— Так уж получилось, — низкий красивый голос Лилии звучал грустно. Она гладила Яниса по голове сильной, горячей рукой. И больше он ничего не мог от нее добиться.
На стенке в деревянной рамке висела фотография молодого мужчины. Темные глаза смотрели яростно и требовательно, но в то же время словно усмехались. Каждое утро, встав с кровати, Янис подходил к портрету, смотрел на отца, и в мозгу всплывало смутное воспоминание. Купе железнодорожного вагона. За окном стремительно проносятся белые поля. В полумраке всхлипывает женщина и звучит незнакомый гортанный голос. А может, это было вовсе и не воспоминание, а сон, когда-то приснившийся Янису.
Звали отца необычно: Сурен. На улице Пернавас, где жили Янис и Лилия, ни у кого не было такого имени. Улица Пернавас находилась недалеко от воздушного моста и от завода «Вайрогс», где мать работала в литейном цехе. Дома здесь были опрятные, хотя и старые. Тротуары каждый день аккуратно подметались дворниками. В этом районе жили рабочие. Они зарабатывали мало денег, но не хотели, чтобы их считали бедняками, и старались одеваться чисто. Дети играли во дворе причесанные и умытые, а молчаливые, озабоченные женщины вежливо кланялись друг другу, встречаясь в лавках или на лестнице. Все мужчины были знакомы между собой и по воскресеньям подолгу беседовали в крохотном кафе и выпивали по кружке пива. Жизнь на улице Пернавас текла мирно и размеренно, но иногда все изменялось за какой-нибудь час. На рассвете как-то по-особенному тревожно и тоскливо кричали гудки заводов. Люди с суровыми лицами выходили из домов и строились в колонны. По окраине, словно холодный ветер, проносилось короткое и резкое, точно удар кнута, слово «забастовка». На тротуарах появлялись многочисленные фигуры полицейских. В такие дни Янис и Лилия не покидали своей комнаты.
Они жили не в пятиэтажном заводском здании, а в отдельном маленьком домике, выстроенном в глубине темного двора. Этот домик Лилия купила, приехав в Ригу, на деньги, оставшиеся после продажи родительского имущества. По вечерам после работы она без конца прибирала маленькую комнатку и тесную кухню, почти никогда не показываясь во дворе, где женщины из большого дома, собравшись в кружок, обсуждали заводские новости. Лилия была замкнутой, не вмешивалась в дела, которые ее не касались, но соседки относились к ней хорошо потому, что она не оставалась равнодушной к чужому горю. У нее часто брали деньги в долг до получки, и Лилия никому не отказывала, хотя самой иногда не хватало на хлеб.
И все же до конца своей на улице Пернавас она так и не стала. Близких подруг у нее не было, возможно, потому, что Лилия и Янис жили сами по себе, на собрания забастовщиков не ходили и не участвовали в первомайских демонстрациях. С ней не делились секретами, но не осуждали за то, что она держится особняком: что требовать от одинокой женщины, да еще с ребенком! На ее месте, верно, любая дорожила бы своей работой и избегала портить отношения с полицией и с начальством…
Во всех этих сложных вещах Янис долгое время не разбирался. Мать казалась ему самой умной, доброй и красивой на свете! У них было общее увлечение, о котором никто не догадывался. Каждое воскресенье они просыпались затемно и ехали за город. Окрестности Риги были исхожены ими вдоль и поперек. Лилия брала из дому кожаную сумку с продуктами. Утомившись от беготни по лесу и от купанья в море, собрав цветы, они отдыхали на полянке и закусывали ломтем хлеба и крутыми яйцами. Смешно, что для такой скудной трапезы мать брала большую сумку, но другой у нее не было, и Лилия никогда не позволяла Янису нести сумку даже после того, как в той не оставалось продуктов.
Обычно неразговорчивая, в лесу Лилия словно перерождалась. Она с увлечением рассказывала Янису о травах, цветах и деревьях, вспоминала о теплом Черном море и о маленьком прекрасном городе, где познакомилась со своим будущим мужем, после того как приехала из Латвии.
— А почему ты уехала отсюда? — спросил как-то Янис.
Прежде чем ответить, Лилия долго размышляла.
— Ты уже большой, — ласково и задумчиво сказала она, перебирая светлые волосы сына своими тонкими и сильными пальцами. — Пожалуй, пора тебе кое-что узнать… Видишь ли, много лет назад в Латвии была Советская власть, как в России. Рабочие сами управляли заводами, а батраки бесплатно получили землю. Крестьяне из нашей деревни сожгли замок немецкого барона и прибили на домах красные флаги. Я была молодая и тоже ходила с красным флагом и пела революционные песни. Но кончилось тем, что пришли солдаты и всех, кто участвовал в захвате баронской земли, расстреляли. Мне удалось убежать. Я много дней пряталась в лесу, надеясь, что Советская власть вернется. Но она не вернулась. И друзья помогли мне уехать в Россию.
— Значит, я родился в Советском Союзе?
— Да… Но о нашем разговоре не стоит никому рассказывать. Полиция, конечно, знает, кто мы такие. С тех пор прошло слишком много лет, и они обо мне хорошего мнения, но лучше, если не будет лишних сплетен…
Гуляли они и зимой. Только одевались потеплее да брали с собой лыжи. Голубой снег был еще красивее, чем пестрый ковер цветов на лесных полянах, а костер грел ничуть не хуже, чем июльское солнце.
Одно лишь не нравилось Янису — то, что Лилия каждый раз оставляла его одного на час или на два, а сама уходила куда-то, запрещая следовать за собой. Возвращалась она обычно возбужденная, радостная, словно встретилась с хорошими друзьями. Однажды Янис, нарушив запрет, пробрался вслед за матерью. Навстречу Лилии из-за кустов появился высокий белобрысый мужчина в плаще, что-то передал и тотчас же ушел, а мать села на пень и открыла сумку. Но тут Янис наступил на ветку. Лилия увидела его и грустно сказала:
— Разве так поступают порядочные люди?
Она сердилась долго: целую неделю. С тех пор Янис не пытался выяснить, куда она уходит. Он уже подрос и понял, что, наверно, у матери, как у многих женщин, есть знакомый, о котором она не хочет никому рассказывать. Он наслушался таких историй на улице. Открытие было неприятным, но Янис решил, что этот чужой мужчина, конечно, очень хороший человек, раз матери интересно с ним дружить…
Никогда Янису не приходило в голову, что мать может быть в чем-нибудь не права. Все, что она делала, было хорошо. Но однажды Лилия поступила несправедливо, и это потрясло Яниса куда больше, чем встреча в лесу. Совершенно неожиданно Лилия запретила сыну вступить в пионерский отряд, созданный при клубе левых профсоюзов. Полиция разрешила ребятам в дни рабочих праздников надевать красные галстуки и вместе с родителями участвовать в демонстрациях. Конечно, все мальчишки и многие девочки с улицы Пернавас тотчас же записались в пионерский отряд. По субботам они собирались в клубе левых профсоюзов и разучивали революционные песни и стихи.
Мария Спрогис, учившаяся в одном классе с Янисом, тоже была пионеркой. Учитель за это придирался к ней, как и к другим пионерам, но она только усмехалась и смотрела на него в упор карими, дерзкими глазами. Во время первомайской демонстрации она гордо шагала впереди колонны со знаменем в руке. Ее отец слесарь Карл Спрогис сидел в тюрьме за то, что был коммунистом и «агентом Москвы». Так сказал про него учитель.
Мария и Янис жили рядом и часто ходили вместе в школу.
— Почему ты не бываешь в нашем клубе? — спросила как-то Мария. — Приходи. У нас интересно. Мы разыгрываем пьесы Линарда Лайцена и Леона Паэгле, а недавно мне дали главную роль в пьесе русского писателя Максима Горького «Мать». Я буду играть подпольщицу. Но, может быть, ты боишься шпиков и полицейских? Правда, они частенько врываются в клуб и ломают декорации, но им еще ни разу не удалось застать нас врасплох…
Янис не боялся полицейских и заявил об этом Марии. Условились, что завтра он придет в клуб.
— Я буду пионером, — сказал Янис матери, когда та вернулась с завода.
Лилия провела по лбу рукой и долго молчала. Потом ответила:
— Нет.
— Почему? — озадаченно спросил Янис. — Все ребята с нашей улицы пионеры. Разве я хуже других?
Не ответив, мать ушла в кухню. Янис попытался понять, в чем тут дело.
— Пионеры плохие? — спросил он, подумав.
— Нет! — донесся голос Лилии.
— Тогда почему ты не разрешаешь? Ты боишься шпиков и полицейских?
— Их все боятся, — после паузы услышал он.
— И я тоже должен бояться?
Лилия вошла в комнату, прижала голову Яниса к груди и глухим, вздрагивающим голосом проговорила:
— Больше всего мне хочется, чтобы ты был храбрым и честным, сынок! Обязательно дружи с Марией Спрогис. Она и ее отец очень хорошие люди. Но в клуб не ходи, хорошо? Ты мне веришь, милый, дорогой мой?
Янис ощутил на лбу что-то теплое и влажное. Он поднял глаза. Мать поспешно отвернулась.
— Я верю, — ответил он, ничего не понимая и чувствуя лишь, что происходит что-то важное. Ночью ему не спалось. Лилия тоже ворочалась на постели и вздыхала.
— Я верю, — ответил он, ничего не понимая и чувствуя лишь, что происходит что-то важное. Ночью ему не спалось. Лилия тоже ворочалась на постели и вздыхала.
Через несколько дней Мария презрительно заявила:
— Я-то думала, ты стоящий парень, а ты весь в свою мамашу! Она мастеру боится слово сказать, а когда полицейского увидит, у нее коленки трясутся. Вот из-за таких, как вы, хозяева делают с рабочими все, что хотят!
Глаза ее почему-то наполнились слезами. Покраснев, она убежала, а Янис низко опустил голову. В этот день он долго бродил по пустынным переулкам. Мысли его путались. Мария не могла сказать неправду. Значит, действительно мать считают робкой и запуганной. Но Янису-то хорошо было известно, что на самом деле она совсем не такая. Ему вспомнился случай, происшедший в прошлое воскресенье.
Как всегда, они отправились за город. Янис сидел на пустынном пляже, а Лилия по обыкновению оставила его одного. Недалеко от берега подпрыгивала на волнах белая лодка. В ней сидела девчонка лет пятнадцати. Она никак не могла справиться с волнами, и лодку относило в море.
— Эй! — крикнул Янис. — Греби к берегу!
Девочка не услышала. Она выронила весло, и лодка стала быстро удаляться. Янис подбежал к полосе прибоя. Волна хлынула ему под ноги, и он невольно отступил.
— Помогите! — послышался слабый голос.
И тут из лесу выбежала Лилия. Она на бегу сбросила туфли, платье и кинулась в ледяную апрельскую воду. Как она плыла! Точно стрела, рассекая волны и зарывая голову в пену. Поймав весло, она настигла лодку и ловко вскарабкалась в нее. А еще через несколько минут девчонка, невнятно поблагодарив Лилию, выпрыгнула на песок и убежала. Лилия не спеша принялась обеими руками выжимать скользкие блестящие волосы. Янис растерянно глядел на нее. Она неприязненно спросила:
— Что же ты стоял как пень? Кажется, умеешь плавать. Мужчина!
До самой Риги она с ним не разговаривала. Янис мысленно поклялся, что в другой раз бросится в огонь, не то что в воду, лишь бы не видеть презрительного взгляда матери.
Нет, не похожа была Лилия на слабую женщину, которая всего боится!
Вот и попробуй разберись в этом, если тебе только двенадцать лет.
…Янис так тогда и не вступил в пионерский отряд. А через год айзсарги и военные совершили фашистский переворот. Ульманис стал диктатором. Клуб левых профсоюзов закрыли, всех пионеров, и Марию в том числе, исключили из школы. Мария поступила работать санитаркой в больницу. Ее приняли только потому, что санитарок не хватало. Этот тяжелый труд слишком плохо оплачивался…
На улице Пернавас теперь почти каждую ночь происходили обыски и аресты. Агенты политической полиции врывались в квартиры рабочих и переворачивали все вверх дном. Во всем районе не осталось ни одного дома, где не побывали бы полицейские. Только к Лилии они не заглянули. Ее репутация была им хорошо известна. Они не хотели зря терять время, так как знали заранее, что не найдут у нее ничего интересного для себя…
В июне 1940 года Яну Калныню исполнилось шестнадцать лет. Он поступил на «Вайрогс» учеником клепальщика. Работа была адской. Янис сидел внутри железной цистерны и придерживал молотком заклепки, по которым снаружи со страшной силой колотили кувалдой. Цистерна сотрясалась от грохота. Дышать было нечем. Клепальщик Скроманис посмеивался:
— Ничего, парень! Зато пройдешь хорошую закалку!
На стенах цехов все чаще появлялись листовки. Возле листовок собирались группы рабочих. Янис листовок не читал. По вечерам у него так гудела голова, точно по ней били кувалдой, О последних событиях ему иногда рассказывала Мария, которая превратилась в тоненькую стройную девушку со строгими карими глазами. Она стала красивой: вслед ей завороженно смотрели парни, но Мария не обращала на них внимания. Как-то она поделилась с Янисом радостью: ее приняли в комсомол. От Марии Янис узнал, что Ульманис и его айзсарги доживают последние дни. Диктатор был вынужден выполнить требование народа и заключить договор с Советским Союзом. Для защиты Латвии от нападения немецких фашистов в страну вошли подразделения Красной Армии. Во многих городах появились танки со звездами на башнях. Население встречало их восторженными многолюдными демонстрациями. На митингах рабочие требовали отставки Ульманиса и создания нового, народного правительства.
— У вас на заводе тоже есть подпольная группа, — сказала Мария, внимательно оглядывая рослого, широкоплечего Яниса. — Почему бы тебе не вступить в комсомол?
Янис неловко переминался с ноги на ногу. Он еще не забыл историю с пионерским отрядом. Может, действительно вступить? Янис решил посоветоваться с матерью. Лилия мало изменилась. Как и прежде, она исправно выполняла работу в цехе, не препиралась с мастером и не посещала митинги. Только уставать она стала больше: под глазами появились синие круги, а на лбу и в уголках губ прибавилось морщинок. Мать и сын уже давно не ездили вместе по воскресеньям за город. В свободные дни Лилия теперь уходила из дому одна. Исчезала она иногда и по вечерам. Янис ни о чем ее не расспрашивал. Он догадывался, что мать с кем-то встречается. Что ж, Лилия была красивой, видной женщиной, теперь-то Янис это понимал и уважал ее за достоинство и строгость, с которыми она держалась. Как и в детстве, он очень ее любил и верил всему, что она говорила. Они стали еще больше похожи друг на друга: оба светловолосые, молчаливые, не боящиеся никакого труда. Подобно матери, Янис не любил вмешиваться в то, что его не касалось, и зря привлекать к себе внимание. А глаза у него были отцовские: темные, упрямые, с длинными черными ресницами.
— Как думаешь, стоит мне сейчас вступить в комсомол? — спросил он вечером, после разговора с Марией.
— Что значит — стоит или не стоит? — внимательно взглянула на него Лилия. — Ты для себя хочешь стать комсомольцем или для других?
На такой мудреный вопрос Янису трудно было ответить,
— Ты уже взрослый, кроме того, ты рабочий, — сказала мать ласково и твердо. — Поступай так, как тебе велит твоя рабочая совесть. Главное, всегда будь вместе с народом!
— А ты? — как-то само собой вырвалось у Яниса.
Покраснев, Лилия отвела взгляд. Ответила она не сразу, и голос ее вздрагивал:
— Я женщина, а ты мужчина. Мне бы хотелось, чтобы ты вырос настоящим мужчиной!
Так он и не понял, что же она ему советует.
На другой день работа на «Вайрогсе» была неожиданно прервана по гудку. На площади возле конторы собралась толпа. На крыльце появился высокий человек, обросший черной бородой. Янис узнал отца Марии Карла Спрогиса. Он не успел даже удивиться тому, что Спрогиса задолго до окончания срока выпустили из тюрьмы.
— Правительство Ульманиса низложено! — крикнул Спрогис. — Создано народное правительство под председательством доктора Кирхенштейна! Уже отдано распоряжение о немедленном освобождении всех политических заключенных! Все к тюрьме! Встретим наших товарищей!
Возгласы радости раздались на площади:
— Да здравствует Советский Союз! Долой фашизм!
Янис кричал вместе с другими. Восторг охватил его. Вдруг он увидел рядом мать. Лицо ее сияло, а глаза были полны слез.
— Почему ты плачешь? — удивился Янис.
Лилия не ответила, и толпа вынесла их к воротам. Это был незабываемый день! Возле Центральной тюрьмы собралась вся Рига. Над морем голов реяли красные знамена. Из тюрьмы вышли бледные арестанты с узелками в руках и смешались с ликующим народом.
Несколько недель промелькнули, как в тумане. Лилию будто подменили. Янис ее просто не узнавал. Теперь она всегда была такой, как раньше, в короткие минуты в лесу. По вечерам, распевая песенки, она отглаживала утюгом платья и блузки, стирала занавески и мыла полы, словно готовясь к приходу гостей. По утрам подолгу смотрелась в зеркало, каждый раз по-новому укладывала свои белокурые волосы, глаза ее иногда становились тревожными, она с грустью вглядывалась в свое отражение, но скоро на ее губах вновь появилась счастливая улыбка.
— Ты кого-нибудь ждешь? — не вытерпев, спросил однажды Янис.
— Жду? — переспросила мать в замешательстве. — Что за глупости! Кого я могу ждать?
Как-то в конце августа Янис проснулся ночью. Кровать Лилии была пуста. Он выглянул в окно.
Мать стояла на крыльце, кутаясь в платок, и разговаривала с мужчиной. Он был без шапки. Ветер трепал светлые, как лен, волосы. Янис вспомнил, что видел его несколько лет назад в лесу. Значит, Лилия все еще встречается со своим белобрысым знакомым?
— Как же это? Как же? — донесся растерянный голос матери.
— Я все понимаю, — вздохнул мужчина. — Но другого выхода нет. Так нужно.
— Хорошо, — помолчав, тихо сказала Лилия. — Но по крайней мере мы сможем увидеться?
— Постараемся что-нибудь сделать.