Я коротко пересказал разведчикам все, что услышал от пленного.
— Давайте думать, как быть дальше. Макагонов, уведи пленного в ванную и уложи, пусть отдыхает.
— А не кокнуть его? — доверительным тоном спросил Саша Пролеткин. — Что с ним возиться? Только обуза…
Пленный действительно был обузой, если водить его за собой. К тому же он может выдать нас. Я ненавидел фашистов, беспощадно убивал их в бою. Но убить пленного не позволяла совесть. Вид связанного человека меня обезоруживал.
— Нет, — сказал я Саше. — Отведите его в ванную. Потом видно будет.
После длительного обсуждения обстановки решили приступить к поискам самолета. Разделились на пары — я с Шовкоплясом, Макагонов с Пролеткиным, Жуку поручили охранять пленного.
Остаток ночи мы лазили по развалинам. Шовкопляс и я добрались до поваленных деревьев и столбов. Да, Краузе не солгал: улица была расчищена, воронки от снарядов на ней засыпаны. Однако самолет нам обнаружить не удалось. На рассвете вернулись на свою базу. Макагонов и Пролеткин тоже не нашли самолета.
«Будем изучать окружающие нас развалины днем, — решил я. — Пойдем в соседние квартиры, может, увидим самолет из других окон».
В течение дня нам так и не удалось обнаружить самолет. Мы решили взять еще одного пленного в районе взлетной площадки.
Однако события, которые развернулись с утра 30 апреля, нарушили все наши планы. В десять часов тридцать минут началась артиллерийская подготовка. Явно готовилось общее наступление наших.
В доме напротив гитлеровцы забегали, как муравьи в развороченном муравейнике. Но удирать было некуда. Наоборот, сюда с разных направлений стекались разбитые части. Охрана канцелярии пока еще продолжала действовать — эсэсовцы не пускали отступающих за ограду. Но первое кольцо охраны, которое находилось на подступах в укрепленных домах, было прорвано. По Фоссштрассе сплошным беспорядочным потоком двигались грязные, измученные солдаты, автомобили, танки. Ими никто не командовал, они просто брели в ту сторону, куда пока еще можно было идти. Очевидно, наши войска продвигались успешно. К середине дня мы уже отчетливо слышали автоматные очереди у станции метро «Фридрихштрассе», это было совсем близко.
Позже из газеты мы узнали, что Гитлер застрелился, его закатали в ковер и сожгли вместе с Евой Браун, которая тоже покончила жизнь самоубийством. Их сожгли во дворе рейхсканцелярии, облив бензином, спущенным из автомобиля Гитлера. Нацисты перед приходом наших войск уничтожили документы, трупы высокопоставленных деятелей рейха, пустивших себе пулю в лоб или убитых во время артиллерийских обстрелов и бомбежек.
Мы не придали особого значения тому, что происходило на наших глазах, тем более что в те минуты произошло событие, взволновавшее и нас и гитлеровцев настолько сильно, что все забыли о костре, догоравшем в воронке.
Первыми загалдели и засуетились эсэсовцы. Они о чем-то кричали и куда-то показывали друг другу, возбужденно махая руками.
Я взглянул в том направлении, куда они показывали, но сначала не обнаружил того, что так сильно беспокоило фашистов. Приглядевшись внимательно, я все понял и просто на несколько мгновений онемел от радости. На дымящемся куполе рейхстага, который находился неподалеку от нас, за колоннами Бранденбургских ворот, красным язычком билось знамя. Вокруг полыхали пожары, здание рейхстага тоже было в дыму, поэтому я сразу не заметил наш красный стяг Победы.
Разведчики, как дети, запрыгали от радости. Они негромко (чтоб нас не обнаружили) кричали «ура». Даже степенный Макагонов тряс гитлеровца за плечи и, сияя от счастья, почти кричал ему в лицо:
— Видишь, фашистское отродье, Гитлер капут! Войне капут!
Во дворе рейхсканцелярии еще чадили обуглившиеся свертки, но на них никто уже не обращал внимания, все взоры были устремлены на флаг, развевающийся на рейхстаге.
В. Голанд, В. Желтов СХВАТКА СО СМЕРТЬЮ
(Отрывок из повести)Третий месяц сдерживали защитники Одессы впятеро превосходившие силы противника. Единственной «дорогой жизни», связывавшей город с Большой землей, оставалось море.
Врагом захвачена снабжавшая Одессу водой насосная станция. В обрез боеприпасов, продовольствия, пресной воды. В руины, пепелища превращены целые улицы, кварталы. Но день и ночь кипела на оборонительных рубежах работа — город ощетинился противотанковыми «ежами» и надолбами. Разобраны мостовые: брусчатка пошла на баррикады. На железнодорожном перегоне Одесса — Раздельная курсировали обшитые листами брони, вооруженные пушками поезда. Их оборудовали одесские железнодорожники.
9 августа Геббельс хвастливо оповестил: «Наутро Одесса станет столицей Транснистрии». Осаждавшим ее войскам отдан приказ: «Город десятого взять, расположиться на отдых!»
На штурм двинулись восемнадцать дивизий. Но Одесса выстояла. Гитлер вызвал к прямому проводу Антонеску. В ту же ночь диктатор Румынии сам прикатил в свои войска и назначил парад в Одессе на 4 сентября. По четыре раза в день поднимали гитлеровские и румынские офицеры своих солдат в атаку, но рубежи защитников города оставались неприступными.
Не пришлось посрамленному маршалу блеснуть обещанным фюреру верноподданническим парадом…
В растрескавшемся здании обкома хлопают створки уцелевших рам. Левое крыло разрушено, колоннада, стены исковыряны осколками и пулями. Снуют озабоченные, уставшие, пропахшие дымом и порохом люди в гимнастерках и тельняшках, бушлатах и косоворотках, в матросских робах и спецовках строителей.
Получен приказ Верховного Главнокомандующего: «Храбро и честно выполнившим свою задачу бойцам и командирам Одесского оборонительного района в кратчайший срок эвакуировать войска на Крымский полуостров».
Снять с открытых рубежей в степи восьмидесятитысячную армию, погрузить при круглосуточной бомбежке порта на корабли, переправить ее по морю в Крым — задача нелегкая. А вывоз заводского и портового оборудования, станков и машин, продовольствия, произведений искусства, ценностей, документов! Организация подполья! Уйдут войска — останутся отряды народных мстителей. Небогато Причерноморье лесами, нет гор, зато есть катакомбы — многоярусные, разрабатывавшиеся больше двухсот лет каменоломни. По протяженности их путаный лабиринт намного превышает все улицы и переулки Одессы вместе с ее пригородами. Там и обоснуются партизаны.
В двенадцати километрах от города, в степи, на холмах, напоминающих чем-то ковриги хлеба, раскинулось село Нерубайское, а рядом — хутор Усатово.
Скрестились неподалеку от этих хуторов железные, шоссейные дороги. И превратилось Нерубайское в место частых военных столкновений. Здесь, на узле коммуникаций, в глубоких катакомбах решено разместить основной партизанский отряд и оперативное ядро группы Молодцова — капитана госбезопасности, присланного из Москвы для организации разведывательно-диверсионной работы в тылу врага.
…У конторы, на дороге к шахтам, — всюду люди. Весь двор завален ящиками с гранатами, пулеметами, винтовками, связанной в тюки теплой одеждой, матрацами, кухонной утварью, спрессованным сеном, мешками с мукой, зерном и крупами — все это нужно переправить под покровом темноты в шахты на сорокаметровую глубину.
Подземный лагерь разместили в шести километрах от Нерубайско-Усатовской штольни, в старой двенадцатой шахте. Забаррикадировались, оставив лишь закладывавшиеся ракушечником небольшие лазы. Установили пулеметы.
Хорошо знал шахты Молодцов — сам был и откатчиком и забойщиком. Но там, в Подмосковном угольном бассейне, где он стал комсомольцем, были шахты угольные; здесь они — в пластах ракушечника. Путаные лабиринты, давно заброшенные штольни и штреки, знали о которых лишь немногие старожилы да посвятивший катакомбам всю свою жизнь старый палеонтолог Гриценко. Еще в Москве, получив задание выехать на юг и создать, базируясь в одесских катакомбах, подпольную организацию для разведки и борьбы с оккупантами, Молодцов ознакомился с трудами Гриценко, затем встречался и беседовал с ним в осажденной Одессе. Ученый передал партизанам свои «подземные путеводители». Нужно было разыскать с их помощью осы́павшиеся воздушные и водяные колодцы.
Обсудив с хозяйственниками отряда самое неотложное, Молодцов, носивший теперь фамилию Бадаев, в сопровождении горняков Кужеля и Гаркуши спустился в катакомбы. Вышел оттуда уже на рассвете. Теперь — в Затишье. Там, на окраине рыбачьего поселка, формировался второй отряд.
…Начавшие сниматься с передовых войска двигались к порту по ночам. Днем либо демонстрировали ложные передислокации, либо размещались на привал в заросших балках, в хатах рыбаков. Расположились солдаты на отдых и у вдовы Булавиной, где жил перебравшийся на время из города командир третьего (городского) отряда Федорович. Молодцов застал его за бритьем. Для легализации при оккупационном режиме его кандидатура была очень подходящей: завхоз пивзавода, директор филиала Укркультторга, местного отделения парфюмерного треста — типичный «коммерсант-делец».
Вечером у причала под видом «хозяйственного аврала» собрали командиров боевых пятерок. Уточнили пароли, отзывы, первоочередные задачи.
Посидели, как перед большой дорогой, молча. Разошлись.
Гремела приближающаяся канонада.
Два «совершенно секретных» приказа советского командования удалось перехватить и расшифровать румынскому разведуправлению «Вултур» («Орел»). В одном из них защитникам Одессы предписывалось готовиться к обороне города в зимних условиях, другом — на 19.00 15 октября назначалось наступление всеми частями и соединениями при поддержке флота и авиации по всей оборонительной линии. В наступлении рекомендовалось применять тактику заманивания противника и уничтожения его огнем с флангов. «Плацдарм расширить до Днестра! — гласил приказ. — Лишь при этом условии Одесса сможет выйти из кризиса с питьевой водой и выдержать зимнюю осаду».
— Если русские осуществят свой план, кампания на юге проиграна, — заявил в своей ставке Антонеску. — Натиск русских надо выдержать с минимальными потерями.
В войска полетели инструкции:
«Окопы, дзоты, блиндажи, капониры углубить, перекрыть накатами. Контратак не предпринимать, на провокационные заманивания русских не поддаваться!»
И рвавшиеся к Одессе восемнадцать вражеских дивизий закрепились на подступах к городу, перешли к обороне.
В точнейшем соответствии с приказом советского командования в 19.00 начался массированный артобстрел. Заговорили орудия всех стоящих у Одессы советских кораблей и батарей. Закружились над окопами противника самолеты. Снаряды, бомбы перепахивали чуть ли не каждый метр земли, занятой врагом.
— Лежать! Не высовываться! — инструктировало свои передовые части румынское командование, поверившее перехваченной шифровке.
Защитники Одессы между тем снимались с позиций и отходили к порту. А по окопам румын передавались предупреждения: «В бреши не вклиниваться! Маневры русских провокационные!»
Этого и добивалось командование советских войск. К полуночи «бреши» простирались уже по всей линии фронта. Пулеметно-автоматный обстрел румын имитировали лишь кочевавшие по опустевшим окопам мелкие группы прикрытия. Многотысячные колонны снявшихся с рубежей войск стекались к порту по всем сходящимся к нему улицам. Погрузка производилась одновременно на семнадцать транспортов, два крейсера, четыре эсминца, четыре тральщика, десятки моторных шхун и барж.
К трем часам грандиозная амбаркация была завершена. От причала отошел последний катер — с ним по морской традиции отплыл начальник порта.
Тысячи солдат противника, с тревогой вслушиваясь в наступившую тишину, покорно лежали перед пустыми окопами. Над «загадкой русских» ломали головы даже в ставке. Телеграфные ключи отстукивали срочные запросы и распоряжения: «Не обошли ли русские с флангов?», «Без тщательной разведки не вклиниваться!»
Обескураженные оккупанты лишь на исходе дня осмелились, наконец, перейти линию фронта и направить в город разведгруппы. I
Но уже на взгорье Нерубайского начались злоключения. Никто из пробиравшихся по обочинам дороги румынских солдат не слышал выстрела, а офицер рухнул вдруг как подкошенный. Пуля угодила в лоб. Подбежал к офицеру капрал — та же участь. Выглянул из кювета солдат — обмяк и он. Бил, видимо, снайпер. Но откуда? Судя по точности попаданий — не издалека. Почему же не слышно выстрелов?
Когда на взгорье скопилось до роты солдат, чуть слышно затарахтел пулемет. Пули прошивали людей с поразительной меткостью. Уж не появилось ли у русских оружие сверхдальнего прицельного боя? Ударили из пушек и минометов по Усатову. Но бесшумные выстрелы снайпера, чуть слышные скороговорки пулемета разили по-прежнему. Десятки трупов оставили на взгорье приведенные в смятение оккупанты, прежде чем поняли, что бьют по ним из поглощавших звук подземных каменоломен. Это действовали снайперы из отряда капитана Молодцова, оставшегося в оккупированной врагом Одессе. Таким было первое слово народных мстителей, их «хлеб-соль» врагу.
Слух о таком «теплом» приеме быстро дошел до Берлина. Гитлер, вызвав к прямому проводу Антонеску, недвусмысленно намекнул, имея в виду проштрафившийся штаб «Вултура»: «Мне не нужны орлы, которые ловят мух!»
Взбешенный Антонеску собрал ближайших военачальников, отчитывал полдня — рубил воздух рукой, словно отсекал повинные головы. Составленный в тот же день приказ оккупационным войскам гласил: «Никакой милости побежденным, карать без жалости и сострадания».
Среди рядового и унтер-офицерского состава распространили листовку-памятку: «Не останавливайся, если перед тобой даже старик или женщина, — говорилось в ней, — девочка или мальчик — убивай! Этим ты спасешь от гибели себя, обеспечишь будущее своей семье, прославишься навеки». Озлобленных неудачами солдат дразнили кровью, как быков.
Все свои сорок лет службы в армии генерал Глугояну был строевиком — и вдруг приказ: «Назначаетесь комендантом Одессы, столицы Транснистрии!»
У прямого провода личный секретарь Антонеску:
— Вверяем вам, генерал, жемчужину Черноморья. Хозяйствуйте рачительно. Инструкции об изъятии ценностей будут доставлены с нарочным. Проникнитесь к ним пристальнейшим вниманием…
«Особо ценные грузы помечайте литерами НВ. Уведомляйте о них лично меня…»
В инструкциях предусматривалось все до мелочей: как извлекать из рам, скатывать и пересылать полотна великих живописцев, как отличать настоящие драгоценности от поддельных, как подменять их, кому из высочайших особ Бухареста направлять их.
Не остались равнодушными к «жемчужине Черноморья» и «высочайшие особы» Берлина. С первых же дней стали бомбардировать растерявшегося генерала личными поручениями эмиссары Геринга, Геббельса, Бормана, Риббентропа. Даже Ева Браун вспомнила о каком-то топазово-бриллиантовом колье турецкой шахини. И генерал должен был его разыскать, потому что она, Ева, любит и коллекционирует красивые вещи.
А нагрянувшие в Одессу чины гестапо и сигуранцы,[10] чины юстиции и полиции!
Их инструкции не имели ни сургучных печатей, ни литер секретности, но сопровождались недвусмысленными: «В ваших руках, генерал, ценности, в наших — закон. Работать придется в контакте».
И «работал». При всей простоте своей старый вояка понимал: не услужи он наехавшему начальству — карьере конец!
А тут еще беспорядки в городе ежечасно, чуть ли не на каждом шагу. В первый же день при вступлении войск в пригород оказалась взорванной Хаджибейская дамба. Лиман разлился по сточно-канализационным ямам полей орошения и вокруг них по низине на десятки километров.
Немало преград форсировал на своем веку генерал, но с такой столкнулся впервые. Вступить в город приказано было торжественно, предполагался парад победителей. Принимать его должен был сам Антонеску с маршальским жезлом, на белом коне.
Как тут быть? В обход до центра города — десятки километров. Подручных переправочных средств в голой степи не найти. А время строго регламентировано. Так и пришлось отдать приказ на форсирование вонючей преграды вброд, а после «грязевых ванн» преодолевать еще простреливавшиеся партизанами участки пути ползком по высушенной солнцем степи, купаться в пыли, подобно курам. Какой уж тут парад! Да и как было гарантировать безопасность проезда маршалу, если город все еще вел самую настоящую войну: обстреливались все сухопутные и морские коммуникации. Каждую ночь дороги начинялись минами и противоавтомобильными шипами. Суда взрывались, не успев войти в гавань; поезда сталкивались, врезались в тупики, сходили с рельсов, вместо мазута в буксах оказывался песок. Первый же свежий ветер с моря повалил десятки телеграфных столбов: их умудрились подпилить, несмотря на усиленную круглосуточную охрану.
Через день засекали радиопеленгаторы кочующую радиостанцию, немедленно на бешеных скоростях съезжались в засеченной точке, но никого в голой степи не находили.
В диверсиях, в самом их комплексе, в оперативной организации, приемах выполнения чувствовалось централизованное, мастерское руководство, широчайшая сеть осведомителей и исполнителей. И никаких следов…
Тайная полиция, жандармерия, агентура сигуранцы сбились с ног. Из Берлина и Бухареста сыпались разносы: «Что делается в столице Транснистрии? Вашу грудь, генерал, украшают отличия доблести, — неужели не можете справиться с кучкой фанатиков?»
И уж совсем диктаторски повел себя с комендантом днестровско-черноморской столицы эмиссар Гиммлера штандартенфюрер группы «Мертвая голова».
— Считайте, генерал, наш конфиденциальный разговор… предостережением, — сказал он. — Нерадивость на посту, который занимаете вы, чревата неприятными для вас лично последствиями, вплоть до…