– Я затаила дыхание, – ответила Ева.
– Она сказала, что это твоих рук дело.
Ева отшатнулась от стола, словно в шоке.
– Правда?
– О да, она толстым слоем намазала масло на хлеб. Все мне расписала. «Смотри, что она со мной сделала. И это после того, как я взяла ее к себе, дала ей кров. Подумать только, она же в полиции работает!» Ну, я ей, конечно, подыграла. «О боже, какой ужас! Надо отвезти вас в больницу, надо позвать Бобби, нет, надо вызвать полицию!» Тут она меня, конечно, тормознула. «Нет-нет, ни в коем случае. Она это сделала, но она сама в полиции работает, и муж у нее – большой человек». В общем, дает мне понять, что опасается за свою жизнь, понимаешь? И вот она заставляет меня сделать запись. Для защиты, говорит она. А я-то вижу, как она это дело поворачивает. Довольно-таки тонко. Не впрямую, но все сказано ясно и понятно. Если не сделаешь, чего надо, она пошлет копию записи в СМИ, мэру, шефу полиции. Они все узнают. Я должна сделать копию – оригинал сохранится у нее – и лично доставить ее тебе в полицейское управление. И ни слова не говорить Бобби. Клятву с меня взяла. – Марни со смехом перекрестилась. – Потом велела разогреть ей суп, а я сунула в него немного успокоительного. Ну, и вино тоже подействовало. Она и отключилась. Я могла бы убить ее уже тогда. Тебе и об этом стоит подумать.
– Я думаю.
– Я обыскала комнату, нашла носок с монетами. И копию дела с компроматом на тебя тоже нашла. Любопытный материальчик. Я все забрала с собой. Она позвонила позже, но я сказала, что не могу говорить. Бобби был рядом. Я сказала, что перезвоню позже, когда мы вернемся с ужина, когда он заснет. Должна тебе признаться, ей это очень не понравилось. Хотя, раз у тебя ее телефон, можешь сама послушать.
– Она на тебя надавила, – подсказала Ева. – Труди не любила, когда ее заставляли ждать.
– Нет, не любила. Ну а я тоже не промах. «Ой, давайте я скажу Бобби. Мы никуда не пойдем, мы придем к вам и позаботимся о вас». Я знала, что на это она не пойдет. Ну, словом, она приняла еще одну таблетку, а мы пошли ужинать в городе. Долгий был вечер, но – бог свидетель! – это было здорово. Стоило мне состроить глазки – «Бобби, можно нам выпить шампанского?», – как он уже вынимает бумажник. Готов кутить – в определенных рамках, конечно. Для меня это был просто кайф, понимаешь? – Марни втянула носом воздух, запрокинула голову и закрыла глаза, вспоминая, как это было здорово. – Я так завелась… Трахнула его, как только мы вернулись. Ему тоже кое-что сунула, чтобы заснул. А потом я пошла к Труди, надо было закончить разговор.
– Ты взяла с собой орудие убийства?
– Полегче! Я не собиралась пускать его в ход. Давай проясним этот момент, – добавила Марни. – Пусть это будет внесено в протокол. Я чего хотела? Я хотела показать ей носок, оставаясь в образе еще какое-то время. «Что вы наделали? Вы мне солгали! Я все расскажу Бобби! Я иду в полицию!»
Марни расхохоталась, ухватившись за живот.
– Боже! Видела бы ты ее лицо! Она этого не ожидала. Закатила мне оплеуху. Сказала, что у меня истерика, и закатила оплеуху. Сказала, чтоб я делала, что мне велено, и чтоб не смела ей перечить. Если я хочу сохранить свое теплое местечко возле ее сына, лучше мне заткнуться и помалкивать. И делать, что велят. А не то она вышвырнет меня на улицу. Да, она об этом позаботится. – Лицо Марни стало мрачным, в глазах вспыхнула ненависть. – Она опять сказала, что я ничто. В точности как тогда, когда я была маленькой. «Ты ничто, – сказала она, – и не забывай, кто здесь главный». И тут она повернулась ко мне спиной. Носок все еще был у меня в руке. Я об этом не думала, просто не думала. Это просто случилось. Я ее здорово саданула. Она рухнула прямо на колени, и тут я еще добавила. В жизни мне не было так хорошо. И кто теперь ничто? – Она подняла пустой стаканчик. – А можно мне еще? Кофе дерьмовый, но все-таки взбадривает.
– Пожалуйста. – Ева сделала знак Пибоди, а сама встала, чтобы налить воды из кувшина, стоявшего в комнате.
– Этого я не планировала, – продолжала Марни. – Но иногда приходится отклоняться от плана. У тебя там кто-то есть за этим зеркалом?
Ева изучила свое отражение.
– А это имеет значение?
– Просто хочется знать, есть ли у меня зрители. Я ее не убивала, я просто потеряла голову – она меня ударила прямо по лицу.
– Раскрытой ладонью, – кивнула Ева, вспоминая. – Жгучая боль, но не настолько сильная, чтобы оставить след. Она здорово навострилась бить, не оставляя следов.
– Ей нравилась боль. Нравилось причинять боль, нравилось чувствовать боль.
Марни повернулась к зеркалу, и их глаза встретились в его серебристой глубине. Что-то мучительно сжалось внутри у Евы. Она хорошо понимала, что это такое – держать в руке оружие и пустить его в ход. Слепо. Яростно.
– Она была из таких, знаешь, – продолжала Марни, – с садомазохистскими вывертами, но только без секса. В общем, вот что я тебе скажу: она была гребаной извращенкой. Но я не собиралась ее убивать. Она даже не дала мне шанса сказать ей, кто я такая на самом деле. А мне так хотелось полюбоваться на ее рожу, когда я ей скажу, мне это во сне снилось. Чертовски жаль, но уж ничего не попишешь.
– Да, вероятно, это было большое разочарование. – Храня непроницаемое выражение, Ева оглянулась, когда вошла Пибоди с новым стаканчиком кофе, а потом снова повернулась к Марни. – После этого тебе пришлось действовать оперативно.
– Сначала мне хотелось просто убежать, но я быстро сообразила, что к чему. Хотя теперь-то я понимаю – не надо было брать все это барахло. – Марни посмотрела на пуловер. – Но я не смогла устоять. Надо было выждать, взять все это позже, но на меня как будто что-то нашло.
– Ты знала, что соседний номер свободен.
– Да. Горничная сказала. Думала, может, мы захотим поселиться рядом, дверь в дверь. Нет уж, спасибо. К счастью, окно там было открыто, а то пришлось бы мне чиститься да переодеваться прямо на платформе пожарной лестницы, а потом спускаться, топать за угол и входить через главный вход. Гостиница паршивая, служба безопасности – полное дерьмо. Я не думала, что кто-нибудь заглянет в соседний номер. Я же оставила след, ведущий вниз по лестнице. Открытое окно, мертвая женщина, кровавый след. Я была осторожна.
– Ты все продумала, – согласилась Ева. – Только не надо было утром самой идти. Надо было, чтобы Бобби ее нашел.
– Зато так было гораздо веселее. Надо же когда-то и свой законный кайф словить. Но вот чего я не ожидала, так это что вы с Рорком там появитесь. Чуть было не упала от неожиданности. Вот уж не думала, что вы придете к старой суке. Пришлось импровизировать.
– Тебе небось пришлось попотеть. Ты же оставила телефон, носок, окровавленные полотенца в соседнем номере, пока мы осматривали место убийства.
– Точно. Но я решила: даже если вы их найдете, все равно у вас нет причин меня подозревать. Ну, а на следующий день я немного подстраховалась. Взяла барахло, вышла, распихала все по разным утилизаторам, пока гуляла, осматривалась, подыскивала подходящее место. Я знала этот бар, я ведь когда-то жила в Нью-Йорке.
– Я знаю.
– Да брось, не гони, – фыркнула Марни.
– Ты проболталась, когда вы покупали сосиски. Не то сказала. В тот день я прикрепила «маячки» к вам обоим, подстраховалась.
На миг лицо Марни лишилось всякого выражения, потом на нем промелькнула досада. Она пожала плечами.
– Бобби поскользнулся.
– Ты все равно завязла по уши, Марни. К тому же за сотрудничество тебе зачтется, так что не морочь мне голову. Даже не начинай. Труди мертва, и у нее остались все эти деньги. А между ними и тобой стоит Бобби. Скучный Бобби.
– Думаешь, все дело в деньгах? Деньги – это всего лишь глазурь, но не торт. Главное, – это расплата. Она получила по заслугам. Сама прекрасно знаешь, она получила по заслугам. Бобби – зануда, но парень он неплохой. Если я его слегка подтолкнула, это был просто минутный порыв, больше ничего. Так, подкинула работенку. Специально для тебя. Чтобы ты продолжала искать невидимку. И я пыталась втащить его назад. У меня свидетели есть. – Марни с обиженным видом отхлебнула кофе. – Давай подведем черту. У тебя на руках мертвая шантажистка. И она первая меня ударила. Я уничтожила диск с записью, которую она заставила меня сделать. Я все диски уничтожила, твое досье тоже. Услугу тебе оказала. Если бы я хотела бабок срубить, я бы эти диски тебе предъ-явила. Но я этого не сделала, а знаешь почему? Потому что тогда – давным-давно – она посадила нас с тобой в одну лодку. Я могла бы подождать и разругаться с Бобби после возвращения в Техас. Чего-чего, а времени у меня навалом.
– Но ведь ты не собираешься возвращаться в Техас. Ты летишь на Бали, верно?
Опять на губах у Марни промелькнула улыбка.
– Я об этом подумываю. Многие люди, которым она отравила жизнь, будут рады, что я с ней поквиталась, да и ты могла бы спасибо мне сказать. Она издевалась над нами, Даллас, она из нас все соки высасывала. Как кошка с мышками играла. Ты же знаешь. И ты знаешь, что она получила по заслугам. Мы с тобой обе там были, знаем, что к чему, ты бы на моем месте сделала то же самое.
– Но ведь ты не собираешься возвращаться в Техас. Ты летишь на Бали, верно?
Опять на губах у Марни промелькнула улыбка.
– Я об этом подумываю. Многие люди, которым она отравила жизнь, будут рады, что я с ней поквиталась, да и ты могла бы спасибо мне сказать. Она издевалась над нами, Даллас, она из нас все соки высасывала. Как кошка с мышками играла. Ты же знаешь. И ты знаешь, что она получила по заслугам. Мы с тобой обе там были, знаем, что к чему, ты бы на моем месте сделала то же самое.
Ева вспомнила, как они встретились глазами в зеркале. Что она увидела в глазах Марни. Что увидела в своих глазах.
– Это ты так считаешь.
– А так и есть. Меня за это не осудят. Нет, не осудят, когда узнают, что она собой представляла, что она делала. Может, нападение с причинением. Я отсижу за это пару лет. И за фальшивую ксиву. Но убийство? Ты мне это не пришьешь.
– Думаешь, не пришью? А вот посмотрим. – Ева вскочила на ноги. – Марни Ральстон, вы арестованы за убийство Труди Ломбард. А также за покушение на убийство Бобби Ломбарда. Далее мы включим в обвинение подделку удостоверения личности, ложные показания, данные полиции. Ты просидишь больше, чем пару лет, Марни. Это я тебе гарантирую.
– Да пошла ты! – рявкнула Марни. – Выключи запись, выставь отсюда свою напарницу, чтобы остались только мы с тобой. А потом скажешь мне, что ты на самом деле чувствуешь.
– Я тебе прямо сейчас скажу, что я на самом деле чувствую. Под запись или без, мне все равно.
– Ты рада, что она мертва.
– Ошибаешься. – То, что стискивало ее изнутри, вдруг ослабло. Потому что Марни ошибалась. – Если бы это зависело от меня, Труди сейчас была бы в тюрьме. Точно так же, как и ты. Она сидела бы в тюрьме за то, что сделала со мной, с тобой, за всех девочек, которых она мучила, за всех женщин, которых шантажировала. Это правосудие.
– Это чушь собачья.
– Нет, это моя работа, – перебила ее Ева. – Но ты не оставила мне возможности ее выполнить. Ты взяла кистень и раскроила ей череп.
– Я же говорю, не собиралась я ее убивать.
– Может, и нет, – перебила Ева, – но ты на этом не остановилась. Пока она лежала на полу, истекая кровью, ты украла ее вещи. Ты использовала Бобби – ни в чем не повинного человека. Ты вылезла из постели, где занималась с ним любовью, и убила его мать. А потом ты смотрела, как он оплакивает ее. Ты отправила его в больницу, просто чтобы, как ты сама говоришь, подстраховаться. Ты сделала с ним то, что она пыталась сделать со всеми нами. Ты превратила его в ничто. Если бы я могла, засадила бы тебя только за это.
Ева оперлась руками на стол и наклонилась так, чтобы их лица оказались на одном уровне.
– Я не такая, как ты, Марни. Ты выглядишь просто жалко: отнимаешь и разрушаешь чужие жизни ради того, что давным-давно уже кончилось.
Вот теперь появились настоящие слезы, слезы гнева, засверкавшие в глазах Марни.
– Это никогда не кончается.
– Ну, у тебя будет много времени, чтобы об этом поразмышлять. От двадцати пяти до пожизненного. Я не такая, как ты, – повторила Ева. – Я коп. И я доставлю себе удовольствие: лично отведу тебя на оформление.
– Ты лицемерка. Лгунья и лицемерка.
– Можешь думать что хочешь, но сегодня ночью я буду спать в своей постели, и я буду спать крепко. – Ева подхватила Марни под руку и заставила ее подняться. Вытащив наручники, она застегнула их на запястьях у Марни. – Пибоди, будь добра, закончи тут все.
– Меня выпустят через полгода, – сказала Марни, когда Ева вывела ее в коридор.
– Мечтать не вредно.
– А Бобби оплатит услуги адвокатов. Она это заслужила! Признай это! Она это заслужила. Ты ее ненавидела не меньше, чем я.
– Ты меня раздражаешь, – устало ответила Ева. – Ты украла у меня шанс встретиться с ней лицом к лицу, сделать мою работу и заставить ее заплатить за все, что она натворила.
– Мне нужен адвокат. Мне нужна консультация психиатра.
– Получишь и то и другое. – И Ева втолкнула ее в лифт.
Когда она вернулась в свой кабинет, следом за ней вошла Мира. Она плотно прикрыла за собой дверь.
– Вы отлично провели допрос.
– Мне просто повезло. Ее тщеславие сыграло мне на руку.
– Вы ее раскусили, а ей не удалось раскусить вас.
– Она промахнулась, но совсем ненамного. Мне приходилось убивать, и я знаю, что во мне есть склонность к насилию, поэтому я способна убивать. И тогда, и сейчас. А вот умышленное убийство – это совсем другое. Я не увидела этого в моем отражении. Но все дело в том, – добавила Ева, – что и она в своем отражении этого не увидела.
– Но вы увидели правду, а она нет. Она не хочет видеть. Знаю, вам нелегко далось то, что вы сделали. С самого начала вам было нелегко. Как вы себя чувствуете?
– Мне придется съездить в больницу и рассказать Бобби, что она сделала и почему. Мне придется поехать туда и разбить ему сердце. Этот шрам останется у него навсегда. Если бы не это, я могла бы чувствовать себя гораздо лучше.
– Хотите, я поеду с вами?
– Потом. Потом ему может кто-нибудь понадобиться. Это ему решать. Но, мне кажется, дурную весть я должна сообщить ему сама. Поговорить с ним с глазу на глаз. Я ему обязана. Как вы думаете, может, мне связаться с его партнером? Они близкие друзья. Скажу ему, чтобы прилетел сюда.
– Я думаю, Бобби повезло, что у него есть такой друг, как вы.
– Друзья для того и существуют, чтобы протянуть руку помощи, даже если вам кажется, что вы этого не хотите, что вам это не нужно. Спасибо вам, что пришли сюда. Вы могли бы протянуть мне руку помощи, если бы она мне понадобилась. Но со мной все в порядке.
– Тогда заканчивайте. Не буду вам мешать.
Час спустя Ева сидела рядом с Бобби в его больничной палате, беспомощно глядя на слезы, текущие по его лицу, и чувствуя себя глубоко несчастной.
– Этого не может быть, Ева. Это какая-то ужасная ошибка. Ты допустила ошибку.
– Никакой ошибки нет. Мне жаль Бобби, но я не знаю, как еще тебе об этом сказать, я умею только так – напрямую. Она тебя использовала, она все это спланировала. Кое-что она задумала давным-давно, когда ей было тринадцать лет. Она утверждает, что не собиралась убивать твою мать. Наверное, это правда, это был спонтанный порыв, у нее это всегда похоже на спонтанный порыв, может, так оно и есть на самом деле. Но все остальное, Бобби… Я знаю, выглядит ужасно, но все остальное правда: она все спланировала заранее, она лгала, она использовала тебя. Она не та, за кого себя выдавала, той женщины не существует.
– Она… она просто не способна…
– Это Зана Клайн Ломбард была не способна. А Марни Ральстон вполне способна. Она созналась, Бобби, она мне рассказала все от начала до конца.
– Но мы же были женаты все эти месяцы, мы жили вместе. Я знаю ее.
– Ты знаешь только то, что она позволяла тебе знать. Она профессиональный манипулятор, у нее уголовное досье длиной в мою руку.
– И кто же я такой после этого? – Бобби сжал руку в кулак и стукнул по больничной кровати. – Кто я теперь такой?
– Ты жертва. Но тебе не обязательно оставаться жертвой. Она попытается сыграть на твоих чувствах. Она будет плакать и просить прощения, она скажет, что задумала все это еще до того, как узнала тебя по-настоящему, что она полюбила тебя, но было уже поздно. Она скажет, что в этом она никогда не лгала, она будет уверять, что сделала это ради тебя. Она найдет правильные слова. Ты не должен поддаваться, Бобби, ты же не хочешь снова стать жертвой.
– Я люблю ее, Ева.
– Ты любишь дым. Вот все, что она собой представляет. – Ева нетерпеливо поднялась. Угли гнева тлели у нее в груди. – Делай что хочешь. Я не могу тебе помешать. Но одно я могу сказать: ты заслуживаешь лучшего. Я думаю, двенадцатилетнему мальчишке требовалось немалое мужество, чтобы тайком приносить мне еду, пытаясь хоть немного облегчить мою жизнь в вашем доме. И сейчас тебе потребуется мужество – взглянуть в лицо тому, что тебя ждет. Я сделаю все, что смогу, чтобы тебе было легче.
– Моя мать мертва. Моя жена в тюрьме по обвинению в ее убийстве, в покушении на мою жизнь. Ради всего святого, что ты можешь сделать, чтобы мне стало легче?
– Наверное, ничего.
– Мне надо поговорить с Заной. Я хочу ее видеть.
Ева кивнула.
– Что ж, ты имеешь право на свидание, как только тебя выпишут.
– Всему этому есть какое-то объяснение, вот увидишь.
«Ты не увидишь, – подумала она. – Наверно, ты просто не можешь увидеть. Или не хочешь».
– Удачи тебе, Бобби.
Ева отправилась домой. Ее преследовало тягостное чувство: она успешно закрыла дело, но ей казалось, что она проиграла. Ей не удалось прекратить манипуляции Марни Ральстон: им подвергнется Бобби, а может, и государственная система.
Она закрыла дело, но оно так и не закончилось. Некоторые дела, подумала Ева, никогда не кончаются.
Она вошла в дом, хмуро глянула на Соммерсета.
– Давайте продлим мораторий еще на несколько часов. Я чертовски устала, у меня нет сил возиться еще и с вами.