Со стороны двери раздался грохот – диверсантам удалось раскачать и завалить первый стеллаж, создав завал на пути предполагаемой атаки имперцев. И, судя по выкрикам, они сразу же взялись за второй.
Малыш выдернул из ножен тяжелый нож для выживания и слегка поддел острием материал «заплаты» на полу. Кусочек материала скололся, развалившись на пару более мелких частей. Майкл подхватил крошки, потер в пальцах. Вне всякого сомнения, это было что-то похожее на цемент или пористый самозатвердевающий пластик. Притом материал имел не лучшее качество.
– Эй, быстрее все сюда! – закричал Малыш, чувствуя, как надежда тахикардией застучала в его груди. – Быстрее все сюда! Я, кажется, нашел!
Диверсанты, услышав истошный вопль товарища, пулей примчались к нему в полном составе, бросив свою возню со стеллажами.
– Что это? – удивился Упырь, сразу же заметив квадраты, и, подобно Никсону, попробовав скол на ощупь, понял все без лишних объяснений. – Свяжем несколько гранат. Укроемся за дальними стеллажами и взорвем. Пошли за гранатами, а то эти твари вот-вот прорвутся. Уже третий раз в одно и то же место бьют. Ты, Малыш, пока раскидай тут все от квадрата.
Четкий план и близость врага всегда мобилизуют. Поэтому все без лишних разговоров кинулись к ящикам. Упырь и Гунн начали быстро перекладывать гранаты из одного ящика в другой. Все бойцы еще до этого навесили на петли разгрузочных ремней и распихали по карманам столько гранат, сколько уместилось, и теперь Гунн и Упырь решили тащить с собой весь ящик. Они ухватились за ручки, когда очередной выстрел имперцев вынес из стены, чуть правее двери, кусок в добрый квадратный метр.
– Не успели! – клацнул по-волчьи зубами Упырь. – Я их задержу, а вы тащите.
Он подхватил из ящика по паре гранат в каждую руку и трусцой побежал к пролому. Когда до дыры в стене оставалось не больше десяти шагов, Упырь, выдернув чеку зубами, метнул одну из гранат точно в пролом.
– Граната! – крикнул он. предупреждая идущих с ящиком товарищей и прижимаясь к стене, чтобы не попасть под осколки.
Все ждали взрыва за стеной, но первым, неожиданно для всех, расшвыривая разорванные упаковки, прогремел гулкий взрыв в центре зала.
* * *Капрал пришел в себя, но не торопился выдавать это каким-либо движением или звуком. Он не открывал пока глаз и только прислушивался к своим ощущениям и тому, что происходило вокруг. Самым лучшим известием было то, что он еще жив и, судя по самочувствию, даже вполне цел. Только тупая боль в затылке позволяла предположить, что его оглушили чем-то тяжелым. Положение его тела говорило о том, что он сидит примотанный к стулу, вернее, прижатый стандартными силовыми путами, которые использовали и у федералов, и у имперцев повсеместно от армии и до полиции, да и, что там говорить, даже в частных охранных конторах.
Тишина вокруг не нарушалась ни единым посторонним звуком. Только слышно совсем близко тяжелое дыхание другого человека. Значит, скорее всего, Кома тоже жив и находится в таком же положении. Тут Рукову пришло в голову, что то, что он сейчас жив, может оказаться вовсе не лучшим известием, а даже наоборот – худшим, если их ждут впереди пытки и прочие малоприятные процедуры. Лучше один раз быстро умереть в бою, чем долго мечтать о смерти, захлебываясь своей кровью в пытках, и умирать, возможно, много раз подряд, возвращаясь к жизни по воле палача, чтобы начать страдать и умирать снова.
Папа очень медленно, почти незаметно, приоткрыл узкие щелочки, через которые можно было кое-как осмотреть небольшой сектор пространства вокруг него. Гладкий пол, гладкие пластиковые стены. Ни мебели, помимо их стульев, ни иных предметов интерьера. Одним словом, стандартная армейская комната для допросов.
Дыхание, слышимое рядом, прервалось негромким стоном. Кто-то заворочался, видимо дергаясь в путах. Несколько секунд в комнате стояла тишина, а затем раздался кажущийся излишне громким голос Джона Беккереля:
– Эй, Папа, вы живы?
– Чего ты орешь? – зашипел капрал, открывая глаза и осматриваясь уже без скрытности.
Кроме двух стульев, к которым их прижимали силовые путы, в комнате действительно ничего не оказалось. Светло-серые стены, серый грязный пол, грязно-белый потолок со встроенными лампами светильников. Повсюду пластик. Такую комнату и окружающие ее помещения можно было собрать из готовых модулей за считаные минуты прямо в лесу.
– Куда мы попали? – не унимался Беккерель, крутя головой и вновь пытаясь разорвать путы.
– Скорее всего, мы у имперцев, – пожал плечами капрал, чувствуя, как это движение провоцирует усиления силового поля его кандалов. – И вряд ли нас примут как почетных гостей.
– Что это значит? – спросил медик странно дрогнувшим голосом.
– Ничего необычного, – безразлично ответил Руков. – Ты разве не видел, что происходило с пленными имперцами, когда от них нужна была какая-то информация или услуги?
– Нас будут пытать? – догадался Джон, сильно бледнея.
– Как минимум допрашивать с пристрастием. А там поглядим, – пояснил капрал и вдруг обратил внимание на странное состояние Беккереля. – Эй, Кома, а ты что? Что с тобой происходит?
– Я должен вам сейчас признаться... – начал неуверенно Джон. – Пока никого больше здесь нет. Я... Одним словом, я боюсь.
– Боишься? – опешил капрал, обязательно свалившийся бы сейчас со стула, если бы не плотные объятия кандалов. – Ты, диверсант, медик и черт знает кто еще, боишься?! Как это может быть?
– Панически, – совершенно серьезно ответил Беккерель, не поднимая на Рукова глаз. – Я не уверен, что сумею молчать, если меня начнут пытать. Меня уже сейчас начинает внутри трясти от ожидания допроса. Я просто на грани истерики.
– Ты не шутишь сейчас? – удивленно спросил Папа, но, всмотревшись в лицо Комы, понял, что тот совершенно серьезен и честен с ним сейчас– Вот дерьмо! Ты как пошел на такую работу, если психологически не готов?
– Я медик в первую очередь, – печально пояснил Джон. – Мне все это казалось совсем не таким. Я не думал, что все может так повернуться. Я не хотел...
– Вот дерьмо, – повторил капрал, панически соображая, как можно с честью выкарабкаться из такой дурно пахнущей ситуации.
В комнате воцарилась тишина. Руков думал, почти физически ощущая то состояние, которое сейчас подчинило себе его товарища. Наконец призрачный лучик надежды затеплился среди черных туч его тяжелых мыслей. Он нашел достойный вариант, но его осуществление требовало просто огромной доли везения. Однако ничего иного придумать капрал сейчас не мог и всерьез опасался, что в комнате появится еще кто-то, и тогда ситуация перейдет в зону совершенно неконтролируемого развития.
– Послушай, Кома... – Голос Рукова был сейчас твердым и пропитанным спокойной уверенностью. – Я нашел выход и обещаю сделать так, что тебя не будут пытать. Только ты мне должен будешь в этом помочь.
– Конечно, я готов, – встрепенулся медик, с надеждой глядя на капрала. – Я сделаю все так, как вы скажете.
– Отлично. Это верный план, и тебе нужно будет просто сыграть, как в театре. Ты никогда в детстве в самодеятельности не участвовал? Впрочем, это неважно сейчас. Суть в том, что ты должен просто держаться.
– Что это значит? – не понял Беккерель.
– Ты должен всем своим видом показывать свою решительность и непоколебимость. Они должны видеть не дрожащие пальцы и испуганный взгляд, а ярость берсерка в глазах и гордо поднятую голову бойца-диверсанта, – терпеливо начал объяснять капрал. – Ты должен выглядеть так, словно готов их всех на завтрак съесть. Понимаешь?
– Но что это даст? – усомнился медик.
– Послушай, давай ты сейчас не будешь разбираться в моем плане, тем более ты его не знаешь, – оборвал его Папа. – Просто делай все так, как я тебе сказал. А если мой план вдруг не сработает и тебя соберутся пытать, можешь с чистой совестью рассказать все, что знаешь, чтобы спасти себя от пыток. Я, как твой командир в данный момент, разрешаю. Только не раньше, чем они непосредственно перейдут к пыткам. Но я тебе обещаю, что, если ты постараешься и сделаешь все как надо, никаких пыток не будет.
– Я постараюсь...
– Что? Или мы делаем так, или я пальцем не шевельну, и ты будешь своей шкурой испытывать их терпение, – надавил капрал. – Ответ «постараюсь» меня не устраивает.
– Я сделаю все так, как вы сказали, – ответил Беккерель, действительно взяв себя в руки.
Он даже внешне изменился, расправив плечи, гордо вздернув голову и даже изменив взгляд.
– Вот это другое дело, – похвалил Руков. – И не забудь, что ты должен играть всегда, даже когда кажется, что никого нет рядом.
– Принято! – ответил Кома так, как и положено было отвечать бойцу.
* * *Дверь распахнулась через два часа после того, как Руков пришел в себя. К этому времени Кома окончательно взял себя в руки и встретил вошедшего таким взглядом, словно тот сейчас был в роли допрашиваемого «языка».
– Надеюсь, вам удалось немного отдохнуть, господа? – улыбнулся вошедший высокий стройный человек в форме лейтенанта разведывательного отдела Вооруженных сил Евразийской Империи.
Офицер нес с собой легкий пластиковый стул, который неспешно пристроил перед стульями пленников так, чтобы быть на равном расстоянии от обоих. Однако садиться на принесенный стул не торопился, медленно обходя вокруг своих пленников и внимательно их осматривая.
– Мне бы очень хотелось, господа, чтобы наш разговор пошел по руслу конструктивных и взаимовыгодных отношений. Ведь каждый человек обязательно чего-то хочет для себя. И чтобы найти компромисс, устраивающий всех нас, нужно не так-то много усилий. – Дружелюбная улыбка не покидала его лица ни на минуту, словно он работал где-то в сфере обслуживания, а не в военной разведке. – Давайте сделаем так: я немного поговорю, а вы немного послушаете. Потом, я очень надеюсь, мы поменяемся ролями, и слушать буду я, а вы – говорить.
Он помолчал, заканчивая путь вокруг пленников и долго усаживаясь на неудобном маленьком стуле.
– Эта походная мебель сущее наказание, – проворчал лейтенант, наконец усевшись и скрестив руки на груди. – Впрочем, как и вся эта чертова планета. Я часто мечтаю оказаться в большом уютном доме в каком-нибудь уютном зеленом местечке. Сидеть вечером у камина в огромном мягком кресле и читать в свежей электронной газете раздел новостей с Новых Колоний. Ароматный коньяк. Дорогая сигара...
Офицер помолчал, все с той же улыбкой переводя взгляд с одного пленника на другого.
– А вместо этого я вынужден торчать в этой дыре, общаясь с милыми людьми, которые, уверен, в душе мечтают о чем-то подобном. И каждый раз, когда эти мечты прерываются очередным подъемом по тревоге, вы, так же как и я. в сердцах говорите себе, что надо все оросить к чертовой матери и начать воплощать свои мечты в жизнь.
Изучающий взгляд лейтенанта остановился на Беккереле, который ответил ему презрительно-насмешливым взглядом.
– Нет, – качнул головой разведчик. – Не всегда сладкие мечты могут иметь форму мягкого кресла и потрескивающего огня камина. Вот вы, наверное, презираете такой мещанский уют. Я прав? Но ведь вы тоже мечтаете. Только в ваших мечтах, скорее всего, новые погоны, своя команда бравых парней, да чем черт не шутит, может, и место в штабе. Ну и грудь в орденах.
Капрал Руков едва не ухмыльнулся, боясь спугнуть удачу и поверить, что игра Комы действует именно так, как нужно.
– Мне не очень нравится то, что вы слушаете меня в кандалах. Я бы хотел сделать жест доброй воли и снять с вас путы. Но мне нужно ваше слово, что вы не будете предпринимать глупых попыток устроить здесь бойню, – предложил офицер, но, заметив кривую презрительную усмешку на лице Комы, передумал. – Хотя я думаю, что достаточно будет ослабить путы, не снимая их совсем. Так и мне будет спокойно, и вам комфортно.
Лейтенант извлек из кармана маленький пульт управления, нажимая кнопки регулировки силовых полей. Невидимые путы, стягивающие пленников, ослабли. Можно было бы предположить, что кандалы отключились совсем, но любое резкое интенсивное движение вызвало бы незамедлительную реакцию неподкупного механизма.
– Мы несколько отвлеклись от нашей темы, – заговорил вновь офицер. – Мне всегда было интересно, насколько хорошо федералы платят своим солдатам? Что могут себе позволить люди, которые ежедневно рискуют своими жизнями, защищая интересы своей страны? Как чувствуют себя с финансовой стороны те, кто достиг рубежа пригодности и вышел в тираж? Я не буду просить вас ответить на эти вопросы. Это будет некорректно. Но вы можете вспомнить для себя самих ответы на эти вопросы. И, кстати, вам не интересно, как ответят на эти вопросы солдаты Евразийской Империи?
Лейтенант с минуту помолчал, хотя даже по его виду было видно, что он не ожидает от пленников каких-либо слов в ответ на его вопросы. Он мысленно усмехнулся над тем. что сейчас соблазняет этих пленников прелестями службы на благо Евразийской Империи. Но сам он уже не принадлежит к когорте имперских служащих. У него новые хозяева и новые цели в жизни. Намного большие цели, чем были раньше. Да и хозяева несравнимо серьезнее...
– Я не буду сейчас долго полоскать вам мозги, – продолжил офицер. – Мы все серьезные люди, ценящие свои принципы и свою волю. Поэтому сделаю свое предложение. Мне нужна от вас информация и немного работы. После этого вы получите оговоренное вознаграждение и уберетесь из этой дыры. Мы можем устроить вас в любые подразделения Вооруженных сил Евразийской Империи или оформить армейскую пенсию со всеми почестями и льготами. На время работы здесь более чем достойное содержание, послушные красивые женщины и прочие удовольствия...
На этой фразе лейтенант был прерван совершенно неожиданным действием Джона Беккереля, который, глядя прямо в глаза разведчика и презрительно улыбаясь, сплюнул сквозь зубы. Плевок попал на отполированный до зеркального блеска ботинок офицера, уродливым тягучим потеком перечеркнув идеальную поверхность. Лейтенант молча посмотрел на подвергшийся надругательству ботинок, и улыбка в первый раз сползла с его лица.
– Я в общем-то все вам рассказал, – подытожил офицер, поднимаясь со стула и поднимая его в руке. – Я дам вам три часа на размышления. А потом... Все, что я сейчас говорил, было только прелюдией. Дальше все будет так, как вы сами этого захотите. Вы можете, приняв верное решение, обеспечить себе достойную сладкую и спокойную жизнь. В противном случае таких добрых и миролюбивых бесед больше не будет. И развлекаться с вами будут уже по-другому. Никто здесь не играет и не шутит.
На мгновение капралу Рукову показалось, что лейтенант сейчас размахнется и обрушит стул на голову Беккереля. Но офицер бросил на скалящегося Кому взгляд, не предвещающий ничего хорошего, и вышел из комнаты, оставив пленников наедине с самими собой.
* * *Ровно через три часа дверь распахнулась, и на пороге появился все тот же лейтенант. Его ботинок вновь сверкал идеальным лаком, в котором можно было видеть отражение всего мира.
– У меня просьба, – заговорил капрал Руков, едва офицер переступил порог.
– Слушаю вас, – улыбнулся лейтенант все той же радушно-ласковой улыбкой.
– Мне очень нужно в туалет, и я прошу вас прямо сейчас отвести меня туда, – попросил Папа, глядя прямо в глаза разведчику.
– В туалет? – переспросил тот, размышляя. – Ладно. Я отведу вас.
Он нажал клавишу на пульте, и кандалы спали с капрала. Папа поднялся, торопливо выходя в коридор и дожидаясь, пока офицер закроет дверь в комнату.
– Вам ведь не нужно в туалет? – поинтересовался лейтенант, понимая, что пленник готов говорить.
– Не нужно, сэр, – кивнул Папа. – Я хотел поговорить с вами с глазу на глаз.
– Пройдем в кабинет, – пригласил офицер, жестом указывая на небольшую дверь в паре шагов от них. – Там нам будет удобнее.
Кабинетом служила небольшая комната, в которой едва помещался раскладной стол и два стула. Еще там стояла небольшая тумбочка с автономным кофейным аппаратом на ней. Больше ничего.