Все шипы на нем были вставными и крепко запрессованными в ядро. Тем не менее они поддались Сенатору, когда он подступил к ним со своими инструментами и извлек их из посадочных отверстий. Вернее, он вытащил всего четыре шипа, установленных по той окружности ядра, на какую приходилось большинство наносимых им ударов. На большее у Гуго не хватило времени, но и четырьмя зарядами Сандаварг мог теоретически обойтись.
Сами заряды были сделаны из смеси пороха с какой-то воспламеняющейся при резком сжатии хренью, название которой я не запомнил. В каждое из отверстий ее поместилось грамм по сто. Затем шипы были вставлены обратно, но не до конца, и закреплены так, чтобы не выпасть при вращении кистеня. Обращаться с ним после такой модернизации следовало крайне бережно, а наносить удары рекомендовалось строго по цели. И чем точнее, тем лучше. В этом случае детонация взрывчатой смеси выталкивала шип из гнезда и загоняла его в тело врага словно крупнокалиберную пулю. И если простой удар кистенем вряд ли остановил бы берсерка, способного драться даже с перебитыми конечностями, то урон от такого попадания он уже вряд ли проигнорирует.
Однако на практике все оказалось куда сложнее. Виллравен был воистину неуязвим. Он вертелся, как вихрь, и умудрился не пропустить ни одного удара. Зато наш друг пропускал их регулярно. Вдобавок ему приходилось следить, чтобы брат Ярнклот не долбанул случайно по плитам или перилам. Но Сандаварг не был бы Сандаваргом, если бы позволил врагу убить себя совершенно безнаказанно. Даже если враг дрался гораздо лучше, Убби смог нащупать слабину в его, казалось бы, несокрушимой тактике.
«Поддаться, чтобы победить», – для гордых северян эта уловка была, как правило, неприемлема. Но на что ни пойдешь, если выиграть судьбоносную схватку за счет одного лишь мастерства тебе не светит. Прикинуться оглушенным означало вселить в Кирка уверенность в скорой победе. А когда тебя отделяет от нее всего шаг, трудно устоять перед искушением забыть об осторожности и закончить поединок одним решительным наскоком.
Играть в поддавки с противником, который сильнее тебя, – занятие чрезвычайно рискованное, не сказать самоубийственное. Что и доказал пропущенный Убби удар мечом по макушке. Но дело того стоило. Виллравен почуял близость победы и попер напролом. И хоть Сандаварг не смог провести нужную атаку, он нашел другой выход из опасного положения. Причем такой, какой Сенатору при всей его смекалке не пришел на ум даже в качестве запасного варианта.
Сандаварг не смог встретить врага достойным ударом, но время стукнуть кистенем по щиту у него нашлось. А большего и не потребовалось. Один из начиненных порохом шипов детонировал, и взрыв выбросил шип-пулю из отверстия. Она тут же врезалась в щит и была потрачена напрасно, но сам заряд – нет. Его мощности хватило на то, чтобы ядро буквально выстрелило в противоположную сторону. Вряд ли оно улетело бы далеко, но в первые мгновения полета его убойная сила была достаточно велика.
Убби и замахнувшегося мечом Кирка разделял всего шаг, когда брат Ярнклот шарахнул последнему в левую половину груди и сшиб его с ног. Возможно, этим бы все и закончилось, и Виллравен отделался бы лишь сломанными ребрами, если бы от первого взрыва не сдетонировали оставшиеся три заряда. Два шипа также ушли мимо цели, угодив в мост и в небо, но одна тупоконечная пуля калибром с абрикос попала туда, куда долю секунды назад шибанул кистень.
Выстрел был сделан по Кирку практически в упор. Заполучив в груди дыру, он был отброшен на несколько метров назад. Но берсерк так легко не сдавался. Упав, он тут же начал искать свой меч и пытаться подняться на ноги. Это выглядело довольно жалко, но на агонию тоже не походило.
Его феноменальная живучесть объяснялась еще и тем, что пуля чудом не задела аорту и прочие крупные сосуды. Кровь потоком текла у него из раны и изо рта, но Виллравен пускал кровавые пузыри и упорно отказывался признавать себя мертвым. Конечно, переспорить смерть было не в его власти, и через минуту-другую она его все равно бы настигла. Вот только Убби не собирался дожидаться, когда это произойдет. Формально поединок был еще не окончен, и Кирк всячески давал понять, что желает его продолжать.
Отбросив щит и утерев заливающую ему глаза кровь, Сандаварг подобрал меч, подошел к сумевшему встать на колени Виллравену и бросил перед ним его оружие. Берсерк захрипел, изрыгнув новый поток крови, судорожно вцепился в меч и, опершись на него, стал подниматься на ноги. Глядеть на это спокойно было нельзя, особенно представив, какую боль испытывает Кирк. А Убби, отступив от него на три шага, вновь взялся раскручивать лишившегося половины «зубов» брата Ярнклота.
Два залитых кровью врага стояли друг напротив друга, готовые сшибиться насмерть теперь уже точно в последний раз. Исход поединка был предрешен, но наверняка даже раскольники восхитились сейчас недюжинной стойкостью вражеского главаря.
– Я же предупреждал: мое зелье для тебя слишком крепкое! – выкрикнул Сандаварг, хотя вряд ли умирающий берсерк понимал смысл его слов. Зато их слышали все остальные, к чему Убби прежде всего и стремился. – Хэйл, брат Ярнклот! Хэйл, брат Ярнскид! Хэйл, Гуго Большая Башка и его огненный порошок!
– Стой… И умри! – не сказал, а выкашлял с кровью Кирк и, занеся дрожащими руками меч над головой, шагнул навстречу противнику…
…И собственной погибели.
Все еще дымящийся брат Ярнклот описал стремительный полукруг, перебил домару руку с мечом и угодил тому в висок, вмяв череп и сломав шею. Изувеченная голова Кирка безвольно упала на плечо, но он все-таки успел сделать шаг и резко опустить меч. Не будь Убби начеку и не отскочи вбок, рядом с одной раной на его голове возникла бы другая и наверняка смертельная. Но клинок разрубил воздух и, со звоном ударившись о мост, вновь выпал из руки берсерка. А вслед за мечом упал и сам Кирк, после чего его тело содрогнулось в коротких конвульсиях и замерло. На сей раз – окончательно…
Израненный Убби стоял над телом поверженного домара и, не выпуская из руки кистень, глядел на приближающихся к нему десятерых северян. Многие из них также были ранены, а один – тот, что не мог передвигаться без посторонней помощи, – опирался на плечи товарищей.
Руки северян были пусты – все свое оружие они рассовали в ножны и разгрузочные перевязи. И все же мы не до конца доверяли выжившим врагам и держали их на прицеле баллестирад. А позади них, сгрудившись и ощетинившись копьями, шли раскольники. Они явно не верили в то, что с Рощи снята осада, и боялись, что захватчики передумают и вернутся на оставленные ими позиции.
Дойдя до середины моста, северяне остановились. Я гадал, кто же из них возьмет на себя роль нового вожака, но, похоже, они это еще не решили. И потому просто стояли и вопросительно взирали на Сандаварга, дожидаясь, что тот им скажет.
Поняв, что никто не осмеливается заговорить с ним, Убби отмотал с запястья цепь, опустил оттягивающий руку кистень на мост, затем указал на труп Кирка и молвил:
– Я ненавижу берсерков, но готов признать, что ваш домар бился достойно. Есть среди вас те, кто сомневается, что я сражался с вашим домаром так же достойно, как он со мной? Или те, кто не расслышал, как я предупредил его о том, что тоже принял накануне одно зелье?
Северяне угрюмо переглянулись. Но поскольку дальнобойного оружия у победителя не было, Виллравен умер не от яда, и все отлично слышали, как он высмеивал зелья Убби, заявить ему протест никто не решился.
– Давайте, возразите мне здесь и сейчас или молчите об этом вечно! – повторил Сандаварг. Честно говоря, накинься северяне на него скопом, и израненному победителю придет быстрый и уже бесславный конец. Наверняка кого-нибудь из них подмывало крикнуть «Убьем собаку, братья!» и поквитаться за домара. Но наши скорострельные «Эстанты» и раскольничьи копья явственно намекали побежденным на то, что лучше им от этого воздержаться.
– Ваш поединок был честным! – в конце концов осмелился открыть рот кто-то из них. Прочие северяне поддержали товарища утвердительным бормотанием и дружными кивками.
– Да будет так, загрызи всех нас пес! – провозгласил Убби, после чего тоже подтвердил, что меч Кирка не отбил ему память: – Мое слово сказано и остается в силе: вы мне больше не враги, поэтому можете проваливать на все четыре стороны… Вернее, на три, потому что в Корабельной Роще вам больше делать нечего. Ни вам, ни этому шакалу Нуньесу! Прямо так ему и передайте, когда вернетесь на его дерьмовый Ковчег.
– Незачем нам туда возвращаться, – отозвался все тот же северянин, видимо, получив негласное одобрение говорить от имени всех. – Да и не с чем, сам же видишь! У Кирка был договор с церковью, но раз мы его не выполнили, зачем ей соблюдать соглашение с нами?.. Послушай, раз уж все так обернулось, просто отдай нам тело Кирка, выпусти нас, и мы уйдем. А куда – это тебя уже не касается… По рукам?
– По рукам, – не стал возражать Сандаварг. – Забирайте тело и оружие своего домара – это ваше право. Также, если хотите, можете осмотреть вашу разбитую развалюху – возможно, там тоже кто-нибудь выжил.
Северяне снова начали переглядываться, только на сей раз не угрюмо, а с нескрываемым удивлением. Удивленными были и возгласы, какие они при этом издавали.
– Погоди-ка! – обратился к Сандаваргу головорез-переговорщик. – Мы правильно расслышали: ты сказал, что нам можно забрать также меч домара?
– Да, загрызи вас пес, именно это я и сказал! – раздраженно подтвердил Убби. Ему хотелось поскорее покончить с болтовней и спокойно перевязать свои раны.
Недоумение северян объяснялось просто. У них было принято, что в таких поединках победитель присваивал себе оружие побежденного. И чем важнее был поверженный враг, тем сильнее ценился оставленный им трофей. Ну а про ценность меча Виллравена и говорить нечего. Такое легендарное оружие не прибрал бы к рукам, а тем более заслуженно, только сумасшедший… Или Убби Сандаварг, у которого вдруг обнаружилась неслыханная по северным меркам широта души.
– Но… почему так? Ведь Кирк не отдал тебе тогда секиру Тунгахопа, – продолжал недоумевать переговорщик.
Прежде чем ответить, Убби вновь подобрал меч, взвесил тот в кулаке, неторопливо покрутил перед собой, оглядел клинок, испачканный его же собственной кровью… Возможно, так же оценивал свое оружие и Кирк, когда впервые взял его в руки. Разве что домар остался доволен приобретением и забрал его себе. А Сандаварг, немного поиграв с мечом, вложил его в руку мертвого берсерка и на том завершил свое знакомство с трофеем.
– Грубоват и не слишком удобен, – поморщившись, заключил Убби и снова обратился к северянам: – Но я запомню этот меч, и памяти о нем мне будет вполне достаточно. А вы запомните, какое одолжение я всем вам оказал. И когда вы проспитесь после тризны по своему домару и ваши мозги вновь начнут соображать, вы будете знать, что ваш домар погребен вместе со своим боевым оружием, а не с пустыми руками. И что такую великую честь оказал Кирку я – человек, который сам никогда не удостоился бы от него подобной чести! О чем это говорит?.. О том, что Убби Сандаварг закончил войну с вашим сквадом и не желает больше проливать кровь братьев-северян! И вы накрепко запомните это, а иначе, клянусь предками!..
– Нет нужды рассказывать нам о том, что будет иначе, – перебил его переговорщик, покосившись на лежащий у ног Убби окровавленный кистень. – Разве кто-то спорит? Мир, значит, мир… Мы благодарим тебя за твой поступок! И хотим подарить тебе кое-что взамен… Вернее, кое-кого. Если, конечно, вы не прикончили этого человека, когда перевернули наш бронекат.
– О чем ты толкуешь, загрызи тебя пес? – дошла очередь недоумевать и до Сандаварга.
– Насколько нам известно, вы разыскиваете Владычицу Льдов, так? – поинтересовался у него северянин.
– Да, это верно, – не стал отрицать незадачливый похититель Владычицы из Закатной Стрелы. – И ты хочешь сказать, что она тоже здесь, на вашей развалюхе?!
Я, Малабонита и Гуго переглянулись – судя по нашим вытянувшимся от испуга рожам, мы подумали об одном и том же. Не может быть! Неужто королева Юга все это время находилась в считаных шагах от нас? А мы-то сдуру разгромили ее тюрьму, даже не подумав, какую непоправимую ошибку совершаем! И если мы, кретины, своими же руками убили Владычицу и ребенка Дарио, нет и не будет нам на этом свете прощения!..
К счастью для всех нас, наши страхи оказались напрасными.
– Конечно, ее тут нет, – ответил головорез, и у нас сразу отлегло от сердца. – Зачем нам было тащить с собой на войну беременную бабу? Кирк отдал ее Нуньесу в тот же день, когда встречался с ним. И сейчас Владычица наверняка по-прежнему у него… Нет, я говорил не о ней, а о том ублюдке из церковного синода, которого первосвященник послал сюда вместе с нами для того, чтобы предложить Шишке отдать нам Рощу по-хорошему, без кровопролития. Иерарх Октавий – так зовут этого песьего сына… Или звали, если он по вашей вине уже мертв. Шишка послал Октавия к черту с его предложением, и когда началась заваруха, Кирк велел ему спрятаться в трюме. Уверен, он до сих пор там, живой или мертвый. Но если вам повезет, вы вытрясите из него много полезных для себя сведений…
Живой, но покалеченный Октавий обнаружился именно там, куда указали нам северяне. Они же помогли Сандаваргу (я, Малабонита и Гуго продолжали на всякий случай дежурить у баллестирад) вытащить иерарха из перевернутого бронеката. Вместе с ним оттуда же извлекли трех северян: шкипера и бортстрелков. Один стрелок, правда, свернул себе шею, но остальные выжили, хотя тоже получили травмы – к счастью для них, нетяжелые.
У Октавия, помимо ушибов, было вдобавок сломано предплечье. Не привыкший к страданиям и боли, важный церковный чин пребывал в шоке. Он все время стонал и бредил, умоляя пощадить его и не оставлять сиротами его маленьких детей и больную жену. Выпытывать из него сейчас что-либо было бесполезно. Поэтому нам пришлось сначала поднять его на «Гольфстрим», оказать ему врачебную помощь и дать немного отдохнуть.
А пока он набирался сил, мы разбирались с последствиями этой короткой войны, что была развязана не нами, но которую именно нам выпала участь закончить.
Забрав раненых и тело вожака, северяне покинули Корабельную Рощу так быстро, как только смогли. Но опасались они уже не нас, а мести хозяев, которым наше присутствие придало смелости и воинственности. Мы очутились в непростом положении. Потерявшие сегодня много единоверцев, раскольники загорелись жаждой отмщения. Вот только их благородный порыв шел уже вразрез с нашими планами. Нам хотелось, чтобы Шишка сотоварищи прежде всего позаботились о своих раненых и оказали последние почести павшим. Однако хозяева рвались в битву и звали нас с собой, слушать не желая о достигнутом с захватчиками перемирии. А также просили выдать им на суд иерарха Октавия. Что тоже было справедливо, но и это их требование мы не могли выполнить.
Мне стоило больших трудов удержать раскольников от нового кровопролития и убедить старосту в том, что потерявшие вожака северяне сполна получили по заслугам. На наше счастье, вскоре наступила ночь, а в темноте доселе мирным труженикам было за матерыми вояками не угнаться. Продолжая громко возмущаться и упрекать нас в излишнем милосердии к врагу, хозяева все-таки вернулись в крепость, где занялись более нужной и полезной работой. А мы смогли наконец-то перевести дух. Что ни говори, а отказ Шишки от мести стал для нас лучшей наградой. И она была ценнее всех благодарных слов, какие уже сказали и наверняка еще скажут нам раскольники.
После полуночи разразилась гроза, и я, Малабонита и Гуго не сомкнули глаз до рассвета. Клятвы клятвами, но идеальной ночи для захвата «Гольфстрима» скорбящими собратьями Кирка было не придумать. Тем более что израненный Убби не мог драться в полную силу, а до раскольников из-за грома и ливня было не докричаться. Однако все обошлось. Северяне не использовали свой шанс поквитаться за смерть домара и разжиться новым бронекатом, и к утру на размытой хамаде не осталось даже их следов.
Впрочем, кое в чем дождь оказался нам полезен. Стекающие в ров ручьи вымыли из песка обе пушки и ядра, что слетели с палубы буксира, когда он кувыркался по склону. Бросать такое оружие было нельзя, тем более что хозяева на него не претендовали; подобно столичным единоверцам, они считали пушки и порох порождениями Багряного Зверя и не желали даже прикасаться к ним. Зато от прочего оставшегося там добра, какое не унесли с собой северяне, раскольники не отказались. И с рассветом уже вовсю потрошили утробу буксира, попутно разрезая на части и его.
Погрузив трофеи на истребитель и забрав из буксирного трюма остатки неразмокшего пороха, мы собрались было отправиться обратно в столицу, а пленника допросить где-нибудь на полпути туда. Но, взглянув на крепость и копошащихся повсюду раскольников, я передумал и решил извлечь из нашего пребывания здесь кое-какую выгоду.
Выпустив мало-мальски оклемавшегося и начавшего возмущаться Октавия из трюма, я попросил его подняться на мостик. За тем, чтобы рассказать ему о том незавидном положении, в какое он угодил. И не только рассказать, но и показать. С мостика открывался отличный вид на побитые ядрами крепостные стены и выбитые ворота. Жаль, для полноты картины не хватало вчерашних трупов – их к этому часу уже убрали. Хотя и так было понятно, с каким удовольствием Шишка выместил бы свою злобу на первосвященнике Нуньесе. Или, на худой конец, на ком-нибудь из его приближенных. Например, иерархе Октавии.
– Понятия не имею, кто вы такой и что о себе возомнили! Да будет вам известно, что я – полномочный представитель!.. – вознегодовал иерарх, и не подумав садиться на предложенный ему вместо стула ящик. Однако пощечина, какую я ему залепил, вынудила его заткнуться, попятиться и все-таки плюхнуться задницей на подготовленное для него сидячее место.