Меня всегда поражает удивительное множество изобретательных начинок, которое можно встретить, зайдя в закусочную с сэндвичами, которой владеют итальянские иммигранты или их потомки в Лондоне или Нью-Йорке. Но в самой Италии, за исключением некоторых, стремящихся быть в тренде заведений, они абсолютно предсказуемы: ветчина с моцареллой, моцарелла с томатами, томаты с тунцом, тунец с артишоками и т. д. Все они восхитительны. Но всегда одни и те же.
К национальным кухням многие итальянцы до сих пор относятся с глубоким недоверием – до такой степени, что многие этнические рестораны существуют по большей части для обслуживания иммигрантов. Китайская кухня считается приемлемой: «Куда бы нам пойти, где было бы дешево и уютно?» Точно так же многие британцы до сих пор относятся к индийской кухне. Но ведь китайская кухня в чем-то похожа на итальянскую: китайские пельмени напоминают равиоли, а лапша – фетучине или лингуине. Пожалуй, единственный вид заимствованной еды, который стал популярен в Италии, – это совершенно экзотические суши. Но даже при этом подсчеты, основанные на данных, полученных через Trip Advisor, показывают, что в Риме рестораны японской кухни составляют 1,5 % общего числа, а все рестораны национальной кухни – меньше 6 %. В космополитичном Милане их 17 %, а в Неаполе – 7 %.
Точно так же большинство покупателей до сих пор с глубоким подозрением относятся к импортным продуктам, поэтому производители всегда, когда только можно, подчеркивают, что их товар был изготовлен или выращен в Италии. Моя знакомая, родившаяся в англо-итальянском браке, однажды рассказала мне, как ребенком ее отправили на лето к бабушке в Италию. Вскоре после ее приезда ее nonna обнаружила, что она привезла с собой банку арахисового масла. Взяв ее в руки, бабушка повернулась к внучке с выражением бесконечной жалости на лице. «Figliola mia, – сказала она. – Ma come ti sei ridotta».
Перевести это в точности невозможно, но если приблизительно: «Моя дорогая девочка, до чего тебя довели?!»
Десятилетия спустя после введения единого рынка ЕС на полках итальянских супермаркетов почти не увидишь иностранных продуктов. Вы, конечно, найдете немного немецкого пива и случайную пачку французского или голландского сыра. Но все остальное будет заключено в крошечной секции экзотических продуктов, где иностранцы могут удовлетворить свои чужеземные пристрастия к таким изыскам, как ростки бамбука и солонина.
Недостаток хороших иностранных сыров особенно удивителен, поскольку это одна из очень немногих областей, в которых вклад Италии в гастрономию можно назвать скромным. Есть, конечно, моцарелла и пармезан, но они используются скорее для приготовления блюд, чем для того, чтобы употреблять их сами по себе. Кроме горгонзолы и нескольких других, таких как марцолино, итальянские сыры довольно скучны. То же можно сказать и об Испании, даже несмотря на то, что в последние годы испанская сыроваренная промышленность значительно продвинулась. Обе страны граничат с Францией, которая в этой области, несомненно, не имеет равных. Но если в испанском супермаркете вы найдете целый прилавок, заполненный сырами из Франции и, более того, из многих других европейских стран, то в большинстве итальянских супермаркетов вам повезет, если вы найдете кусок эдама и несколько пачек бри и камамбера. Однажды в отделе сыров и охлажденного мяса в тосканском супермаркете я попросил фету, которую до того момента считал исконно греческой. «Хороший сыр, – сказал продавец, заворачивая ее, – итальянский».
Я знаю нескольких вполне современных в других отношениях итальянцев, которые напрочь отказываются есть любую пищу, кроме итальянской. Один мой знакомый итальянец, который ест иностранную пищу, поехал несколько лет назад в туристическую поездку по Франции. Французы назвали бы его bon vivant. Я точно знаю, что на еде и напитках он не экономит. Когда он вернулся, я спросил у него, как прошла поездка.
«Хорошо», – сказал он. Он съездил на север до Нормандии, потом через Париж отправился на юг до Бретани, потом через всю страну в Лион, откуда, следуя течению Роны, доехал до Прованса. «Получил массу удовольствия, – добавил он. – Невозможно хорошо поесть, но все же…»
А вот другой случай: нас с женой пригласили на ужин к французской даме, живущей в Риме. Всем гостям было по 30 или 40 с небольшим. Несколько из приглашенных друзей были из мира искусства. Это было, пожалуй, самое современное и космополитичное общество, какое только можно найти в итальянской столице. Женщина, сидевшая рядом со мной, была хранительницей государственной коллекции. Когда подали первое блюдо – изысканную смесь бобов, томатов и лука, – она раскрыла рот от неожиданности: «Но где же паста?»
Наша хозяйка объяснила, что во Франции не принято подавать пасту, однако в остальной части ужина будет много углеводов в виде хлеба и картофеля. Хранительницу это не подбодрило. Она едва прикоснулась к первому блюду, попробовала второе и провела остаток вечера с несчастным и, конечно, довольно голодным видом.
Именно такое упрямое следование традиции помогло сохранить целостность и своеобразие итальянской кухни. Но во многих других областях жизни его последствия оказались весьма плачевными – в особенности в экономике.
8. Ньокки по четвергам
Иностранные корреспонденты рано или поздно постигают умение отличать взрывы бомб от громких выхлопов машин, а выстрелы от фейерверков. И то, что я услышал утром в Риме, совершенно точно было пистолетными выстрелами. Но это был один из тех славных весенних деньков, когда сложно поверить, что на свете может происходить что-то плохое, тем более в конце улицы, где вы живете. Несколько секунд я отказывался верить собственным ушам. Затем последовали крики и беспорядочный гвалт.
Около 8 часов утра 20 мая 1999 года Массимо д'Антона, профессор, преподававший трудовое законодательство в университетах Рима и Неаполя, шел на работу, когда его застрелили члены возрожденных Красных бригад. Убийца выстрелил в 51-летнего преподавателя по крайней мере девять раз, в том числе в сердце. Преступлением, которое в глазах новых Красных бригад совершил д'Антона, была разработка для бывшего тогда у власти левоцентристского правительства закона, направленного на повышение мобильности итальянского рынка труда путем упрощения процедуры принятия на работу и увольнения работников.
Его место занял другой университетский преподаватель, Марко Биаджи. В 2001 году он стал советником в новом правоцентристском правительстве Сильвио Берлускони. В следующем году он также был застрелен на улице Красными бригадами.
Убийства д'Aнтона и Биаджи самым кровавым образом продемонстрировали, какие опасности подстерегают любого – правого или левого, кто попробует проводить в Италии радикальные изменения. Можно сказать, что реформы трудового законодательства – особый случай: оно напрямую влияет на жизнь и средства к существованию миллионов, и неудивительно, что на попытку изменить его так остро реагируют крайне левые активисты и скрывающиеся за их лозунгами террористы. Однако в других странах либерализация рынка труда прошла без убийств, а любой, кто приезжает жить в Италию, очень скоро понимает, что страх изменений и стремление обезопасить себя от них образуют канву итальянской жизни.
Рано или поздно люди, переехавшие в Рим, замечают, что почти в любом заведении общественного питания в столице – от дорогих ресторанов до скромных tavola calda (закусочных с самообслуживанием) – по четвергам в меню присутствуют ньокки (клецки, обычно приготовленные из муки или картофеля либо из того и другого сразу). И в большинстве случаев их не найти в меню в любой другой день недели. Это один из тех успокаивающих ритуалов, которые так характерны для Италии: каждый четверг вы идете обедать, и официант говорит вам с лучезарной улыбкой, выражающей одновременно гордость и удовлетворение: «Oggi abbiamo gnocchi al ragù» или «al pesto» или «alla Sorrentina», или как бы они ни решили их приготовить. Если вы отвечаете, что не очень-то любите ньокки и предпочли бы в этот день пасту или рис, улыбка меркнет и сменяется явным замешательством. Вы проявляете своеволие. Вы идете против повсеместно принятого порядка вещей.
Что примечательно в этой традиции, она существует исключительно в Риме, и ни один римлянин (или по крайней мере ни один из тех, кого я когда-либо встречал) не знает, откуда она взялась. Есть римская поговорка «Giovedì, gnocchi; Venerdì, pesce; Sabato, trippa» («Четверг: ньокки; пятница: рыба; суббота: рубец»), которая наводит на мысль, что этот ритуал коренится в римско-католическом запрете употреблять по пятницам мясо. Было бы логично есть что-то питательное в дни до и после того, как вы ограничиваетесь рыбой и овощами. Но я сомневаюсь, что современные римляне, многие из которых все равно не соблюдают запрет на мясо, принимают это во внимание. Тем не менее почти любого из них каждый четверг можно увидеть жадно поглощающим ньокки. Потому что по четвергам нужно есть ньокки.
Что примечательно в этой традиции, она существует исключительно в Риме, и ни один римлянин (или по крайней мере ни один из тех, кого я когда-либо встречал) не знает, откуда она взялась. Есть римская поговорка «Giovedì, gnocchi; Venerdì, pesce; Sabato, trippa» («Четверг: ньокки; пятница: рыба; суббота: рубец»), которая наводит на мысль, что этот ритуал коренится в римско-католическом запрете употреблять по пятницам мясо. Было бы логично есть что-то питательное в дни до и после того, как вы ограничиваетесь рыбой и овощами. Но я сомневаюсь, что современные римляне, многие из которых все равно не соблюдают запрет на мясо, принимают это во внимание. Тем не менее почти любого из них каждый четверг можно увидеть жадно поглощающим ньокки. Потому что по четвергам нужно есть ньокки.
Множество теорий пытались объяснить любовь итальянцев к знакомому и недоверие к новому. Утверждали, что чувство тревоги, пронизывающее жизнь в Италии, как-то связано с тем фактом, что страна подвержена стихийным бедствиям. Извержения вулканов, землетрясения, обвалы, оползни и наводнения – все это довольно частые явления. Во многих частях полуострова до XX века была распространена малярия. А жители Неаполя и Катании и сегодня, как, впрочем, и всегда, живут со знанием того, что их жизни могут внезапно измениться навсегда (или даже оборваться) в результате извержения Везувия или Этны. Со времен Второй мировой войны в среднем раз в шесть или семь лет в Италии происходили губительные землетрясения. Самое смертоносное, случившееся в регионе между Кампанией и Базиликатой в 1980 году, унесло жизни 2750 человек. Обвалы и оползни еще более распространены, довольно часто они бывают смертоносны. Самый губительный из них за последнее время произошел в Сарно, к югу от Неаполя, в 1998 году. В результате того, что после продолжительных проливных дождей потоки глины и камней пронеслись через город и окружающие деревни, погиб 161 человек.
Из-за особых геологических характеристик Рим, Неаполь и некоторые другие города также подвержены так называемым voragini – это воронки, внезапно открывающиеся в земле. В местных газетах часто появляются фотографии машин или даже автобусов, опасно балансирующих на краю voragine. А иногда на таких фото запечатлена опечаленная семья рядом с огромной дырой, появившейся за ночь в их гостиной.
Жизнь в Италии, безусловно, непредсказуема. Однако исторически человеческое вмешательство куда чаще, чем «божья кара», делало эту территорию столь опасной. И я подозреваю, что инстинктивное неприятие итальянцами радикальных перемен в значительной мере стало результатом продолжительного опыта насилия и угнетения. Происходило ли вторжение чужеземной армии, налет мусульманских пиратов либо работорговцев или свержение местного правителя – все это редко оказывалось к лучшему.
Муссолини и его чернорубашечники закрепили этот урок. Единственный раз в истории итальянцы приняли и поддержали резкие перемены, и в итоге это привело их к катастрофе. Со времен Второй мировой войны все изменения происходили в основном после тщательной подготовки или длительного обсуждения, обычно постепенно – и часто неэффективно. Как и в Германии, опыт диктатуры привел к неприятию решительных действий. После того как их страна была поставлена на колени в результате концентрации власти в руках одного человека, итальянцы, как и немцы, приняли сознательное решение: в будущем власть будет распределена настолько широко и равномерно, насколько это возможно.
Немцы выбрали географическое распределение, создав сильные региональные правительства и децентрализовав государственные институты так, чтобы министерства были в одном городе, Верховный суд – в другом, а Главное управление полиции и центральный банк – в третьем и четвертом. Итальянцы приняли систему, которая известна как lottizzazione – термин, используемый также для обозначения деления земли на наделы. Сферы влияния были разделены между пятью партиями, имевшими доступ в правительство, позже система была расширена, чтобы включить коммунистов.
Подобное рассеивание власти оказалось в самой своей основе консервативным решением, так как создало огромное количество сдержек и противовесов, что блокирует любые резкие реформы. В то же время длительное господство Христианско-демократической партии, которая, находясь у власти, неизбежно стала более реакционной, привело как к Консерватизму (с большой буквы), так и к консерватизму (с маленькой буквы). Христианские демократы при поддержке римской католической церкви создали общество с врожденно настороженным отношением к изменениям – будь то в политике или где-либо еще.
В Португалии и Испании были еще более реакционные правительства. Но это были диктаторские режимы, обернувшиеся против своего народа и получившие мощный всенародный отпор. В Италии не было ничего похожего на «революцию гвоздик» в Португалии или на переход от диктатуры к демократии, произошедший в Испании. Левые движения, созданные и поддерживаемые молодыми итальянцами, несомненно, создали крупные – а иногда и огромные – проблемы установленному после 1968 года порядку. Но Христианско-демократическая партия их пережила, поэтому когда послевоенный режим в начале 1990-х все-таки потерпел крах, его сменили не левые реформаторы, не говоря уже о революционерах, а новые правые под предводительством Сильвио Берлускони. В Италии после Второй мировой войны было всего два периода, когда в правительстве находились левые. Один из них продлился с 1996 по 2001 год, другой – с 2006 по 2008 год. В общей сложности всего семь лет.
Берлускони, который вернулся к власти в 2001 году и оставался там восемь из десяти последующих лет, укрепил консервативную направленность общества. Но если центр тяжести в итальянской политике смещен вправо относительно многих других европейских стран, то это в известной степени связано с тем, что итальянское общество в целом остается консервативным. Это, конечно, не значит, что в Италии недостаточно людей с прогрессивными или радикальными взглядами. Однако опросы общественного мнения показывают, что большой процент населения придерживается консервативных взглядов. К примеру, в ходе исследования для проекта «Всемирный обзор ценностей», проведенного между 2005 и 2008 годами, участникам был задан вопрос «Является ли гомосексуальность допустимой?» по шкале от 1 («никогда») до 10 («всегда»). В Италии доля ответов «не допустима никогда» достигла 51 %, и это куда выше, чем во Франции (15 %) или Испании (10 %). В Великобритании эта цифра составляла 20 %, а в США – 33 %. Когда тот же вопрос был задан относительно абортов, итальянцы оказались также менее толерантными, чем граждане любой другой западноевропейской страны: 39 % сочли аборт не допустимым ни при каких обстоятельствах по сравнению со всего лишь 17 % в Испании и 14 % во Франции.
Этот консерватизм не ограничивается политикой или вопросами, часто фигурирующими на политических дебатах. Хотя и с большими исключениями, итальянцы склонны с настороженностью относиться к новым технологиям. Например, для народа, живущего в жарком климате, они чрезвычайно неохотно пользуются системами кондиционирования воздуха. Кондиционеры довольно распространены в офисах, но все еще редко встречаются в домах. Когда температура поднимается за 30 °C (а это происходит каждый июль), можно поспорить, что рано или поздно вы встретите кого-то, кто скажет вам, что прошлую ночь не сомкнул глаз из-за жары. Значительная часть таксистов, по крайней мере в Риме, также решительно отказываются использовать кондиционер, который включается всего одной кнопкой на приборной панели, и к концу дня становятся все более раздражительными.
Также итальянцы с большой неохотой тратят деньги на посудомоечные машины. В 2005 году производители бытовой техники для дома провели международное исследование, которое показало, что в то время как такие машины были установлены в 70 % американских и 40 % британских домов, соответствующий показатель в Италии составил 31 %. Эти цифры, пожалуй, не слишком удивительны, так как средняя зарплата в Италии ниже, чем в Британии, и гораздо ниже, чем в Америке. Поэтому куда примечательнее ответы тех, у кого нет посудомоечной машины. Почти треть ответили, что они приняли бы ее только в качестве подарка. А один из пяти сказал, что и в этом случае вернул бы ее назад.
В обоих описанных примерах могут играть роль и другие факторы, кроме чистого консерватизма. Многие итальянцы объясняют нежелание пользоваться кондиционерами соображениями здоровья: выходя из слишком холодного помещения в жаркое, они рискуют получить судороги или что похуже. Как скажет вам любой физиотерапевт, в этом есть своя правда. Но эти риски можно снизить, сделав воздух прохладным, а не ледяным. Я подозреваю, что другой причиной является стоимость электричества, нужного для кондиционирования воздуха дома, и дополнительного топлива, расходующегося на кондиционер в машине. В Италии долгое время были самые высокие в Европе тарифы на электричество и топливо.