– Пять дукатов! – ахнул белобрысый Иоганн. – Мы и за полгода столько не заработаем!
– Заработали бы, – Айльф вдруг нахмурился и с ненавистью сплюнул на дорогу. – Если б лишние рты не кормить. А то стражникам на площади – дай, у ворот опять же – дай, аббату – дай… А он еще и людей послал – нас выгнать. Мало дали, что ли?
Корнелиус обернулся:
– Вообще ничего не давали. Не успели просто.
– А-а-а, тогда понятно. – Атлет задумчиво почесал выбритый до синевы подбородок. – Как бы с нас и в верховьях не взяли. Тамошняя-то земля, она ведь тоже чья-то!
– Да кому они вообще нужны, эти пустоши? – со смехом дернулась Альма. – Нет, ну правда – кому?
Брат с нежностью прижал ее к себе и погладил:
– Э, не скажи, сестренка! Нынче нет земли без хозяина. Нет!
Айльф как в воду глядел: едва жонглеры успели развести костер в верховьях реки, на пустоши, как к ним сразу же подошли двое. Представились слугами некоего барона фон дер Леха и потребовали плату за пользование землей и водой в размере дюжины серебряных монет, без особой, правда, разницы, чьих – мы, мол, ежели что, так сами на господских весах взвесим.
– Нет, ну надо же! – возмутился Готфрид. – Двенадцать грошей требуют! Да на любом постоялом дворе возьмут вполовину меньше!
– Может, и так, господин, – сказал один из слуг, кривобокий, лет сорока. – Но ведь здесь-то вы не одни – и повозка, и мулы… К тому же вы ведь можете ловить и рыбу.
– А откуда мы вообще знаем, кто ваш господин и чья эта земля?
– Сейчас воины прискачут – узнаете! Ага!
Вожников было напрягся, однако до воинов местного барона, слава богу, дело не дошло – за восемь кельнских серебряных грошей все ж таки сговорились.
Слуги ушли, а Готфрид, усевшись к костру, продолжал бурчать – считал, что восемь грошей за такое гиблое место – много:
– Нет, вы только послушайте! Рыбу они нам разрешили ловить – да рыба тут сто лет не водилась, одни, прости господи, жабы! А заработали-то мы – не очень… Эх! Нам бы пьес побольше…
– Хотя бы одну, но хорошую, – поддержал Айльф. – Через две недели праздник – день святой Афры. С хорошей-то мистерией нам был разрешили где-нибудь на окраине выступить. А по праздникам и на окраине народу полно, тем более – в день святой Афры!
Поужинали купленными в городе припасами – парной телятиной по полтора гроша за фунт, двумя большими жареными линями за два с половиной гроша, хлебом с луком, запили вином. Ужин не так уж и дешево обошелся: землекопу, к примеру, почти сутки работать.
Вожников улегся под повозкой – в ней устроились Альма и старик Корнелиус, остальные – вот так, на подстеленной мешковине, на травке. Да и неплохо – здесь, в Южной Германии, ночи стояли теплые, сухие. Полежал, слушая громкое кваканье лягушек, и провалился в звенящую черноту сна.
– Хватайте его, вот он!
Хозяин постоялого двора – чернобородый, с хищным оскалом мужик – выхватил из-за пояса нож, позади маячили дюжие слуги с дубинками, а у ворот – четверо воинов в блестящих, надетых поверх кольчуг панцирях, с короткими алебардами и в круглых открытых шлемах. Хорошие доспехи – они везде в Европе во время Столетней войны подешевели в разы, теперь почти любой рыцарь мог себе позволить экипироваться как следует. Полный доспех – латы – еще формировался, в цене – особенно в Германии и восточных землях – были кольчуги… такие, как на этих. Черт! Еще один! С арбалетом!
Солнце вроде было, жара летняя… и вдруг – дождь… хмурое осеннее небо. А вот уже – снег: падает и тут же тает, а под ногами чавкает жирная грязь.
– А ну-ка, парень, нож брось!
Это они ему, Егору… князю великому!!! А им до черта, что князь.
– Теперь руки вытяни… ага…
Вот и веревки. Схватили, связали – довольные все, щурятся… еще бы, деньгу от Вандервельде срубили не хилую. Вон он, гад голландский стоит, ухмыляется, бацинет под мышкой держит, сука! А солнце-то, солнце – садится пожаром… режет глаза! Господи… Это ж не солнце! Огонь! Лижет, лижет лицо… плавит кости, и кровь уже в жилах кипит! Костер! Аутодафе! Рядом так же пылает Ян Гус – не ко времени реформатор… Боже! Боже! Горячо! Больно-то ка-ак! А-а-а-а!!!
Закричав, Вожников проснулся, выкатился из-под повозки и некоторое время лежал на спине, глядя в звездное небо. Господи… снова видение! И смысл его – более чем ясен. Егор ведь собирался идти… неважно куда… в Чехию пробираться или в Бранденбург, на север… И вот, оказывается, чем весь его путь закончится, так толком и не начавшись. Костер!!! Черт побери, костер… Ну как же так? И что делать? Видениям своим князь привык доверять – никогда они его еще не подводили, не возникали на пустом месте. Значит, понятно – схватят, по какой бы дороге ни шел. И что теперь? Затаиться на какое-то время здесь, в Аугсбурге? А на какое время? Что было в видении? Сначала явно – лето, потом…. Потом – осень, зима… Значит, до весны беглеца точно искать будут! Значит, продержаться до весны. А как? Что делать, где и на что жить? Пока-то, наверное, можно и с жонглерами – главное, им как-то помогать, не быть лишним ртом. Надо что-то придумать… что? Ах, как же душно!
Егор спустился к реке, разделся, нырнул в бурные воды, ощутив наконец желанную прохладу… и не только прохладу – холод! Выскочил на берег – зуб на зуб не попадал, видать, здесь, в верховьях, несшие в речку воду ручьи с горных склонов просто не успевали нагреться.
– Что, тоже не спится, Георг?
Услыхав девичий голос, молодой человек быстро отступил за куст. Хоть и ночь – да луна, звезды, не так уж и темно.
– Душно как, – спустившись к воде, Альма наклонилась, зачерпнула ладонями воду.
Напилась, умыла лицо:
– Жарко. Ты, я смотрю, купался?
– Купался, – тихо отозвался Егор. – Ты только не вздумай – холодно!
– Холодно? – Девушка обернулась, как показалось князю, с какой-то затаенной насмешкой. – В самом деле?
– Да-да. Тебе вряд ли понравится.
– Но тебе же понравилось.
– Так я с севера…
– Ну, вот и я… искупаюсь.
Потянувшись, Альма, ничуть не стесняясь, мигом скинула с себя всю одежку и неторопливо вошла в воду… поплыла… нырнула…
Черт!
Так и не показалась! Тут же ручьи… ноги свело, и…
Не раздумывая ни секунды, Вожников бросился в воду, нырнул… распахнул глаза… ну, где же она? Где?
Вынырнул… Альма уже плыла рядом!
– Действительно холодновато. Я уже и замерзла.
– Так вылезай на берег, чудо!
Девчонка и в самом деле была сейчас как чудо… чудо, как хороша! Изящная, легонькая, хрупкая… но эта хрупкость вовсе не производила впечатления беззащитности, наоборот, казалась обманчивой – такой же, как у дамасского кинжала или меча. И вовсе она не худая, нет. Модель!
– Слушай, мне и в самом деле холодно, милый Георг. Обними меня за плечи… согрей.
Призрачный свет луны, отражаясь в блестящих глазах юной акробатки, рельефно подчеркивал всю красоту ее тренированного гибкого тела: тонкую талию, стройные сильные бедра, изящную вогнутость пупка и грудь – маленькую, но упругую… которую так хотелось обхватить рукой… что князь и сделал, и услышал:
– Да! Я хочу этого, Георг… пожалуйста…
На месте Вожникова тут никто бы не устоял, не винил себя потом и Егор. Просто забыл в этот момент обо всем: и о далекой супруге, о том, кто он вообще такой и зачем здесь… Были двое. Плыла над головами луна… Нежная теплая кожа в капельках холодной воды… в быстро высыхающих капельках. Короткий вздох… Выдох. Соленый вкус поцелуя… тонкий, трепетный, изящный стан… плечи… бедра… Манящее ощущение прикосновений… и – огонь! Внезапно вспыхнувшее пламя! В широко распахнутых глазах девушки серебром взорвалась луна…
Альма стонала, изгибаясь, и, запрокинув голову, смотрела невидящими глазами в усыпанное золотыми звездами небо. Вокруг пахло жимолостью и мятой, и двое лежали в траве, в серебряном лунном свете тела их казались скульптурами.
– Как славно, – прильнув к Егору, девчонка заглянула ему в глаза.
– Согрелась? – гладя Альму по спине, прошептал князь.
Циркачка поцеловала его в губы:
– Согрелась, да… Хочешь, погадаю тебе?
– Может, не надо?
Вожников и в самом деле этого не очень хотел, опасаясь колдуний со времен бабки Левонтихи, с того времени, когда – исключительно по собственной вине! – оказался в прошлом. Опасался… и вместе с тем когда-то надеялся с помощью колдуний вернуться. Увы, не вышло.
– Давай, давай, вот, посмотри мне в глаза… нет, нет, не смейся… Ой…
Девушка неожиданно отпрянула, словно увидела вдруг в глазах Егора нечто странное и страшное. Даже задрожала, и кожа ее покрылась мелкими пупырышками.
– Ну, ну, милая барышня. – Егор растер Альме кожу между лопатками. – Ты и впрямь, что ли, замерзла?
– Нет, – рассеянно отозвалась девчонка. – Просто я… просто мне… мне показалось вдруг, что ты – чужой.
– Ну, ну, милая барышня. – Егор растер Альме кожу между лопатками. – Ты и впрямь, что ли, замерзла?
– Нет, – рассеянно отозвалась девчонка. – Просто я… просто мне… мне показалось вдруг, что ты – чужой.
Князь посмотрел на звезды:
– Так я и есть чужой – с севера.
– Нет, нет, не с севера… не знаю, как и сказать… совсем из далекого далека. Поверь, я это знаю, чувствую – моя родная тетушка была колдуньей… три года назад ее сожгли на костре.
– Еще что ты про меня скажешь? – спросил Егор.
– Еще? – Альма вдруг рассмеялась, снова прильнув к любовнику всем своим горячим телом. – Еще скажу – что ты добрый. Очень-очень добрый – я тоже это чувствую, знаю. И еще знаю… – Девушка вдруг погрустнела, почти до слез, и тихо продолжила: – Еще знаю, что нам с тобой не быть вместе. Никогда! Просто – вот сейчас, здесь… недолго.
– Ты хорошая девушка, Альма, – так же тихо прошептал князь. – Добрая, сильная, смелая… Как ринулась мне на помощь, а!
– Но ты же оставался один, а их – много. Как же было не помочь?
– Вот я и говорю – смелая. Вы, кажется, пьесу собирались ставить? Ну, это… мистерию.
– Пьесу? Ах да… Хотелось бы, но…
– Могу вам в этом помочь. Я же этот… драматург, клянусь всеми святыми! Драматург.
Глава V Драматург
– Драматург? – щурясь от утреннего солнышка, недоверчиво переспросил Корнелиус. – Ты, Георг, – драматург?
Егор пожал плечами:
– Ну да, а что в этом такого? Некоторые студенты изучают юриспруденцию, некоторые – богословие, иные – медицину… Так и я – драматургию изучал. Короче, могу вам поспособствовать с пьесой! И даже в ней сыграть… конечно, не главную роль, а так, на задворках где-нибудь – принеси-подай.
– Дра-ма-тург, – все еще не веря, по слогам повторил старый жонглер и, обернувшись, повысил голос: – Эй, вы, там! Наш Георг драматург. Слышали?
– Так это славно! – тут же подскочил Айльф. – Ко дню святой Афры мы уж точно разучим пьесу, мистерию! Неплохо заработаем, ага!
Бросив возиться с колесом, к костру подошел вечно угрюмый Готфрид и, шумно высморкавшись, осведомился:
– Позволь спросить – у кого ж ты учился, любезный Георг?
– У многих, – не раздумывая, соврал Вожников. – По книгам, правда. Аристофан, Вергилий, Данте, Франсуа Ви… впрочем, нет, этот еще не родился, по-моему…
– Кто не родился?
– Один… очень талантливый человек. Так вам нужна хорошая пьеса?!
– Да!!! – хором отозвались все.
– За две недели?
– За две недели.
– Сделаем! – обнадеживающе хохотнул Егор. – Что нам стоит дом построить – нарисуем, будем жить. Только вот что – обещайте во всем меня слушаться…
– Клянемся святой Афрой!
– И еще надо будет прикупить костюмы и реквизит.
– И за этим не станет дело, дружище Георг! Лишь бы вышло.
– Выйдет, не сомневайтесь, – поднявшись на ноги, Егор важно поклонился и тряхнул головой. – Думаю, «Ирония судьбы-три» нам как раз подойдет. И забавно, и реквизита много не надобно…
– Что нам подойдет, дружище?
– Ну, уж не «Семнадцать мгновений весны» – точно! Говорю же – «Ирония судьбы»… «С легким паром», короче.
– С легким… паром… ага…
– Кстати, я с вами сегодня не поеду – здесь подожду, над пьесой подумаю. Ну, что смотрите? – Егор оглядел заинтересованные лица своих новых друзей. – Поезжайте. Удачи!
– Э-э… господин Георг, – покусав губу, промолвил Готфрид, – может быть, тебе… вам… нужна чернильница, перо, бумага… не самая дорогая, конечно, но… местную, аугсбургскую-то, мы вполне сможем купить, тем более, я думаю, не так-то много ее и надо, бумаги… Ага?
– Купите, Готфрид, купите, лишней не будет.
Рассеянно махнув рукой, Вожников уселся у костра и с видом только что осененного музой поэта задумчиво посмотрел в небо… Хо!!! Самолет! Пассажирский лайнер, какой-нибудь «Боинг» или «Эрбас»… точнее – след от него… Нет! Просто облако. А похоже!
Весь день Егор приспосабливал рязановский сюжет к местным реалиям, и вроде бы, на первый взгляд, получалось неплохо, уж, по крайней мере, куда лучше, нежели давно уже забытый ремейк «Ирония судьбы-2». Повеселее как-то, тем более что князь решил вставить в пьесу побольше эротических сцен – народу нравится! – особенно в эпизод «баня» так и просились женщины. В Средние века городские бани выполняли функцию публичных домов – лупанариев, а также служили и просто для раскрепощенного общения мужчин и женщин. Время от времени озабоченная сильным падением нравственности горожан церковь эти бани-лупанарии закрывала… и тогда средь вечных подмастерьев и прочего небогатого холостого люда резко возрастало количество гомосексуальных контактов… приходилось бани снова открывать, уж тут точка в точку – «по многочисленным просьбам трудящихся». Вот в такой-то бане и начинало разворачиваться действо…
– Ха-ха-ха! – держась за бока, покатывались со смеху возвратившиеся к вечеру жонглеры. – Ой, держите меня! Так что ж та булочница? Так вот и сказала – «Зайчик ты мой»?! А в Нюрнберг кто должен был ехать? А! Тот монах… понятно. И с булочницей у них дома похожи… так они везде похожи, что здесь, в Аугсбурге, что в Нюрнберге, что в каком-нибудь Любеке. Отличная пьеса, Георг! Только вот до конца мы ее вряд ли доиграем.
– Как это не доиграем, дядюшка Корнелиус? – «Драматург» обиженно приподнял брови. – Поясни!
– Поясню, – со вздохом кивнул старый клоун. – Праздник-то – церковный, не какой-нибудь языческий, а у тебя тут – баня! И этот еще пьяный монах на речной барке. Епископ и так на нас зуб имеет, это уже не говоря про аббата. Не, такую – не дадут доиграть.
– Ничего, – подумав, Вожников согласился со всеми доводами. – Переделаем, коли уж на то пошло, время есть.
На следующий день новоявленный драматург приступил к делу, уже вооружась пером, чернильницей и двумя дюжинами листов чудной аугсбургской бумаги ценой по полфлорина – на взгляд Вожникова, слишком дорого. Бумажные мельницы принадлежали монастырю Святой Магдалены, конкурентов в этом сегменте экономики пока еще не было, так что цену аббат ломил – будь здоров – не кашляй! И все равно, выходило куда дешевле пергамента.
Подумав, Вожников без особого сожаления выкинул из сценария эротические сцены, – все-таки день святой Афры, а не Валентина, да и дополнительных актрис – девок из того же лупанария – нанимать выходило дороговато. Раздевать же в угоду толпе Альму князь не хотел – да и мало кому понравилось бы тонкое тело юной акробатки. Иное дело – развеселые девки из городской бани – упитанные, плотные, с грудями, как дыни.
С распределением ролей Егор управился быстро, заменив разбитную булочницу скромной вдовицей – Альмой, а пьяного монаха – лекарем, коего должен был играть Иоганн. Роль Ипполита, на радость аугсбургским женщинам, досталась атлетически сложенному Айльфу, он же играл и одного из друзей. Второго – а также и маму главного героя – воплощал в жизнь старик Корнелиус, третьему другу – Готфриду – досталась роль практически без слов. Только пить. Правда, уже не в бане, а в корчме, куда четверо друзей заглянули обмыть предстоящую помолвку.
Две недели пролетели незаметно, как студенческий триместр, – не успели глаза со сна протереть, а уже сессия! Жонглеры перед праздником волновались – все же такую длинную пьесу они играли впервые. Пригласили на предварительный просмотр одного из помощников бургомистра – тот пришел в полный восторг и долго бил себя по ляжкам, восклицая:
– О, майн гот!
«А ведь мог бы – и «Дас ист фантастиш!», – расслабленно подумал Егор. – Ежели б эротические сцены не убирать».
– Хорошо, очень даже, очень, – мотал головой ратман, допивая второй кувшин вина, заботливо купленный Готфридом специально для этой цели. – И забавно, и… без всего такого лишнего. Хорошо!
Роль суфлера взял на себя сам режиссер, он же давал краткие пояснения, где именно происходит действие – декорации в те времена были понятием более чем условным, да иди еще, попробуй купи на низ сукна да краски – цена-то кусается о-го-го как! Какая-то паршивенькая красочка модного цвета ультрамарин – флорин за унцию! Заработная плата местного «офисного планктона» за целый месяц, и то, если без штрафов и добровольно-принудительных выплат на подарки боссу! Жирная свинья – и та всего три флорина стоила, а тут просто немного краски… Ах-хренеть!
– И вот мы в Нюрнберге, в доме вдовы… – утробно вещал из-за кулис Егор. – Вот ее сундуки, полотенца, накидки… Вот она идет – скромная красавица в простом платье… – Тут молодой человек обернулся, жестом позвав Альму: – Давай! И котелок возьми, польешь Иоганна водой…
– А-а-а-а! Зачем ты меня поливаешь, женщина?
– Зачем поливаю? Ах ты, худой пес! Подожди, вот я сейчас возьму дубину да отколочу тебя так, что спина затрещит!
– Верно, вдовушка! – радостно вторили зрители. – А ну-ка, намни ему бока!