. Почему за ней до сих пор никого не послали?
Юэн, по-видимому, забыл, что не должен злить короля.
— Я тоже хотела бы это знать, — добавила Мэри, подходя и становясь рядом с ним перед столом напротив короля. Если кто и был разгневан больше, чем Юэн, так это сестра-близнец Джанет. С того момента, когда Мэри Мара узнала, что ее сестра жива (вскоре после того как это обнаружил Юэн), она не давала проходу королю, настаивая, чтобы тот вернул Джанет в замок. — Кажется, вы говорили, что Джанет должна завершить кое-какие дела и потом вернется домой?
Если Роберт Брюс имел в своей жизни какую-то слабость, то это были женщины. Судя по сокрушенному выражению его лица и усилиям, которые он прикладывал, чтобы успокоить чрезвычайно расстроенную женщину, он, несомненно, очень любил свою бывшую невестку. Он мог наказать Юэна за его необдуманные слова, но хорошенькая бывшая графиня Атолл и нынешняя графиня Сазерленд имела значительные привилегии и свободу действий.
— Мы не тревожились за ее судьбу до недавнего времени. — Король помолчал. — Однако для Джанет не характерна задержка на две недели свыше ожидаемого срока.
Юэн понял, что что-то пропустил.
— Но разве у нее не было возможности известить вас о своей задержке? — спросила Мэри.
Брюс явно чувствовал себя неловко. Он даже слегка заерзал в своем кресле.
— Мы не можем постоянно поддерживать связь со всеми нашими людьми.
— Вы хотите сказать, что предоставили ее самой себе без какой-либо защиты? — упрекнула его Мэри со слезами на глазах. — И Джанет не какие-то «люди», а моя сестра.
Брюс, казалось, вздрогнул. Поскольку Мэри высказывала все, что следует, королю, Юэн не видел причины вмешиваться. Он просто стоял в стороне, сложив руки на груди, и наблюдал, как выкручивается король.
Сазерленд взял свою жену под руку и попытался успокоить ее.
— Конечно, Джанет твоя сестра, дорогая, — мягко произнес он.
Не так давно проявление любви заставило бы Юэна также испытывать неловкость, но за прошедшие несколько недель, после того как он и Сазерленд вернулись в Данстаффнэйдж, а король Эдвард отступил в Англию на зиму, он привык к этому. Он удивительным образом сблизился с новобрачной Сазерленда. Та необычная легкость, которую он испытывал, общаясь с Джанет, по-видимому, распространилась и на ее сестру. Он действительно чувствовал себя легко в присутствии леди Мэри. Несмотря на внешнюю схожесть сестер, жена Сазерленда не вызывала у него волнения в крови и не возбуждала, как молодого парня во время римских оргий.
Узнав о том, что он провел некоторое время с ее сестрой, Мэри расспрашивала его о том, что он помнил. Юэн был уверен, что каждая подробность, касавшаяся Джанет Мара, была свежа в его памяти даже после прошедших нескольких месяцев. Ее сестра способствовала воскрешению этих воспоминаний.
— Я уверен, что ничего плохого не случилось, — сказал король, но это прозвучало так, словно он старался убедить в этом самого себя не меньше, чем остальных. — Вам не следует беспокоиться, Мэри. Я пошлю за ней самого лучшего следопыта. Охотник найдет ее.
Несмотря на все попытки, сохранить имена воинов Хайлендской гвардии от женщин было невозможно. Что касалось женатых мужчин, только жена Маклина не знала о роли ее мужа в секретной королевской армии. Юэну было известно, что Маклин не виделся со своей женой в течение нескольких лет. Если он не был разведен с ней формально, то фактически так оно и было.
Юэн испытывал искушение отказаться от нового поручения. Если бы он был умнее, то, вероятно, так и сделал бы. Но он не мог противостоять умоляющему взгляду Мэри. В какой-то момент она вдруг так живо напомнила ему свою сестру, что грудь его болезненно сжалась.
— Вы согласны?
Он кивнул.
— Я отправлюсь в путь, едва будет готово мое снаряжение.
— Хорошо. Я поеду с вами, — сказала Мэри.
Все четверо мужчин, присутствовавших в комнате, замолчали, выражая различную степень тревоги. Казалось, на лице Брюса застыло выражение «о нет», у Сазерленда — «только через мой труп», а командир гвардии как бы говорил, обращаясь к Сазерленду: «вы должны что-нибудь сделать». Юэн полагал, что выражение его лица отражало смесь чувств всех троих.
Сазерленд первым предпринял попытку урезонить свою жену.
— Послушай, Мэри, ты знаешь, как опасно для тебя путешествие в Англию. Я уверен, король позволит мне сопровождать Охотника…
— Перестань отговаривать меня! Путешествие в Англию опасно для тебя не меньше, чем для меня. Даже больше, так как Фелтон оправится и будет искать крови — твоей крови. Кроме того, путешествующие вместе мужчина и женщина будут привлекать меньше внимания, чем двое мужчин.
Сазерленд так плотно сжал челюсти, что Юэн удивился, как он мог еще говорить.
— Если ты думаешь, что я позволю тебе путешествовать вдвоем с Охотником…
Мэри пренебрежительно махнула рукой.
— В таком случае отправляйся с нами.
По-видимому, в характере этой девушки было больше от сестры, чем полагал Юэн. Она способна хитрым образом заставить мужа уступить ей, однако Юэн не поддастся на такие уловки.
— В одиночку я смогу двигаться быстрее, миледи. С вами мне будет труднее выполнять свою работу.
Грубоватое, прозаичное обоснование (в отличие от беспокойства по поводу ее нежных чувств) сработало гораздо эффективнее. Решительность Мэри сменилась покорностью.
— Я не подумала об этом. Я не хочу быть обузой.
— Тогда позвольте мне сделать все самому. Вы можете доверять мне, я не допущу, чтобы с вашей сестрой что-то случилось.
Мэри кивнула. Сазерленд и Брюс посмотрели на Юэна так, словно он сотворил чудо.
В конце концов было решено, что Сазерленд и Маккей будут прикрывать Юэна и Маклина на случай, если они встретят английских патрульных. В войне, возможно, наступил временный перерыв, пока Эдвард решил отступить на зиму в Берик, но охота на «мятежников» — в особенности на «призраков Брюса» — не прекращалась. За последние несколько месяцев борьбы их репутация неуловимых воинов значительно возросла. Их внезапные налеты, благодаря которым они прославились, были непредсказуемыми и вызывали панику у англичан. Куда бы они ни направлялись, хайлендские гвардейцы «волшебным» образом узнавали, где искать их.
Конечно, здесь не было никакого волшебства: все объяснялось хорошо организованной разведкой. Кто бы ни был осведомителем Брюса (король отказывался открывать его имя), он никогда не ошибался. Некоторые гвардейцы полагали, что таким осведомителем мог быть кто-нибудь из высших чинов в команде Эдварда. Наиболее вероятным считался Ральф де Монтимер, который был женат на свояченице английского короля. Юэну было безразлично, кто это, пока информация продолжала поступать.
В течение следующих нескольких месяцев, пока Эдвард отдыхал и старался поднять дух своего ослабевшего войска, главное сражение откладывалось, но продолжались локальные стычки на границе. Поговаривали о мире, поскольку Брюс должен принять участие в переговорах в Селкеркке перед Рождеством, однако граница оставалась зоной военных действий, и путешествие в английский пограничный район вблизи английских крепостей было особенно опасным, учитывая охоту на «призраков».
Хотя Хайлендская гвардия состояла из лучших воинов, они не были непобедимыми — или невидимыми, коли на то пошло, пусть Юэн делал все возможное, чтобы они стали такими. Это новое задание казалось довольно рискованным, и Юэн был рад дополнительным силам на случай, если они привлекут нежелательное внимание.
Было решено выступить на рассвете. Сазерленд вывел свою жену из комнаты и обменялся взглядом с Юэном. Тот понимающе кивнул. Юэн собирался поговорить с ним позже, когда Мэри не будет поблизости. Сазерленд, как и Юэн, чувствовал, что король что-то недоговаривает.
— О чем вы умалчиваете? — спросил Юэн, как только дверь за супругами закрылась.
Лицо Брюса помрачнело, и у Юэна возникло нехорошее предчувствие. Если бы он не знал себя достаточно хорошо, то мог бы подумать, что охватившее его тревожное чувство — это страх.
— Один из наших курьеров — монах — был найден несколько недель назад мертвым.
Юэн почувствовал, как сердце его упало. Проклятие, это все-таки страх!
— Какую связь он имел с Джанет? — с трудом произнес Юэн.
— Очень небольшую. Но этот монах был нашим главным связующим звеном, когда Джанет работала там.
Юэн надеялся, что его раздражение осталось незамеченным. Король знал, что он думал о «работе» Джанет. Девушка не бросила это дело.