Одного только не учел Андрей – на время весенней, да и осенней распутицы ярмарка замирает, и ни на санях, ни на корабле до нее не добраться. Вот и сейчас: едва март подошел к концу, ярмарка скуднее и малолюднее стала, а с ней – и потребность в толмаче. А потом торговля и вовсе остановилась, пропали купцы.
Андрей же только во вкус вошел. Чтобы не тратить время, купил на заработанные переводом деньги лавчонку на городском торгу. Лавка скромная, но в ней – стол и две скамьи, а главное, чему он рад был, – небольшая печь.
Для начала Андрей повесил объявление о том, что может писать письма и составлять челобитные. Неграмотных было много, потребность в писце имелась, только и объявление его не все прочесть могли. Пришлось несколько дней, как на ярмарке, зазывалой быть, кричать от дверей.
Он купил бумагу, гусиных перьев и чернил. Почерк у него был неплохим, а как писать, он уже знал – изучил стиль чиновничьих бумаг, когда их переводил.
Каких только писем ему писать не приходилось! И чисто семейных, с перечислением приветов многочисленным родственникам, и любовных, с которыми парубки больше обращались. Он им даже стишки незамысловатые писал, приводя в полный восторг. А цена такого послания – копейка. Вроде мелочь, а к концу дня десяток-полтора набегало. Клиенты постоянные появились, да и Андрей собой доволен был: в тепле, дождь не мочит, ответственности никакой, знай себе пиши.
До Нижнего докатились слухи о расправе Иоанна над Великим Новгородом, повергнув жителей в ужас. Никто предположить не мог масштабов трагедии. У многих родственники там жили – ведь обосновали Нижний Новгород ушкуйники из Великого Новгорода. И в связи с этим у Андрея выстраивались очереди, каждый желал узнать – жива ли родня? Поскольку почты не существовало, передавали письма с оказией – с купцами на кораблях, с обозами. Только важные государственные люди могли посылать гонцов.
Андрей посмотрел-посмотрел на мучения людей, да и решил организовать свою, частную почту. Он продумывал все долго и тщательно. Во-первых, лошади нужны и конюшня – на это деньги уже были. Людей нанять на службу можно, любители попутешествовать всегда найдутся. Сумки под письма у кожевников заказать, чтобы не промокали под дождем и снегом. Конечно, регулярного сообщения наладить было невозможно, для начала – в пару городов, да и то на каждый по паре эдаких почтальонов иметь надо, тогда и почта приходить быстро будет. И еще: почтальоны грамотные нужны, а с этим загвоздка. Письмо мало доставить, его желательно прочитать, ведь получателями тоже неграмотные могут оказаться. И ответ сразу написать под диктовку получателя.
Сразу больших денег Андрей решил не вкладывать. На постоялом дворе он договорился об аренде стойла в конюшне. Решив не рисковать деньгами, он для начала купил всего одну лошадь.
И тут, в самый нужный момент, ему немного повезло. В его лавку явился небольшого росточка, но упитанный мужичок. Был он в подряснике, опоясанном веревкой, – то ли монах, то ли священник из храма. Только почему-то без головного убора.
– Вывеску твою прочитал, хозяин. Помощник тебе нужен?
– Нужен, коли писать умеешь.
– А ты проверь.
В это время в лавку вошла старушка.
– Письмецо бы мне, говорят – тут пишут.
– Садись, бабушка.
Андрей сразу решил проверить мужика – на попа-расстригу он похож.
– Садись, пиши. Говори, бабуля.
Бабулька начала диктовать, причем бойко.
Расстрига именем Григорий писал довольно быстро – чувствовался навык. А когда Андрей перечитал готовое письмо, оказалось, что еще и грамотно.
– Ну как? – поинтересовался расстрига, наблюдая за Андреем.
– Неплохо, – вынужден был признать он.
Они вручили бабушке письмо в обмен на копейку, и довольная старушка вышла.
– Предложение у меня к тебе. Курьером или гонцом – назови как хочешь. Лошадь даю – надо письма во Владимир возить, а там доставлять по адресам. Если ответ будет – написать и привезти.
– Всего-то? А как платить будешь?
– По работе и оплата. На поездку деньги дам, на прокорм и на постоялый двор – не в чистом же поле тебе ночевать.
– Устраивает. Когда ехать?
– Сначала письма во Владимир набрать надо, не с пустой же сумкой ехать.
Андрей заказал сумку для писем. За десять дней набрал с десяток писем, взяв с каждого письма по две копейки за доставку. Сумку с письмами расстриге вручил, с постоялого двора, где стойло арендовал, лошадь вывел.
– Ну, с Богом! Как вернешься – сразу ко мне.
Расстрига довольно ловко вскочил на лошадь и выехал со двора.
Григорий и в самом деле попом-расстригой оказался, от сана его отлучили за неумеренное пьянство. Однако он не вернулся ни через десять дней, ни через месяц.
Андрею было обидно. Деньги вложил, дело организовал – и все прахом пошло. Говорили после люди, что видели его на торгу в Суздале, письма людям писал в непотребном виде – в рваном и грязном подряснике, немытый и обросший. Ну да, лошадь продал, деньги пропил. Как был бомжом, так им и остался. Только вот охоту к организации почты он у Андрея отбил. Деньги для этого нужны, да поболее, чем у него были, а главное – помощники добросовестные. И не только в Нижнем. Для почты во многих городах свои люди потребны. Заехал курьер, письма сдал, другие получил.
Взвесил все Андрей и плюнул. Видно, не пришло еще время.
Только при Петре I, полтора века спустя, наладится почтовая служба. Насмотрится молодой русский царь на жизнь в Голландии и Англии, возьмет за образец, и только тогда что-то сдвинется. А пока…
Зарок себе Андрей дал – работать одному и полагаться только на себя. Хотел он людям новой услугой помочь, заработав притом, да не вышло. Не исключено, что, попадись вместо расстриги другой человек, добросовестный, история почты началась бы на Руси раньше.
Уже закончилась распутица, просохли дороги, потеплело. Лед с Волги и Оки давно сошел, деревья листочками покрылись. И, конечно же, оживилась ярмарка.
Теперь свой рабочий день Андрей строил по-иному. С утра он шел на ярмарку, а после обеда – в лавку на торгу. Хоть и говорят, что на двух стульях не усидишь, но пока получалось. Выматывался, не без того, но копейки в калиту исправно капали.
На ярмарке Андрея уже знали. Как встречались трудности в общении из-за языка, сразу за ним бежали. Были и другие толмачи на ярмарке, не без того. Но они знали один-два, редко три языка. Купцам еще и выяснять приходилось – переведет ли? А Андрей был безотказен, к кому бы из чужеземцев ни позвали – всем помогал. Толмачам из местных это не нравилось. И в один из дней они подстерегли его, когда он шел с ярмарки в город.
Четыре человека вышли навстречу, и, судя по взглядам, намерения их были явно недобрыми. Конечно, они не хотели убивать Андрея – напугать хотели, побить да вразумить. Только Андрей их не боялся: за поясом пистолеты, в рукаве – кистень. Однако убивать нападавших ему также не хотелось, это обязательно суд и разборки. Потому он сначала хотел все мирно уладить, поговорить.
Но толмачи кинулись в драку без разговоров. Одного Андрей ударил в грудь кистенем – не со всей силы, но чувствительно. У бедняги перехватило дыхание, он силился вздохнуть и не мог. Другого он ударил в колено ногой в подкованном сапоге, и ударил так, что тот упал и, невзвидя белого света, выл от боли. Оставшиеся двое заробели и нападать не стали, опасаясь за свое здоровье.
Андрей распахнул кафтан, чтобы толмачи увидели пистолеты.
– На первый раз я добрый, но если еще раз повторите – всех поубиваю! Понятно? Или перевести?
Толмачи закивали головами.
– Забирайте своих недобитых да увечных. Встанете поперек дороги – пеняйте на себя!
Андрей обошел валявшихся в пыли толмачей, походя пнув одного, кому, по его мнению, не слишком досталось. Толмач даже не дернулся, не попытался дать сдачи. Ну что ж, сами виноваты, первыми напали. И не пожалуешься, не поверит никто, что один на четверых напал. Андрей лишь сплюнул с досады.
А на следующий день, когда он толмачил купцу, переводя с чувашского, к нему подошел другой купец:
– Ты, что ли, Андрей-толмач?
– Он самый.
– А скажи-ка, в Османской империи на каком языке говорят?
– На турецком.
– Верно.
– Проверяешь?
– Вдруг не знаешь?
– Поразвлечься пришел или дело имеешь?
– Отойди в сторонку.
Чего не отойти, если человек просит?
Купец повертел головой по сторонам – не слышит ли кто – и, понизив голос, сказал:
– Корабль у меня, в туретчину хочу пойти.
– Это тебе через Днепр идти надо.
– Не, там сейчас порядка нет. Как объединилась Литва с поляками, так то бунты, то козаки на Хортице бесчинствуют, не хуже наших кромешников. Через переволок хочу, с Волги на Дон.
– Флаг тебе в руки. Только не пойму, я-то с какого края здесь?
– При чем здесь флаг? Так я о тебе говорю – ты же не только турецкий знаешь. Предлагаю тебе со мной идти. Поговорил я с торговыми людьми, толмачишь ты хорошо. Платить буду, как гребцу, харч за мой счет.
– Корабль у меня, в туретчину хочу пойти.
– Это тебе через Днепр идти надо.
– Не, там сейчас порядка нет. Как объединилась Литва с поляками, так то бунты, то козаки на Хортице бесчинствуют, не хуже наших кромешников. Через переволок хочу, с Волги на Дон.
– Флаг тебе в руки. Только не пойму, я-то с какого края здесь?
– При чем здесь флаг? Так я о тебе говорю – ты же не только турецкий знаешь. Предлагаю тебе со мной идти. Поговорил я с торговыми людьми, толмачишь ты хорошо. Платить буду, как гребцу, харч за мой счет.
– Нет, – наотрез отказался Андрей, – к турецким берегам не пойду, не любят там христиан. Опасное плавание.
– Так и навар хороший будет!
– Это тебе.
– Верно. – Купец почесал затылок. – Вдвое против гребца заплачу!
– Да хоть втрое. Моря ты не ведаешь, в плен попасть можешь. Но ты хоть знаешь, за что рискуешь, а я и рубля не заработаю. Нет, купец, не соблазняй, ни за какие деньги не соглашусь.
– Жаль.
– Другого толмача возьми.
– Искал уже, но откуда здесь толмач с турецкого?
Андрей вежливо попрощался и отошел.
Ярмарка в Нижнем была огромной и тянулась на несколько верст. После покорения Иоанном Казани и свободного судоходства по Волге город стал воротами, главным перевалочным пунктом по торговле Руси и Востока. Здесь разгружались крупные суда, вроде насадов, на более мелкие, с небольшой осадкой, отсюда расходилась по Руси астраханская рыба, особенно осетр. На высоком левом берегу Волги для защиты города стоял каменный кремль, воздвигнутый архитектором Фрязиным. И третья часть гарнизона была иностранной – поляки, литвины, шведы, голландцы. Иностранная речь звучала везде – в городе, на ярмарке, на причалах, которые тянулись на версты. Так что работы Андрею хватало. Радовало, что приходилось много общаться с людьми, – это не в подвалах у Гермогена сидеть с пыльными бумагами. Вот только важного дела не было.
Да, Андрей зарабатывал себе на жизнь – даже удавалось копить деньги. Но после разгрома Великого Новгорода как будто стержень из него вынули. Вроде по инерции жил – ел, пил, спал, работал. Не было цели, к которой он бы стремился, ради которой можно было рискнуть. Не хватало активных действий, аналитической работы, опасности. Выражаясь по-современному, Андрею не хватало драйва, адреналина. Когда к нему привыкаешь, обычная жизнь кажется пресной. Не хватало ему и друзей, общения. С торга и ярмарки – на постоялый двор, ужин и постель. И завтра то же, что и вчера, и послезавтра…
То ли одиночество сказалось, то ли весна, но Андрей стал заглядываться на девушек – все-таки он молодой здоровый мужик. А за последний год только с Аглаей в Москве потешился немного. Да и то – замужняя она, не с руки, перспектив нет. Андрей даже немного тяготиться стал такой жизнью.
Как-то вечером он сидел в трапезной, выпил немного, прежнюю жизнь вспомнил. И неожиданно его потянуло спеть. Наверное, вино стало тому причиной. Начал он петь потихоньку, можно сказать, себе под нос. И не модный шлягер: такие слушать можно, а вот спеть за столом – нет. Почему-то запел «Землянку» военных лет – отец его иногда ее пел:
Шум в трапезной тут же смолк, едоки слушали песню с изумленными глазами – никогда, естественно, они такой раньше не слышали.
Когда Андрей допел, уже в голос, на несколько минут повисла тишина.
Слегка покачиваясь, к нему подошел подвыпивший купец:
– Славно поешь… И песня жалостливая, ажно слезу давит. Не слыхал я такую никогда. А еще что-нибудь можешь?
И Андрей затянул «Ой, мороз-мороз, не морозь меня». Пел он с чувством, проникновенно. Люди еду оставили, вокруг него столпились. А он глаза закрыл: не сфальшивить бы да слова не забыть. А когда закончил и ее, увидел вокруг себя тесный круг постояльцев. Смутился слегка – ведь не для публики пел, для себя. А народ расчувствовался: ни одну из песен никто из них никогда раньше не слышал. Стали они на стол монеты кидать.
У Андрея от смущения вспыхнули щеки. Он же не бродячий певец-менестрель, для души пел, не для заработка. А народ просит:
– Еще давай!
Андрей знал от начала до конца всего-то десятка полтора песен, только невозможно перед этими людьми Кипелова из «Арии» петь. И он затянул «Ой да не вечер, да не вечер». Народ после «Любо!» кричал, и снова монеты сыпались.
Нет, с этим кончать надо. Андрей сгреб со стола монеты – все же сам заработал. Да и не взять – людей обидишь. Он уже хотел подняться к себе в комнату, как у лестницы его перехватил хозяин заведения:
– Не знал, что ты так поешь. А чего же раньше молчал?
– Душа песни запросила.
– А может, по вечерам петь будешь? Тебе – копейка живая.
– А постоялому двору какая выгода?
– Пока ты пел, никто не ушел. А слухи пойдут – народ и вовсе повалит.
– Я подумаю, – уклонился от прямого ответа Андрей. И хозяина отказом обижать ему не хотелось, но и петь каждый день за деньги – тоже. Это уж когда настроение будет, душа песни попросит – тогда другое дело.
Ночью ему спалось удивительно хорошо, без сновидений, и проснулся он бодрым и в прекрасном настроении. Поскольку было воскресенье, направился в церковь на заутреню. Ведь давно не был, месяц, почитай. Святому Николаю-угоднику свечи поставил, помолился.
Служба закончилась, народ потянулся из храма. Пережидая у выхода основной поток людей, Андрей столкнулся с девушкой. Посмотрел в ее синие глаза и утонул в них. Влюбился сразу – таких глаз он еще ни у кого не встречал. Но ведь в толчее не познакомишься. И он решил идти за ней, узнать хотя бы, где она живет. Должно быть, недалеко. Церквей в городе много, и обычно на службу ходят из прилегающих к храму улиц.
Он зашагал за ней. Но, выйдя из церковного двора, девушка уселась в тарантас, кучер щелкнул кнутом, и экипаж тронулся с места.
Андрей заметался – ну хоть бы один извозчик был, даже на простой телеге. Но, как назло, никого. А за лошадью бежать – не угонишься.
Андрей направился на ярмарку. Он толмачил весь день, а из головы не выходила встреченная им девушка – зацепила она его. И хотя после Полины он давал зарок больше не связывать свою жизнь серьезными отношениями, но время и молодость брали свое.
Пролетела неделя. В следующее воскресенье он поднялся пораньше и пошел в храм. Встал так, чтобы вход виден был. Понемногу подходил народ, все были принаряжены на службу, да и где еще женщинам можно обновки свои показать?
Вот наконец показалась девушка. Андрей наклонился к уху мужика, стоявшего по соседству:
– Не знаешь, кто такая?
– Так дочка купца Скоробогатова.
Понятно, мужичок из местных, многих в лицо знает.
Андрей стал протискиваться к девушке поближе.
Началась служба. Андрей повторял за священником слова молитвы, крестился, бил поклоны, как все, но смотрел только на девушку.
Когда служба закончилась, народ направился к выходу.
Проходя мимо него, девушка тихо сказала:
– Дырки на спине гляделками прожег.
Андрею стало неудобно – неужели она почувствовала его взгляд?
– Подожди, краса ненаглядная. Как звать-то тебя?
– Дарья.
Народ оттеснил его от девушки. Расталкивать прихожан было невозможно – он не на торгу и не на ярмарке, а в храме.
Дарью он увидел, когда она садилась в тарантас. Вот дурень-то! И почему заранее с каким-либо извозчиком было не договориться, чтобы он его ждал? Но хотя бы имя и фамилию узнал. А уж где живет – можно узнать, чай, купцов с такой фамилией знать должны.
Только возникали два вопроса. Почему девушка одна на службу ездит, без батюшки и матушки? Обычно по выходным вся семья на службу ходила. И второй: даже если он узнает, где живет Дарья, – дальше что? Непрошеным, незнакомым гостем к ним в дом идти? Сочтут наглецом, выгонят взашей. Ну ладно, это можно попозже продумать.
На торгу он узнал, где живет купец.
– А зачем он тебе? Он уже три седмицы, как на корабле отплыл. Вроде к вотякам собирался, за шкурками, сейчас самое время зимний мех скупать. Подшерсток у него густой, сам мех теплый, и цена выше.
Тем не менее лавочник рассказал Андрею, где живет купец. Получалось, Андрей и адрес узнал, и понял, почему Дарья без батюшки на службу ездит.
После сидения в лавке и писанины Андрей пошел не на постоялый двор, а дом купца Скоробогатова искать. Прохожие на улице дом ему сразу указали. Не дом, не изба – хоромы! Терем настоящий. Наличники дверные и оконные узорами резными изукрашены, на крыше – конек. Дом в два этажа, как говорили – с поверхом. Забор серьезный, высокий. И чувствуется – богат купец и рачителен.
Андрей сразу приуныл. Похоже, шансов у него мало. Ведь он в сравнении с купцом – голодранец. Кто же отдаст дочь, и наверняка – любимую, за человека без дома, без своего дела? Будь он на месте купца, крепко бы подумал. Разумом он все прекрасно понимал, но сердцу приказать не мог.