Но она ответила!
– Алло! Костя, вы?
– Да! Женечка, как вы там?
– Хорошо! Очень интересно! Но кручусь как белка в колесе!
– А мы с Пафнутием скучаем, Женя!
– Знаете, я тоже… скучаю…
– А что вы сейчас делаете, Женя?
– Еду в аэропорт. Встречать одного певца.
– Откуда?
– Из Москвы.
– А сами в Москву не собираетесь?
– Боюсь, в ближайшее время не получится.
– Жаль… Женя, а у вас выходные-то бывают?
– Практически нет. Сейчас нет. Пока мы не выпустим спектакль, вряд ли будет свободная минутка. Но я рада, Костя, что вы позвонили. Вспоминаю с восторгом ваши пельмени…
– А где вы живете, Женя?
– В отеле. Костя, я уже подъезжаю, спасибо, что позвонили, я была очень рада. Пафнутия поцелуйте.
– А я вас целую, Женечка!
Он не был уверен, что она услышала эту фразу. Телефон отключился.
А Константин понял, что пропал. Она там крутится среди театральной богемы, кто знает, может, у нее уже завелся любовник или вот-вот заведется… Певца какого-то встречает… И дирижер этот красив, как Шахрияр. Впрочем, с чего я взял, что Шахрияр был красавцем? Чепуха! Да и Женя не Шахерезада. Но она прелесть, и не оценить этой прелести мог только такой набитый дурак, как я. Но я же оценил? Поздно, брат! Вот если бы сразу… Тогда, быть может, она не уехала бы с этим красавцем, не мыкалась в амстердамском отеле, не ездила бы встречать каких-то певцов, а встречала бы меня с работы, ухаживала за Пафнутием и была бы моя…
Но она будет моей, я этого хочу! Хочу целовать ее, хочу спать с ней, хочу просто быть с ней рядом, и, наверное, я даже мог бы рассказать ей то, что не рассказывал ни одной живой душе. Это моя, только моя тайна, даже отец ничего не знает. А ей, наверное, можно было бы рассказать…
Часть 2 Трио
Я давно не ощущала такого подъема, не чувствовала себя такой нужной! И, должна признаться, что к жизни на Западе я уже приспособлена лучше, чем к московской. Здесь у меня куда меньше недоумений, что безмерно восхищает и радует Фархада.
– Ох, Женька, как мне повезло! Ты же тут как рыба в воде, а Аллочка иной раз становилась в тупик, как и я. Видно, совковость впитана с молоком матери. А тебе хоть бы хны! Да, ты знаешь, Мирон от тебя в полном восторге!
– Мне он тоже нравится. Такой обаятельный! Вот вроде бы ни кожи ни рожи, а чувствуется мужик…
– Я заметил, он нравится женщинам, – как-то грустно улыбнулся Фарик.
Мы на машине ехали в Дюссельдорф, где ему предстояло дирижировать «Тоской».
– Фарик, ты почему так грустно это сказал? Можно подумать, ты женщинам не нравишься!
– Да нет, не в том дело. Просто все как-то глупо в жизни складывается. А впрочем, не хочу об этом говорить.
– Ну и не надо! Расскажи мне лучше про Мирона. Кто он, собственно, такой? Не пойму.
– О, Мирон интересная фигура! Мы с ним выросли в одном дворе. Он из совсем простой семьи, но всегда жадно тянулся к искусству. Помню, нам было лет по двенадцать, он вдруг подошел ко мне и говорит: «Слышь, Узбек (у меня во дворе была кличка Узбек), ты, говорят, в музыке петришь?» Я так удивился!
– Ну!
– А ты можешь сказать, есть у меня музыкальный слух?
– В принципе могу! А тебе зачем?
– Интересно!
– Давай попробуем! Айда ко мне!
– Зачем?
– Ну, я тебя проверю!
– А тут тебе слабо?
– А зачем надо на виду у всех? И потом, у меня дома пианино, с ним легче проверить.
– А ты на пианине хорошо играешь?
– Говорят, прилично. Да ты что, боишься?
У меня сейчас никого дома нет.
– Ладно, пошли.
Я чувствовал себя дико польщенным, Мирон был отпетым хулиганом и большим авторитетом во дворе, сама понимаешь. И слух у него оказался просто великолепным! Я ему это сказал, а он в ответ:
– Слышь, Узбек, если кто во дворе обижать будет, мне скажи! И еще… Ты когда-нибудь в оперном театре был?
– Ну, сколько раз! Меня бабушка водила!
– А это… не скучно?
– Ну, по-разному бывает. Вот мы на Вагнера ходили, мне скучно было.
Он как-то засмущался.
– Знаешь, у нашей соседки пластинка есть, она часто ее заводит, там мужик какой-то поет: «На земле весь род людской…»
– А, это из «Фауста» Гуно.
– Ты эту штуку знаешь?
– Всю оперу? Нет.
– Ну, а вот это про род людской?
– Знаю!
– Я вот сейчас тебе попробую напеть, сможешь определить, правильно я пою или же нет.
– Смогу! Валяй!
И он запел! С одной стороны, это было смешно – такой шкет Мефистофеля поет, а с другой – это было просто здорово! И голос у него был, мальчишеский совсем, но был! Короче, на другой день я отвел его к подруге моей бабушки, которая была аккомпаниатором детского хора. Она его послушала, ахнула, сказала, что у парня абсолютный слух, но в хор ему поздно, вот-вот голос ломаться начнет, но заниматься музыкой ему необходимо, тем более что способности редкие, а он даже нот не знает. Она стала с ним заниматься, совершенно бесплатно, а когда мать Мирона окончательно спилась, забрала парня к себе и даже завещала ему свою крохотную квартирку в Кузьминках.
А потом он куда-то исчез. Говорили разное: то посадили его, то за границу сбежал, короче, сгинул. И вот несколько лет назад, я как раз дирижировал «Фаустом» в Будапеште, такой помпезный спектакль, но состав был отличный, успех нешуточный, и вдруг после спектакля Аллочка мне шепчет: «Фархад, там к вам какой-то человек рвется, странный такой, говорит: “Передай Фарику, что к нему Мирон!”» Я еще не отошел от спектакля, даже сразу и не сообразил. И вдруг смотрю, и глазам своим не верю! Мирон! Шикарно одетый, весь какой-то значительный такой, руки ко мне протягивает и говорит вдруг: «Фарик, а фагот у тебя в первом акте слегка сфальшивил!»
Я начал хохотать как сумасшедший! Обрадовался жутко. Ну, мы пошли с ним посидеть в ресторанчик, и он мне рассказал… История, заслуживающая внимания, как минимум. Короче, он, конечно, авантюрист, и бандитская стихия девяностых не прошла мимо, он, уж не знаю как, но заработал кое-какие деньги и подался, куда бы ты думала?
В Милан! И окончил Миланскую консерваторию!
– Боже мой! По вокалу?
– Да! У него неплохой голос, баритон, но ничего выдающегося, к тому же он прекрасно понимает, что с его внешностью в опере ему мало что светит, но зато с дипломом Миланской консерватории он сможет всегда найти себе применение в оперном деле. Он занялся бизнесом, никак с оперой не связанным, и у него пошло дело. Но ему втемяшилось стать вторым Дягилевым! Он очень умный, трезво себя оценивает и прекрасно понимает, что делать широковещательные заявления пока не стоит. Поэтому он решил для начала не соваться в Париж или Лондон, а сделать русский проект в Голландии. И привлек к этому меня. Мы, наверное, года два обсуждали все по-дробности и пришли к выводу, что проект должен быть максимально доступным и демократичным.
– Согласна! Ну надо же, как интересно. Фарик, а он женат?
– Был. На какой-то певичке из Сочи. У него есть дочка, он их вывез в Европу, а сам с ними не живет. А ты что, глаз на него положила? – засмеялся Фарик.
– С ума сошел! Просто он мне симпатичен.
– Да, это истинно русская натура… И знаешь, у него замечательный вкус, во всем, исключительно одаренный тип.
– А какой у него бизнес?
– Что-то связанное с производством фруктовых соков. Знаешь, что он мне недавно заявил? Что я нагло использую тебя в личных целях…
– Что? – ахнула я.
– Да-да, что ты способна сделать карьеру многим талантливым музыкантам, а я тебя узурпировал…
– Но это же мой выбор!
– Жень, ты пойми, он человек дико увлекающийся, сейчас для него Мунтяну свет в окне…
И он считает, что ты могла бы заняться его карьерой лучше, чем кто-то другой!
– Ерунда! Я вокалистами никогда не занималась, у меня нет связей в этом мире, да и вообще… Я не хочу! С меня хватит. Я его раскручу, а он уйдет к кому-то покруче… Нет, меня моя роль вполне устраивает. Мне хорошо, интересно, я увлечена еще и вашим проектом, а больше мне ничего не надо. А Мунтяну после премьеры, я думаю, заметят и так. Хотя, конечно, Роберт не та партия… Да нет, у него такой волшебный тембр… Любая женщина задрожит и оценит…
– Жень, а у тебя… кто-нибудь есть?
– Что ты хочешь спросить? Есть ли у меня любимый мужчина?
– Ну да, – чуть смущенно улыбнулся он.
– Есть.
– А как его зовут?
– Пафнутий!
– Как?
– Пафнутий!
– Что это такое? Пафнутий!
– Вот такое у него оригинальное имя!
– Ты меня разыгрываешь!
– А хочешь, покажу его фотографию?
– Покажи!
– Вот доедем до места, покажу!
– Договорились! Надо же, Пафнутий!
Но по приезде в Дюссельдорф нам обоим было уже не до лирических разговоров. Фарику поступило предложение возглавить Оперный театр в Ташкенте. Он пришел в смятение.
– Женя, я в растерянности! С одной стороны, я все-таки узбек, а с другой – я в куда большей степени уже европеец. И там, я знаю, придется ставить национальный репертуар, а я эту музыку не люблю. Но, с другой стороны, как я могу отказаться? Это же… Меня не поймут!
– Фарик, скажи, ты этого категорически не хочешь? Мне-то ты можешь сказать честно?
– Категорически не хочу!
– Но боишься обидеть своих соотечественников?
– Ну да.
– Не волнуйся, я что-нибудь придумаю!
– Что можно тут придумать?
– Успокойся и положись на меня! К тому же у тебя уже все расписано на два года вперед.
Я пошлю в Ташкент твое расписание, и они поймут, что просто опоздали. А ты подумай, кого ты мог бы им предложить вместо себя, конечно, желательно тоже узбека.
– А ведь ты права! Есть такой парнишка в Питере. Ему двадцать шесть лет, и для него это было бы… Но они могут не согласиться, у него еще нет имени.
– Короче, Фарик, сейчас ты идешь на репетицию и ни о чем, кроме «Тоски», не думаешь!
А я этим вопросом займусь.
– Жень, ты чудо!
– Подожди, пока еще рано об этом говорить. Только скажи, как зовут этого парнишку из Питера?
– Алишер Махмудов.
– Отлично. Все. Иди!
В его прекрасных черных глазах отразилась детская радость. Даже странно, этот человек так тверд, уверен, властен в общении с оркестром, но совершенно теряется в таких вот ситуациях. Для восточного человека он на удивление бесхитростный. Я уже любила его, как родного брата. Нет, сейчас куда больше, чем родного брата.
Я не спеша выпила кофе с куском творожного торта и прямо в кафе открыла ноутбук, чтобы навести справки об Алишере Махмудове. Потом пошла в свой номер, и тут мне позвонил Мирон.
– Женя, у нас опять катастрофа!
– Что стряслось?
– Только что позвонила Ермилова и отказалась петь. Мы горим синим пламенем! У нас ни одного мирового имени, и кому мы будем нужны?!
– Мирон, подожди, у тебя есть кто-нибудь на примете?
– Есть, Таня Соловьева, но она совершенно не раскручена. На кого будем публику заманивать? Это же кошмар!
– Погоди! Эта Соловьева хорошо поет?
– Божественно, но что с того?
– А знаешь, у меня есть идея.
– Слушаю тебя внимательно.
– Проект имеет уже официальное название, зарегистрированный бренд?
– Пока нет.
– Слава богу! Тогда постарайся скорее его зарегистрировать! И называться он должен «Русский сюрприз». И танцевать ты будешь именно от слова «сюрприз». Неизвестные пока миру имена! Так в сто раз интереснее. И я не знаю Соловьеву, но Мунтяну сведет с ума всех!
Я говорила с ним по скайпу и видела, что он глубоко задумался.
– Вообще-то мысль хорошая, но слово «сюрприз» – не русское.
– А если вспомнить Дягилева, то слово «сезон» тоже не русское…
– Ты права. А что у нас получается? Роберт – молдаванин, дирижер – узбек, Водемон – татарин, Рене – еврей, и выйдет у нас одна только Соловьева русская?
– Тогда так: «Сюрпризы из России». А Россия многонациональное государство.
– Евгения… Ты – голова! Нет, ты мозг! Тебе нет цены! Это такая роскошь может получиться… Супер! Просто супер!
– Послушай, Мирон, ты все-таки там в эйфории не захлебнись.
– Да что ты, великая моя! Я в ближайшие дни регистрирую бренд, и я вот что еще придумал, Женя! Недалеко от Сингла сдается роскошный особняк. Я его сегодня же снимаю, и это будет наша база, которая так и будет зваться: «Российские сюрпризы».
– Да, так лучше, чем «Сюрпризы из России». И здесь европейцы вообще вряд ли уловят разницу, а русские не смогут придраться.
– Кайф, Женечка! А кстати, жить все будут тоже там, ну, кроме Фарика, конечно. Выйдет дешевле, все лучше сдружатся, и еще одно… в таком варианте я куда легче найду спонсоров. Поеду в Казань, в Молдову, хотя нет, Молдова отменяется. Ничего, придумаю…
Он так воодушевился, что мне стало страшно. А вдруг эта моя идея окажется провальной? В самом деле, мода на Россию давно прошла. Одно дело звезды вроде Дроздовского, их уже в России меньше знают, чем на Западе, и совсем другое – никому не известные певцы…
Фарик пришел в гостиницу совершенно измученный. Ему категорически не нравился Каварадосси. Это был шведский знаменитый певец.
– Понимаешь, он дубина! Ему нельзя петь Пуччини. Я попытался кое-что ему объяснить, но он так самоупоен, что просто меня не слышит!
К тому же нередко не попадает в ноты. Это будет провал!
– Не будет провала! Успокойся! Завтра все встанет на свои места! Это что, первый раз, когда тебе не нравится исполнитель?
– Да нет, – грустно улыбнулся он, – я по пальцам одной руки могу сосчитать спектакли, где меня все устраивали.
– Ну, а я о чем? К тому же на спектакле твой швед соберется. Ты ведь уже ничего изменить не можешь, это вообще замена, если бы Георгиади не заболел…
– В том-то и дело! Я не хочу, чтобы говорили, что Георгиади – это класс, а Закиров…
– Никто так не скажет! Успокойся, возьми себя в руки!
– Легко сказать… Да, а что там с Ташкентом?
– Все будет нормально. Не думай об этом! Думай о чем-нибудь приятном, ну хоть о своей даме…
Он горько усмехнулся:
– Знаешь, по-моему, эта страница скоро будет перевернута… Я понял, что не больно-то ей нужен. Мне, по сути, нечего ей предложить. И у нее ребенок… А я кочевник. И не футболист, у меня таких денег быть не может по определению.
– А ты сам – этого для нее мало?
– Мало! И неинтересно. Я в ее кругу как-то не очень котируюсь.
– Но она тебя любит?
– О нет!
– Фарик, ты с ума не сошел? Зачем тебе сдалась жена футболиста с ребенком, которая тебя еще и не любит? Тебя, такого талантливого, красивого, знаменитого, а еще и доброго и благородного, – задохнулась я от возмущения.
– Понимаешь, это иррационально… Она сводит меня с ума… Хотя теперь я уже многое понимаю, осознаю…
– То есть это как наркотик?
– Ну да… что-то вроде…
– Знаешь, у одной моей знакомой в Америке дочка была наркоманкой. Ее посадили в тюрьму на два года за какую-то кражу. Там наркотиков не было. И она вылечилась.
– Что ты хочешь этим сказать? Мне надо сесть в тюрьму?
– Боже упаси! Просто забудь о ней на какое-то время. Не мотайся в Лондон при каждом удобном случае, не звони ей, оглядись по сторонам, мало ли вокруг красивых и милых женщин.
– Я знаю. Вот ты, например…
– Здрасьте, приехали!
– Ах да, у тебя там какой-то Пахом или Панкрат…
– Пафнутий!
– Ох, извини! А ты обещала показать его фотографию! Покажешь?
– Запросто!
Я достала свой айфон и нашла на днях присланный Константином снимок Пафнутия на фоне панно.
– Вот смотри!
– Какая красота! Так Пафнутий – это кот? – рассмеялся Фархад.
– Как видишь!
– Хорош! Но это не твой кот?
– Увы!
– А что это за фон? Невероятно красиво!
– Просто стена в одной московской квартире… Там живет Пафнутий.
– А кто еще?
– Еще? Костя, который готовит сказочные пельмени.
– А портрет Кости у тебя есть?
– Есть.
– Покажи! – потребовал Фарик.
Я показала.
– Хорошее лицо. Мне он нравится, Женька! Он тебя любит?
– Нет.
– А ты его?
– Тоже нет. Просто мы оба любим Пафнутия.
– Жень, а выходи за меня замуж! По-моему, это для нас обоих идеальный вариант.
– Нет, Фарик, это чепуха. Мы только друзья. Просто тебе сейчас хреново и одиноко… А я, Фарик, еще хочу любви, как ни смешно это звучит.
– Почему смешно?
– Возраст уже и вообще…
– Знаешь что, я сейчас умру с голоду! Пошли куда-нибудь, поужинаем, только не говори, что ты не ужинаешь. В крайнем случае съешь какой-нибудь фруктовый салат.
– Ладно, идем!
Мы вышли на улицу.
– Знаешь, я обожаю в Германии и в Австрии всякие простецкие заведения, там почти всегда вкусно. Ты была в Зальцбурге?
– Да.
– Там есть одно уличное кафе, где подают такую штуку, я забыл, как она называется… Это сладкое блюдо из яиц, что-то вроде гигантского омлета, одному его съесть немыслимо, а вдвоем – милое дело. И больше уже ничего съесть просто невозможно. Но кроме Зальцбурга я нигде больше этого не видел. О, Женя, ты любишь дичь?
– Люблю.
– Тогда пошли вон туда, там подают седло косули!
Но в меню седла косули не оказалось, и мы заказали рыбу.
– Знаешь, когда я ставил в Мюнхене «Пиковую даму», я частенько обедал в ресторанчике напротив оперного театра, вот там готовят оленину – это с ума сойти! С грушей, брусникой, упоительным соусом со сметаной и к этому еще мисочка макарошек размером с ноготь. Умереть – не встать!
– Да ну тебя, Фарик, я есть не хотела, а теперь…
– А между прочим, «Пиковая» хорошо там прошла, удачный спектакль был.
– Да, кстати, о спектакле. Я сперва с твоих слов и со слов Мирона поняла, что у вас уже все на мази, а сегодня выяснилось, что все это на стадии замысла, да и то не окончательно оформившегося. Я права?
– Права, дорогая моя, права! Просто это мечта, которую Мирон выдает за действительность, хотя многое уже все-таки сделано, нам обещают два спектакля в конце сезона, но мы не успеваем… И это может обернуться катастрофой! Но у Мирона такая сила убеждения, что я невольно поддаюсь и начинаю верить, что случится чудо! Он уже потратил кучу денег, но нас преследуют неудачи, то крупные, то мелкие…