Все это знаменует сильное чувство этнической принадлежности, которое налицо и в других областях. Никому, например, не показалось странным, что аргентинский футболист итальянского происхождения, Мауро Каморанези, встал в строй как член итальянской национальной сборной, которая выиграла Кубок мира по футболу в 2006 году. К тому же Каморанези был по крайней мере 35-м иностранным подданным итальянского происхождения, который играл за Италию.
Люди, которые в других странах считались бы иностранцами, заседают в итальянском парламенте. Национальность, по итальянским законам, определяется, главным образом, так называемым jus sanguinis («правом крови», то есть наследованием), а не jus soli («правом земли», то есть местом рождения). Наличие хотя бы одного родителя-итальянца делает вас итальянцем[114] и дает возможность передавать свое гражданство следующему поколению. Но так как ваш итальянский родитель, возможно, тоже обязан своей национальностью единственному итальянскому родителю, среди ваших бабушек и дедушек может быть лишь один настоящий итальянец, и все же вы будете итальянцем (даже если никогда не ступали на землю Италии и не знаете ни слова по-итальянски). Правительство хранит реестр иноземных итальянцев, который называется Anagrafe degli Italiani residenti all'Estero (AIRE). В нем значительно больше 4 млн человек, и все они, если соответствуют возрастным требованиям, могут выдвигаться кандидатами на место в Сенате или Палате депутатов Италии. Имеется и четыре заграничных избирательных округа: по одному на Европу, Южную Америку, Центральную и Северную Америку и на оставшуюся часть мира.
Вплоть до недавнего времени существовал даже конкурс красоты на звание Miss Italia nel Mondo. Среди победительниц были участницы с такими не похожими на итальянские именами, как Рудиальва, Стефани и Кимберли.
Тезис о том, что итальянская национальность – это то, что вы наследуете, а не то, что получаете благодаря тому, где выросли, неизбежно усложнил задачу интеграции иммигрантов, которые массово начали прибывать в Италию в начале 1980-х. Применение jus sanguinis также означает, что десятки тысяч иммигрантов второго поколения, которые в культурном отношении являются в большей степени итальянцами, чем многие из «зарубежных итальянцев», растут в тягостной неопределенности. Например, у них нет права на паспорт, они не могут совершить школьную поездку за границу. Чтобы получить гражданство, они должны подать заявку до своего 19-го дня рождения. И если упустят момент, то потеряют это право навсегда.
В Италии всегда было мало иностранцев. В переписях, проводившихся между 1871 годом и началом Второй мировой войны, их насчитывалось всего четверть процента населения. После войны итальянцы, возвращавшиеся из колоний, привезли с собой первых иммигрантов не из Европы, часто в качестве слуг. Следующая волна состояла, главным образом, из сезонных рабочих, которые начиная с конца 1960-х прибывали, чтобы участвовать в сборе урожая и иногда оставались, чтобы найти другую работу: тунисцы – в Сицилии; жители Африки к югу от Сахары – в Кампании, где они собирали помидоры, а восточноевропейцы, нанятые для обрезки яблонь, – в Трентино. Самые первые филиппинские иммигранты, большинство из которых стали работать по дому, добрались до Италии примерно в это же время. В течение 1970–1980-х некоторые иммигранты из-за пределов ЕС – которых в те дни называли extracomunitari – начали устраиваться на заводы на севере.
Приехав в 1994 году в Италию в свою первую командировку как иностранный корреспондент, я застал страну, которая все еще была в значительной степени белой. Согласно переписи, проведенной тремя годами ранее, иностранцы, резиденты и нерезиденты, насчитывали только 1,1 % общей численности населения. У графа и графини, которые жили в квартире по соседству, был слуга из Шри-Ланки. В паре улиц от нас был бар, принадлежавший эритрейцу. Вот насколько далеко заходил мультикультурализм в нашем окружении в Риме.
Однако буквально в течение того же года ближайшая от нас площадь стала местом сбора женщин с островов Зеленого Мыса, которые пользовались большим спросом в качестве уборщиц и нянь. И уже следующая перепись показала, что количество иностранцев удвоилось. С тех пор эти цифры еще взлетели вверх. К 2014 году почти 8 % населения Италии составляли люди, родившиеся в другой стране.
Бесспорно, самая многочисленная община состоит из румын. Но так как Румыния присоединилась к ЕС, их уже нельзя назвать extracomunitari[115]. Следующими по численности являются в порядке убывания уроженцы Марокко, Албании, Китая, Украины и Филиппин. Примечательно в этом списке то, что ни одна из указанных стран не находится в Африке к югу от Сахары. Однако образы, которые итальянцы, да и все остальные, привыкли связывать с иммиграцией в Италию, рисуют людей в основном африканского происхождения, набившихся в утлые лодчонки, чтобы пересечь Средиземное море. Одно из объяснений этому состоит в том, что большая часть африканцев вскоре направляются в другие страны, расположенные севернее. А среди иммигрантов, которые остаются жить в Италии, большинство проникают туда другим путем. Некоторые пересекают сухопутную границу ЕС, а затем пользуются открытыми границами Шенгенской зоны, чтобы добраться до Италии. Другие прибывают по туристической или деловой визе и затем остаются в стране.
Конечно, их приезд объясняется спросом на рабочую силу. Но подавляющее большинство иммигрантов прибывают на итальянскую землю незаконным способом (в 2009 году правительство Сильвио Берлускони объявило въезд в Италию без надлежащих документов преступлением, но затем неупорядоченная иммиграция была исключена из числа уголовно наказуемых деяний). Это дает козыри в руки тем коренным итальянцам, которые с негодованием критикуют возросший поток приезжих. По оценкам ОЭСР, на 20 легальных иммигрантов в Италии может приходиться до трех незаконных.
Итальянцы часто будут пылко заверять вас в том, что их страна свободна от расизма. Может быть, так тому и следовало бы быть: итальянцы и сами часто испытывали на себе, каково это – быть иммигрантом, и поэтому должны бы относиться к приезжим не так предвзято. В США, например, их всех считали мафиози и называли «wops» («макаронники»).
Но имеющий уши да услышит и имеющий очи да увидит, и любому зрячему ясно, что расизм в Италии существует. Особенно он распространен среди сторонников Лиги Севера и на футбольных стадионах и вокруг них. Когда Сесиль Киенге, натурализованная итальянка, родившаяся в Демократической республике Конго, в 2013 году стала первым темнокожим министром в стране, ей пришлось вынести шквал оскорблений от членов Лиги Севера. Роберто Кальдероли, к тому времени заместитель спикера Сената, сказал, что она напоминает ему орангутанга. Но и задолго до этого обычным делом было встречать темнокожих футболистов гостевых, а иногда и собственных команд брошенными бананами и истошными обезьяньими криками с трибун, где разгулялись ultras. Однако футбольная верхушка начала борьбу с расизмом болельщиков, да и блестящие, хотя и неровные выступления на поле первого итальянского темнокожего бомбардира Марио Балотелли[116] сделали немало для того, чтобы вырвать жало расовой ненависти у итальянского футбола.
Чаще, чем неприкрытый расизм, в Италии можно наблюдать грубую бесчувственность. Взять, например, случай, произошедший на телевизионной телевикторине однажды вечером в 2013 году. Ведущий, одна из звезд шоу-бизнеса Италии, Паоло Бонолис, надел черный парик, чтобы высмеять филиппинцев, подражая их акценту в итальянском языке. В другое время филиппинская община могла бы оскорбиться, тем более что сценка началась со звуков их государственного гимна. Но Бонолис устроил это комическое выступление в тот момент, когда филиппинцы еще не оправились после опустошения, вызванного тайфуном Хайян, который всего за пять дней до этого обрушился на их страну, погубив больше 6000 человек.
«В Великобритании я, разумеется, сталкивалась с расизмом, – сказала мне молодая африканка, которая работала со мной в Риме. – Но там расисты знают, что они – расисты, и вы тоже. А здесь люди говорят мне самые оскорбительные вещи, вовсе не собираясь вести себя, как расисты. Это дезориентирует: они просто не задумываются, можно ли говорить такого рода вещи темнокожей женщине. Часто я даже не знаю, как реагировать».
Возможно, подобные проявления – результат того, что Италия очень быстро стала страной, населенной иммигрантами, и за это относительно короткое время итальянцы не успели адаптироваться к ситуации. Вызывающие острое чувство неловкости примеры расовой безграмотности включают карикатурные черные фигуры, рекламирующие шоколад, новости, в которых этническое происхождение подозреваемых упоминается, только если это не итальянцы, и описания боссов-эксплуататоров, где их называют negrieri (работорговцами или надзирателями за negri, то есть неграми).
На основе данных за период 2005–2007 годов Всемирный обзор ценностей выставил Италии неоднозначные оценки: было установлено, что расизм в Италии распространен больше, чем в одних европейских странах, но меньше, чем в других. В Италии 11 % опрошенных сказали, что не желали бы иметь соседей другой расы, против менее чем 5 % в Великобритании, но почти 23 % во Франции. Принимая во внимание, что у Великобритании – не говоря о Франции – было больше времени на то, чтобы приспособиться к иммиграции, показатель Италии можно расценивать как многообещающий. Надо надеяться, что по мере интеграции итальянских иммигрантов в общество предрассудков, с которыми столкнулись первые из них, будет становиться меньше.
Но это мы еще увидим. Сравнение с Испанией вдохновляет меньше. Испанцы претерпели еще более позднюю и стремительную волну иммиграции. Однако там менее 7 % опрошенных социологами Всемирного обзора ценностей заявили, что не желали бы иметь соседей иной расы (хотя, конечно, остается открытым вопрос, действительно ли испанцы более склонны привечать посторонних или они просто менее охотно признают, что это не так).
Есть и другие факторы, заставляющие с осторожностью рассуждать о том, будет ли расизм в Италии стерт в порошок. Один из них – объективные трудности, с которыми сталкиваются иммигранты, пытаясь стать частью итальянского общества. Целый ряд амнистий дал большинству вновь прибывших право остаться в Италии. Но так как гражданство определяется прежде всего происхождением, им гораздо труднее сделать следующий шаг и стать итальянцами. На деле первому поколению иммигрантов почти невозможно получить гражданство, не вступив в брак с коренным итальянцем. А их дети должны ждать, пока им не исполнится 18, чтобы подать на гражданство.
Еще одно сомнительное обстоятельство заключается в том, что никто не учитывает колониального прошлого Италии. Не то, чтобы это был спорный вопрос; можно сказать, что это вообще никакой не вопрос. До самого недавнего времени все выглядело так, будто итальянцы никогда не имели ничего общего ни с Эфиопией, ни с Эритреей, ни с Сомали или Ливией. Вопрос о связи безрадостного настоящего Африканского Рога с его завоеванием и эксплуатацией итальянцами в XIX и XX веках никогда не поднимался в СМИ. И, согласно недавнему исследованию, за 60 лет, с 1945 по 2005 год был выпущен только один фильм и опубликован один роман о колониальном прошлом Италии. Книга – «Время убивать» («Tempo di uccidere») Эннио Флайано – легла в основу одноименного фильма. Киноленты об этом периоде, снятые иностранцами, были оставлены без внимания. «Лев пустыни», хорошо принятый критикой фильм о ливийском лидере сопротивления Омаре Мухтаре, который финансировало ливийское правительство и в котором снималось несколько звезд Голливуда, никогда не шел в итальянском прокате.
Это нежелание признавать свое колониальное прошлое в последнее время уходит, хотя и очень медленно. Начиная с середины 2000-х несколько итальянских романистов, так же как и представители первого поколения авторов-иммигрантов, проявили интерес к этому периоду.
Отношение к итальянской диаспоре цыган если и изменилось, то, в любом случае, в сторону большей, а не меньшей нетерпимости. Zingari («цыгане») жили в Италии с XV века. Синти, которые считают себя подгруппой, отличной от цыган, прибыли с севера. Другие группы цыган пришли с Балкан и обосновались на юге и в центре Италии. Но в последние годы итальянская диаспора цыган удвоилась. Сначала увеличился приток цыган из бывшей Югославии. Он начался тонким ручейком в 1970-х, но резко возрос в 1990-х, когда вспыхнули войны, раздиравшие страну в клочья. Наконец, много цыган прибыло из Румынии, особенно после того, как та присоединилась к ЕС. Но даже при всем этом общее количество цыган и синти в Италии, как полагают, составляет около 150 000 человек – это 0,25 % общей численности населения, один из самых низких показателей в Европе.
Предрассудки против цыган встречаются не только в Италии, точно так же как власти Италии не единственные, кто столкнулся с трудностями, вырабатывая политику в отношении цыганского меньшинства. Необычной можно считать разве что настойчивое восприятие итальянцами всех синти и цыган как nomadi («кочевников»). Термин широко используется не только политиками, чиновниками и журналистами, но даже и теми, кто стремится оказать поддержку цыганскому населению. Самая старая католическая добровольная ассоциация в этой области, которая официально признана правительством с 1965 года, называется Opera Nomadi.
Оставляя в стороне тот факт, что именно дискриминация и преследования заставляли цыганские народности вести бродячий образ жизни и что многие из итальянских коренных синти и цыган интегрировались в общество при первой возможности, термин nomadi, применяемый к уже оседлым цыганам Балкан, есть нечто большее, чем простое введение в заблуждение. Он подразумевает, что вновь прибывшие должны быть размещены в лагерях (в предположении, что, как кочевники, они вскоре захотят идти дальше, и, возможно, в надежде, что они захотят уйти куда-нибудь прочь из Италии).
Сегрегация лежала в основе официальной итальянской политики с 1980-х, когда местные власти начали устраивать лагеря в ответ на море разливанное региональных законов, призывавших устраивать их ради уважения «кочевой» культуры цыганского народа. В 2007 году крайне жестокое убийство итальянской женщины в предместьях Рима вызвало взрыв негодования. Полиция арестовала иммигранта цыганского происхождения, и левоцентристское правительство того времени – на которое давили правые, заставляя что-то предпринять в связи с растущим количеством стихийных лагерных стоянок в крупных городах и вокруг них – запаниковало. Оно поспешило издать указ, позволяющий властям высылать из Италии любых граждан ЕС, которых можно счесть угрозой безопасности. В результате более 6000 человек были выселены из лагерей в Риме.
Правительство Берлускони, которое пришло к власти в следующем году, пошло в этом вопросе гораздо дальше, объявив «чрезвычайное положение по отношению к лагерным стоянкам кочевого населения на землях областей Кампании, Лацио и Ломбардии». Еще две области, Пьемонт и Венето, были добавлены к списку позже.
В столице власти применили то, что СМИ назвали «чрезвычайным положением для цыган в Риме»[117], чтобы принудительно закрыть все несанкционированные лагерные стоянки и переселить их жителей в огражденные лагеря исключительно для цыган, находящиеся в удалении от жилых районов. Как указали в своих протестах несколько организаций по защите прав человека, эта мера не только является дискриминацией по расовому признаку, она фактически лишает цыган возможности найти и сохранить постоянную работу, которая позволила бы им интегрироваться в итальянское общество. В 2013 году Кассационный суд постановил, что закон, который ввел чрезвычайное положение, был действительно дискриминационным, и отменил его. Но решение судей, похоже, очень мало повлияло на официальную политику.
«Чрезвычайное положение для цыган в Риме» подлило масла в огонь полемики относительно связи между иммиграцией и преступностью. Берлускони и его союзники подчеркивали эту взаимосвязь во всех своих предвыборных кампаниях в течение 2000-х. Официальные данные действительно указывали на непропорционально высокий уровень арестов среди иностранцев. Но уровень преступности среди иммигрантов, которые упрочили свое положение, был не выше, чем среди остальной части населения. Как и следовало ожидать, проблемы возникали в основном с теми, кто все еще находился на нелегальном положении и не имел права на постоянную работу.
Только совсем недавно политики начали публично признавать важную роль, которую иммигранты играют в обществе с одним из самых низких уровней рождаемости в мире и самым быстро стареющим населением. Без их вклада диспропорция между количеством итальянцев, подпитывающих деньгами систему социального обеспечения, и количеством получающих пенсии и пособия из нее очень скоро стала бы огромной. Более того, вопреки распространенному мнению, иммигранты не отнимают работу у коренного трудоспособного населения. По большей части они выполняют работу, которую сами итальянцы делать не желают или для которой они не подходят. Один из примеров – строительные профессии, требующие квалификации и занимаемые албанцами. Исследование Банка Италии показало, что эффект от иммиграции заключается в том, чтобы подтолкнуть итальянцев к более квалифицированному труду, увеличивая их доход.
Это не единственная область, в которой у итальянцев, как и у многих других, существует искаженное восприятие иммигрантов и иммиграции. В 2012 году аналитический центр провел опрос, в котором респондентам, среди прочего, предложили оценить количество иностранцев среди них. В среднем ответ колебался между одним и двумя миллионами, что составляло менее половины реального числа. При этом опрошенные переоценили количество незаконных иммигрантов и резко недооценили вклад иммигрантов в совокупный продукт в стране. На тот момент иностранцы составляли примерно 8 % населения, но производили более 12 % итальянского ВВП.