Вот только как же Убби? На буксире ему придется сразиться как минимум с двумя десятками головорезов. И даже если часть из них угодит под обстрел «Торментора», врагов все равно останется слишком много даже для Сандаварга. Да и сам он может легко нарваться в такой свалке на стрелу Габора…
– Все ясно? – повторил Сандаварг, не дождавшись от меня ответа.
– Нет!..
Сказано это было громко и не мной. И не Сенатором. Поэтому и я, и он, и Убби вздрогнули от неожиданности и посмотрели на Владычицу, что ни с того ни с сего решила вмешаться в разговор.
– Нет! – вновь категорически заявила она. Голос ее дрожал, но звучал решительно и был слышен не только на буксире, но и, возможно, на дальнобое. – Достаточно крови! Мне не нужны ваши жизни, какие вы хотите отдать за меня, господа! Это благородно, но сегодня я недостойна такой жертвы! Вы уже сполна помогли мне, и огромное вам за это спасибо!.. – И, повернувшись к буксиру, осведомилась: – Домар Виллравен! Вы клянетесь, что отпустите этих людей, если я снова присоединюсь к вашему скваду?
– Я клянусь, что не убью этих людей здесь и сейчас, – отозвался Кирк, высказавшись, надо заметить, достаточно откровенно. – Однако не обещаю, что оставлю их в живых, если мы столкнемся с ними в будущем. По крайней мере с Сандаваргом нам еще наверняка предстоит встретиться и многое обсудить.
– Хорошо, я вам верю, – подытожила Владычица, после чего, понурив голову, торопливо зашагала к трапу.
Убби зарычал и рванулся было за ней, но мы с Гуго повисли у него на руках. Чем, вероятно, спасли ему жизнь, потому что стрелки на буксире тут же все как один навели баллестирады на Сандаварга. Он мог бы стряхнуть нас словно щенков, учитывая, что мне вдобавок приходилось удерживать его одной рукой. Но, видимо, тоненький лучик здравомыслия все-таки пробился в затуманенный жаждой мести разум Убби. Дернувшись несколько раз для проформы, северянин угомонился. А когда Владычица поднялась на бронекат, наш краснокожий друг лишь утробно рычал и сверлил глазами Кирка, но иной агрессии не проявлял.
Два довольно скалящихся головореза тут же увели пленницу к трюмному люку, и Кирк велел поднять трап. Но прежде чем его приказ был исполнен, Убби прекратил рычать и обратился к врагу с последним вопросом:
– Эй, Виллравен! Что ты сделал с телом Тунгахопа? Тоже надругался над ним и выбросил в воду или оставил себе для других шакальих забав?
– О, спасибо, что напомнил мне об этом! – наигранно спохватился домар, расплывшись в издевательской улыбке. – Такое суматошное было утро, что мы даже не успели прибраться!.. Сторк, Тиль! – обратился он к стоящим рядом соратникам. – Притащите сюда нашего безголового гостя и ссадите его с бронеката. Уважим этого храбреца: пускай остается со своими приятелями. Может, если они его похоронят, он не воскреснет повторно, и мне не придется убивать его трижды…
Сторк и Тиль спустили по трапу на землю труп Тунгахопа и бросили тот рядом с его головой. Ран у него на теле было даже чересчур много. Похоже, Кирк, выиграв поединок, еще долго кромсал в горячке мечом бездыханного противника. Что было для берсерка очень даже в порядке вещей. Но Сандаварг все равно разразился вслед отъезжающему буксиру новыми проклятьями и успокоился лишь тогда, когда тот превратился в точку на северном горизонте…
– Куда направился этот чокнутый бандит? – поинтересовался Ласло Габор после того, как спустился с «Торментора» и выяснил у нас, что же, черт побери, здесь сейчас происходило.
– Самому хотелось бы знать, – проворчал я, морщась от боли в раненом плече. – Или он решил замести следы, или его следующая цель действительно лежит на Север. Странно, не правда ли? По мне, так Кирку следовало бы сейчас сломя голову драпать на Юг. Ясно ведь, что теперь Север объявит на него охоту. А вторую такую битву Виллравену с остатками сквада не выиграть. И все же из всех маршрутов для бегства он выбирает самый рискованный… Любопытно.
– А вы не думаете, мсье шкипер, что Виллравен решил нанести ответный визит совету Кланов? – спросил де Бодье, довольный тем, что у нас отпала необходимость называть друг друга конспиративными именами. – Он же берсерк, и такая безумная месть вполне в его духе.
– Однако мозги у этого берсерка еще не до конца сожжены его любимым пойлом, – добавил я. – Зачем ему понадобилась Владычица Льдов, если ради ее возвращения он так рисковал? Нет, mon ami, не все здесь так просто! Путь в совет Кланов Кирку заказан, но драгоценный товар по-прежнему у него в руках. Как бы вы сами поступили на его месте?
– Нашел бы на этот товар другого богатого покупателя, раз первый показал себя таким подлецом, – рассудил Гуго – бывший политик и дипломат. – Что проку Виллравену с королевы Юга, а особенно теперь, когда Закатная Стрела разгромлена, Север объявил ему войну и три четверти его бойцов пали в битве. Кирку теперь нужно не пополнение. Даже набери он в короткий срок новый сквад, совет Кланов пришлет вдвое больше убийц и исправит допущенную оплошность. Кирку сегодня позарез нужен мощный союзник. Такой, что возьмет его на службу и оградит от нападок Севера. Вам известна в нынешней Атлантике подобная сила, мсье Проныра?
– Только одна: церковь Шестой Чаши и строители Ковчега. С ними, думаю, совет Кланов воевать не решится. Стоит лишь первосвященнику Нуньесу объявить Северу священную войну, разразится резня, какой Атлантика еще не видывала. Кому это выгодно?
– Виллравену, загрызи его пес! – вступил в разговор мало-мальски успокоившийся Убби. – Если Кланы сцепятся с церковью, им станет не до Кирка. Если не сцепятся, все равно он будет в выигрыше, так как, пойдя на службу церкви, он автоматически получит ее защиту. И Владычица Льдов – хорошая плата, чтобы купить дружбу и покровительство Нуньеса.
– А мне казалось, что королева Юга и церковь Шестой Чаши всегда жили в дружбе, – удивился Ласло. – По крайней мере не припомню, чтобы у них случались конфликты.
– Если это так, мсье, то почему после падения Юга Владычица искала себе защиту где придется, а не направилась прямиком в Аркис-Грандбоул? – полюбопытствовал у капитана Сенатор. И сам же ответил на свой вопрос: – Королева дружила со всеми городами, пока она распоряжалась водой и у нее была Кавалькада. Когда она лишилась того и другого, настал и конец их дружбе. Церковь расплачивалась за воду так же, как все остальные, без каких-либо скидок. И за все время существования выплатила Югу огромную дань. Церковь могла бы иметь свои танкеры и экономить на них средства, но ей это было запрещено. Юг забрал у церкви как минимум половину ее богатств, и она, надо понимать, сильно на него за это обижена.
– Это что же, теперь Владычице предстоит ответить Нуньесу за все вековые обиды ангелопоклонников на южан? – спросил Габор.
– Нуньес строит Ковчег, – подхватил я начатую де Бодье мысль. – Ему нужны не только люди, стройматериалы и техника, но и средства, какие воодушевят паству, поддержат в ней энтузиазм и еще больше укрепят веру. Ангелопоклонники ждут Новый потоп, готовятся сражаться с водой, и тут к ним в руки попадает сама «водяная» королева. Чем не ангельское знамение? Неважно, что королева – бывшая и что она давно не распоряжается земными водами. У Нуньеса хватит фантазии, как использовать ее в своих интересах.
– Что именно вы подразумеваете под словом «использовать»? – насторожился Ласло.
– Ничего хорошего для Владычицы. Ее могут принести в жертву на алтаре храма Семи Ангелов, дабы Ковчегу в плавании сопутствовала удача. И уж точно ее не посадят на почетное место и не понесут ей дары, чтобы повелительница водной стихии смягчила грядущий гнев потопа. Септианство – кровавая религия, чей краеугольный камень – искупительная жертва. И чем весомее жертва, тем больше милости ниспошлет жертвователю Септет Ангелов. Это же элементарно! А вы, капитан, твердите о какой-то давней дружбе между Великой Чашей и Югом! Да они такие же друзья, как Виллравен и те северяне, с кем он бился в Закатной Стреле.
– Кстати, о Закатной Стреле, – оживился капитан Габор. – Помнится, вы говорили, что мы с командой можем там кое-чем поживиться. Понимаю, что ваш друг погиб и что вы не достигли своей цели, и сочувствую вам. И все же, раз Виллравен убрался из форта, мы с ребятами могли бы покопаться в его закромах. Вряд ли он вывез оттуда в трюме буксира все свое добро. Думаю, там и на нашу долю что-нибудь осталось.
– Скорее всего, так оно и есть, – подтвердил я, – и мы не возражаем, если вы это проверите. Только учитывайте, что Кирк может в любой момент туда вернуться, если ему повезет найти в хамаде прицеп от трофейного буксира.
– Прицеп? – недоуменно переспросил капитан.
– Да, тот самый прицеп, в каком послы совета Кланов привезли с собой армию и какой они бросили где-то в окрестностях форта. Сомневаюсь, что, если вы снова встретитесь с Виллравеном, он поделится с вами по-братски своими богатствами.
– Да, тот самый прицеп, в каком послы совета Кланов привезли с собой армию и какой они бросили где-то в окрестностях форта. Сомневаюсь, что, если вы снова встретитесь с Виллравеном, он поделится с вами по-братски своими богатствами.
– Ну э-э-э… В таком случае мы будем держать наши орудия в боевой готовности, – заверил нас Ласло, явно не желая отказываться от своих грабительских планов.
– Что ж, в таком случае мы за вас спокойны, – пожал я плечами. – Удачной вам охоты! Но сначала окажите услугу: добросьте нас до «Гольфстрима». А по пути я нарисую вам схему форта и отмечу, где какое добро хранилось у Кирка…
…Домар Тунгахоп был обернут в промасленный саван и сожжен на костре из пропитанных маслом дров вечером этого же дня. На церемонии присутствовали все его выжившие на сегодняшний день товарищи: Сандаварг, де Бодье, Малабонита, я и Физз. Капитан Габор рассыпался в извинениях, но предпочел не мешкая вернуться в Закатную Стрелу и успеть поживиться там до того, как туда вернется разбежавшееся отребье или, упаси Авось, уцелевшие хозяева. Впрочем, никто на Ласло не обиделся, ведь за минувшие сутки он дважды спас наши жизни. Да и кем был для него бывший гладиатор и телохранитель Владычицы Тунгахоп, чтобы Габор скорбел по нему наравне с нами?
Убби обмыл мертвеца от крови, потом пришил ему отрубленную голову и заштопал наиболее жуткие раны. После чего произвел над телом скупой воинский обряд – что-то вроде клятвы на оружии и на крови. У перевозчиков подобных обрядов не было, и мы почтили память самоотверженного героя так, как умели. Гуго испросил у Сандаварга разрешение сказать от имени команды прощальную речь, в чем он был большой специалист. Северянин не питал особого уважения к «башковитому толстяку», но отказать ему не посмел. И затем почти четверть часа стоял с кислой рожей и, скрипя зубами, выслушивал посмертный панегирик Тунгахопу. Настолько велеречивый, что если бы покойный мог сам это слышать, он изумился бы тому, каким, оказывается, он был при жизни добродетельным… да что там – практически святым человеком!
Прах Тунгахопа был развеян Убби по ветру с марсовой мачты. Я невольно отметил, что был бы не прочь, чтобы и меня проводили в мой последний путь таким же образом. Улетающее вдаль, быстро растворяющееся в воздухе облачко пепла выглядело чертовски красиво и поэтично. Даже абсолютно далекий от поэзии Физз, и тот, задрав морду, следил за церемонией с несвойственным ему молчаливым благоговением. Старый вояка Тунгахоп, поди, и не думал, что удостоится таких роскошных похорон, о каких в эпоху Вседержителей не мечтали даже самые богатые купцы, вожди, церковники и градоправители.
Поминали домара исключительно «мозгобойкой», которую он обожал и к которой незадолго до смерти успел пристраститься. Памятуя наше первое неудачное знакомство со спиртом, теперь мы употребляли его маленькими порциями и хорошо закусывали. Все, кроме Сандаварга. Обычай предписывал ему пить за упокой соратника из его посуды, а Тунгахоп за неимением у нас традиционного северного рога всегда пользовался ковшом. Само собой, что домар наливал ковш не до краев, а иначе он вообще вряд ли дожил бы до своей последней битвы. Но на поминках воин должен был в знак уважения к покойному выпить больше, чем обычно выпивал тот. Поэтому Убби, не мелочась, удвоил для себя привычную порцию «мозгобойки» Тунгахопа. А затем отважно влил ее себе в глотку…
…И сразу же велел, чтобы мы связали его от греха подальше, поскольку он за себя больше не ручался.
Мы поспешили исполнить его просьбу и прикрутили его к мачте всеми веревками, какие отыскались на палубе. Предосторожность эта оказалась вовсе не лишней. Когда спирт шибанул северянину в голову, все его напускное траурное спокойствие в момент улетучилось. На Сандаварга с новой силой нахлынули пережитые им за день эмоции, после чего он словно обезумел. В адрес Кирка понеслись очередные потоки брани, и дуй ветер в ту сторону, куда он укатил, я бы не удивился, если бы эти проклятья долетели до адресата. Также меня бы не удивило, если бы Убби схватил оружие и отправился пешком за Виллравеном по следам его буксира. Но первым делом скорбящий разбил бы голову не Кирку, а мне. По крайней мере именно это он пообещал сделать, если мы немедля его не развяжем и будем дальше мешать его кровавому возмездию.
Разумеется, у нас и в мыслях не было подчиняться этим угрозам. Наоборот, мы пожалели, что связали невменяемого товарища обычными веревками, а не сковали цепями, что остались у нас с тех времен, когда мы держали у себя в плену дона Риего-и-Ордаса. Благо пьяница был надежно обездвижен и не мог перетереть путы, хотя рвался из них так, что едва не раскачивал мачту. В связи с чем возникла другая проблема: веревки так сильно врезались в тело Сандаварга, что продолжай он в том же духе, в лучшем случае будет покрыт назавтра кровоточащими ссадинами. В худшем – перережет себе вены на запястьях или лодыжках и умрет от потери крови. Сам же он, беснуясь и пуская изо рта пену почище берсерка, не обращал внимание ни на боль, ни на кровь, что сочилась из-под повязок, наложенных поверх его сегодняшних ран.
Не знаю, умирал ли хоть один северянин от того, что спьяну невзначай вскрыл себе вены. Но на трезвую голову Сандаваргу вряд ли понравилась бы такая глупая, бесславная смерть. Нам тоже не хотелось хоронить нашего второго краснокожего друга. Вот только как ему помочь и при этом скоропостижно не скончаться самим? Обычно он даже в гневе сохранял над собой контроль и не причинил бы вред никому из нас. Но к такому Убби я боялся приближаться, даже несмотря на то, что он был связан по рукам и ногам. Сейчас он вряд ли отличал друзей от врагов. Или, вернее, считал врагами всех без разбору – так, как и положено вести себя бешеному зверю.
Хотя нет, одного своего друга северянин все-таки признал. Когда я начал подумывать о том, чтобы угомонить бузотера, стукнув ему по голове обмотанной одеялом железной трубой, внезапно случилось маленькое чудо. А совершил его тот член нашей компании, которому было простительно присутствовать на поминках и не брать в рот ни капли спиртного.
Чудо это было похлеще того, какое свершилось в день знакомства Сандаварга и Физза. В тот день первый на удивление быстро нашел со вторым общий язык, поскольку, как большинство северных воинов, умел говорить на языке животных – хранителей Чистого Пламени. Или, отринув мистику – просто знал и умел воспроизводить подмеченную еще его предками систему звуков, которыми общаются в дикой природе рептилии-мутанты вроде Физза. С помощью этого шипения их можно «уговорить» выполнять несложные действия, что Убби впоследствии не раз нам демонстрировал. И разумный ящер вовсе на него не обижался – напротив, был счастлив поболтать с ним по-свойски. Что немудрено, ведь мы этого не умели, и Физз, прожив бок о бок с человеком не одно десятилетие, изрядно соскучился по родному языку.
Сегодня все случилось с точностью до наоборот.
Пока мы, собравшись в кружок, решали, как быть с Сандаваргом, Физз оставил нашу компанию и пополз прямо к нему. Поначалу мы не обратили внимания на странное поведение ящера – до сей поры ему была чужда безрассудность. А когда спохватились, было поздно – хранитель Чистого Пламени уже стоял рядом с Убби. И пускай в данный момент тот мог причинить вред лишь самому себе, вряд ли Физзу понравится, если его почитатель-северянин осыплет его проклятьями и пригрозит лютой смертью. Конечно, мой хвостатый друг не был легкоранимой и чувствительной натурой. Но все же он был уже стар, и мне не хотелось подвергать его излишним нервным стрессам…
Ящер не отреагировал на мои призывы отойти от пьяного сквернослова, а открыл пасть и заговорил с ним на своем шипяще-свистящем языке. И Убби, который казался к этому часу уже вконец умалишенным, вдруг умолк и прислушался.
Возможно, мне показалось, но в «словах» Физза отчетливо слышались нотки утешения и укоризны. Его речь была совсем недолгой, но произвела на Сандаварга моментальный успокаивающий и частично отрезвляющий эффект. Выслушав ее, северянин поник хмельной головой, тяжко вздохнул и пробубнил в ответ на человеческом языке (видимо, внятно шипеть в таком состоянии он попросту не мог):
– Прости меня, хранитель Чистого Пламени, за мою грубость и несдержанность! Только тебе здесь позволено стыдить Убби Сандаварга, и я благодарен тебе за твою откровенность. Ты прав: я и впрямь, загрызи меня пес, сильно погорячился.
– Щелофек – хлупый сферь, – согласился с ним Физз. – Уппи крищать, палупа фаляться! Уппи польше не налифать!
– Твоя правда, хранитель! – кивнул Сандаварг. – Все, баста, уже не наливаю, молчу и больше не тревожу твой покой. Мое слово! Если что случится… сразу меня разбуди… Если не проснусь… просто укуси меня побольнее… Я не обижусь… Тебе можно… Ты же все-таки… священный зверь… А это значит… что…