Охотник спрыгнул с седла и склонился над неподвижно лежащей борзой.
Призрачный жеребец сердито заржал. Но Охотник не обращал никакого внимания ни на жеребца, ни на нас с Луночкой. Похоже было, что прогулка подошла к концу.
– Ра ар на вайдо, Аэрт [“Ты меня не поймал, Аэрт” Перевод с тарского], —крикнула я.
– На бакат [“Не считается” Перевод с тарского]! – прогремело в ответ. И Аэрт исчез вместе со своей свитой также неожиданно, как и появился. Я развернула коня, и мы с Луночкой неспешно двинулись обратно в город. Но, доехав до развесистой липы, рядом с которой под копыта Аэртова жеребца попала борзая, Луночка остановилась. Я замерла, прислушиваясь, и услышала едва различимое постукивание.
Кобылица повернула голову к липе и сделала ещё пару шагов. Затем вновь остановилась и выразительно посмотрела на меня.
Я спешилась, и осторожно подошла к липе. Луночка не вела бы себя так, притаись за деревом что-то опасное, но на всякий случай я приподняла рукав, чтобы воспользоваться, если что, змейками браслета. И вновь опустила, увидев источник странного звука – мальчика, который сидел, обняв колени, прислонясь спиной к липе. Зубы его выбивали дробь, то ли от страха, то ли от холода. Мертвенно-бледное в свете луны лицо с накрепко зажмуренными глазами показалось мне знакомым. Я наклонилась к нему и узнала младшего Вотнова.
– Арсений, что ты тут делаешь? – удивлённо спросила я.
– Сплю, – ответил он, приоткрыв сперва один глаз, а затем другой. Похоже было, что другого ответа от него я сейчас не дождусь. К тому же, сейчас меня интересовал совсем другой вопрос.
– Что же мне с тобой делать? – задумчиво произнесла я. Оставить мальчишку ночевать в лесу я не могла, возвращать опекуну, от которого он явно сбежал, не хотела. Пожалуй, стоило спрятать Арсения на пару дней, до тех пор, пока не станет ясно, почему господин Игнатьин так настойчив в стремлении оставить себе опеку над мальчиком, к которому не испытывал ни малейшей симпатии.
– Для мадам Каро ты ещё маловат, – продолжила я рассуждать вслух, – но, с другой стороны, там тебя искать точно не станут.
Я рассмеялась, представив, каким будет лицо девицы, когда я вернусь вместе с мальчиком. Арсений рассмеялся следом за мной, потом наш смех подхватила Луночка, окончательно спугнув тишину, опустившуюся было на просёлочную дорогу после исчезновения Аэрта.
Сердцевина 10
– Ай-о-лллэ, – голос старухи чуть заметно дрожал.
– Ай-о-лллэ, – вторил ей звонкий девичий голос.
– Ай-э, – скрипнула дверь, пропуская меня в домик Фатхи, и песня оборвалась. Две пары глаз – чёрные, подвыцветшие Фатхи и голубые Яшки – настороженно посмотрели на меня. Но в глазах Фатхи насторожённость сменилась радостью, а после нескольких слов по-томальски, брошенных старой томалэ Яшке, голубые глаза вспыхнули восторгом. Девочка вскочила с лавки, неловким движением опрокинув ступку, в которой перед моим приходом толкла высушенные травы. На мгновение она замерла, а потом торопливо принялась собирать рассыпанное.
Старуха, тяжело опираясь на клюку, встала с лавки.
– Кто к нам пришёл! – воскликнула она. – Виталион Павлович, гость дорогой!
– Здравствуй, Фатха, – ответила я.
– Спасибо тебе за внучку, – старуха поклонилась так низко, как ей позволила спина. – Век за тебя Хозяина дорог молить буду.
И, обернувшись к девочке, прикрикнула:
– Благодари, Яшка.
Девочка, оставив рассыпанную траву, поспешно подошла ко мне и неожиданно поцеловала руку. Потом, глядя прямо в глаза, срывающимся от волнения голосом произнесла:
– Виталион Павлович, я благодарю Вас за спасение моей жизни и моей души. Я признаю долг жизни перед Вами.
Старуха ахнула от неожиданности. Да и я с трудом удержалась от удивлённого восклицания. Признание долга жизни, когда спасённый становился тенью и рабом спасителя, – отголосок древних традиций, оставивший следы в легендах и сказках… Вот уж никак не ожидала услышать формулу признания долга от томальской девочки.
Я медлила с ответом, пытаясь найти выход. Мне страшно не хотелось обзаводиться должником, а уж тем более такой юной должницей, но я смутно помнила, что отказ от принятия долга мог ударить по спасённому. Девочка смотрела, напряжённо ожидая моего решения. Похоже, пауза показалась ей невыносимо долгой, и она не выдержала.
– Он сказал, что вы не можете мне отказать, – заявила Яшка.
– Кто он? – в один голос воскликнули мы с Фатхой.
– Аэрт, – ответила девочка, с вызовом глядя на меня.
– Аэрт? – Фатха не скрывала своего удивления, а я непроизвольно сжала кулаки. Выходит, тёмный Страж нашёл-таки дорогу в Яшкины сны. Но ему там делать нечего.
– Я принимаю твой долг жизни, – ответила я, глядя на серьёзное полудетское личико. Насупленная Яшка кого-то мне напоминала, но сейчас было не время разбираться с её сходством. Я должна была защитить девочку. – Моё кольцо у тебя?
– Да, – подтвердила девочка. – Вот.
Она сняла кольцо с пальца и протянула его мне.
– Нет, пусть оно остаётся у тебя, – покачала головой я. – Как символ твоей клятвы. Но этого недостаточно.
Я достала из кармана Яшкин браслет, с которым провозилась сегодня всё утро. Я не артефактор, конечно, но кое-что умею. Так что теперь призвавшему Охотника будет нелегко отыскать девочку, да и самому Стражу будет не так просто проникнуть в её сны.
– Давай руку.
Завязывая кожаные ремешки браслета, я обратила внимание на родимые пятна на Яшкином запястье. И вдруг в памяти всплыли строчки из письма, разосланного восемь лет назад князем Загряжским. «Из имения под Крутояром пропала девочка. Глаза голубые, волосы русые. Особые приметы – родинка на правой щеке, да четыре родинки на запястье крестом…». Голубые глаза и русые волосы встречались нередко, а вот крест из родинок…
– А теперь беги, погуляй, – приказала я. – Нам с Фатхой надо поговорить.
– Как прикажете, господин, – поклонилась девочка и вышла, прикрыв за собой дверь.
– Ох, что же теперь будет, яхонтовый, – тихо сказала старуха, обращаясь больше к себе, чем ко мне.
– Не тревожься, Фатха, – ответила я, помогая ей сесть на лавку. – Я не обижу девочку.
– Обещаешь? – спросила томалэ, испытующе глядя мне в глаза.
– Обещаю, – ответила я.
– Чем же мне отблагодарить тебя за внучку, золотой мой? – спросила старуха. – Помоги мне снять приворот, Фатха, – ответила я, вспомнив о цели своего прихода. Меня беспокоил так некстати оглянувшийся Радх. Судя по поведению Аэрта, приворот подействовал даже на него. Что же тогда должно твориться со смертным мужчиной?!
– Тебя приворожили, сердечный мой? – всполошилась Фатха.
– Нет, – вздохнула я. – Не меня, я.
– Ты? – изумилась старая томалэ. – Да такому красавчику только поманить, любая прибежит. На что ж тебе приворот?
– Так получилось, – снова вздохнула я.
Старуха задумчиво покачала головой.
– Знаю я, как снять приворот, – сказала она. – Но прежде, чем скажу, раскину-ка я карты. Ты веришь картам, яхонтовый мой?
– Смотря каким, – усмехнулась я.
– Моим поверишь, – уверенно сказала Фатха.
Она дунула, сдувая со стола остатки рассыпанной травы, протёрла стол рукавом, и, убедившись, что он достаточно чист, торжественно извлекла откуда-то из-под пёстрой юбки свёрток. Бережно развернув тряпицу, бывшую когда-то кораллово-красной, старуха вынула колоду карт. Карты, казалось, помнили ещё времена, когда волосы томалэ были иссиня-чёрными, а на лице её не было ни единой морщины.
– Гадать тебе, сокол мой, буду на короля, – с этими столами Фатха вытащила из колоды и положила на стол карту, на которой светилось довольством румяное лицо короля червей. Затем она взяла остальные карты и перетасовала их.
– Карты откроют, что было, – забормотала старая томалэ, водя колодой над равнодушно лежащим на столе королём, – что будет, чем сердце успо…
И вдруг, замолчав на полуслове, положила карты на тряпицу.
– Не идёт гадание, яхонтовый мой, – чуть удивлённо сказала она, – молчит Хозяйка Судьбы.
Старуха взяла со стола короля, задумчиво посмотрела на него и решительно убрала в колоду. А затем, тщательно перетасовав, протянула колоду мне.
– Вытяни карту, бриллиантовый, – приказала она.
Я, не задумываясь, подцепила из середины карту и протянула её Фатхе.
Та посмотрела сперва на карту, а потом на меня. В глазах её вспыхнуло изумление.
Я взглянула на карту и невольно улыбнулась. С картинки на меня строго смотрела дама треф в чёрных вдовьих одеждах.
– Вот теперь, – сказала я удивлённой гадалке. – Я верю твоим картам. Но Фатха решительно отобрала у меня даму и вернула её в колоду. Затем осторожно положила карты на тряпицу и принялась что-то бормотать по-томальски.
Я чувствовала, как Дар гадалки окутывает колоду, и любопытство моё, прежде едва теплившееся, разгоралось всё сильнее с каждым напоённым Даром словом, срывавшимся с губ Фатхи.
Закончив бормотать, старуха вновь взяла колоду в руки и приказала:
– Закрой глаза, яхонтовый, и тяни.
Я послушно зажмурилась и потянулась к колоде. Карты оказались наощупь неприятно холодными, и только одна – чуть тёплой. Я, не раздумывая, вытянула её.
– Вот оно что, – хмыкнула гадалка.
Я открыла глаза, но увидала только пёструю рубашку карты, мелькнувшую в руках Фатхи.
– Закрой, закрой глаза, изумрудный, – строго прикрикнула томалэ. – Сглазишь. Хозяйка Судьбы не любит любопытных.
Я закрыла глаза и почти задремала, под монотонное бормотанье старухи.
Наконец она замолчала.
– Что скажешь, Фатха? – нетерпеливо спросила я.
– Ничего, – ответила гадалка. Она успела смешать карты прежде, чем я смогла заглянуть в них. Но судя по тревоге, отразившейся в её глазах, это означало «ничего хорошего».
– Совсем ничего? – удивлённо спросила я. – Но почему?
– Ты, бриллиантовый мой, вытянул шута, – ответила старуха.
– Шута?! – я не стала скрывать своего удивления. – Разве он есть в гадальной колоде?
– В моей есть, – сказала Фатха. – На моей памяти ты третий, кто его вытянул.
– И что же он означает? – спросила я.
– Открытую судьбу.
Я посмотрела на гадалку с недоумением.
– Ты подошёл к перекрёстку судьбы, когда тебе придётся сделать Выбор, – торжественно произнесла Фатха.
– Мы каждый день встаём перед выбором, – пожала плечами я.
– Я говорю о Выборе, а не о выборе, – ответила старуха. – Таком, который определит всю твою дальнейшую жизнь.
– И что же это за выбор? – с любопытством спросила я.
– Если скажу, – вздохнула Фатха, – то подтолкну тебя на путь, показанный мне Хозяйкой Судьбы. Горький путь, – она снова вздохнула.
– Потому я тебе ничего и не скажу.
– Но хоть о привороте-то ты сказать можешь?
Гадалка задумчиво посмотрела на меня.
– Отчего же не сказать, – произнесла она, – скажу. Только ты, сокол мой, не торопись снимать приворот-то.
– И всё же? – настойчиво спросила я. Уезжать из Версаново, не сняв приворота с Радха, не хотелось.
– Экий ты, мой яхонтовый, нетерпеливый, – усмехнулась Фатха. – Ну, слушай. Есть два способа. Один лёгкий да сладкий, другой – тяжкий, но горький. Начну с первого: надо собрать на рассвете нераскрывшиеся бутоны синего разлучника, высушить их на солнце, да растолочь, приговаривая «Как иссохли цветы, пусть иссохнет твоя любовь ко мне», а потом три дня подряд лично подмешивать в питьё…
Я начала лихорадочно считать. Даже если я соберу разлучник завтра на рассвете, избавить Радха от приворота до отъезда из Версаново я не успею.
– Если это лёгкий, каков же тогда тяжкий? – ужаснулась я.
– Он кажется простым, изумрудный мой, – ответила старуха. – Всего-то и надо, что поцеловать приворожённого, да сказать про себя «Лети приворот на чужой огород».
– И всё? – спросила я.
– И всё, – кивнула Фатха. – А потом ты увидишь отвращение в глазах, той, кого только что целовал.
– И правда, тяжкий, – согласилась я. – Спасибо, Фатха.
– Тебе спасибо за внучку, изумрудный мой, – ответила старуха. – Я позабочусь о Яшке, – сказала я, вставая. – О том, чтобы она научилась управлять своим даром. И о том, чтобы никто не гулял по её снам. Только ведь не внучка она тебе. Скажи, где вы её нашли?
Старуха на мгновение заколебалась, но всё же ответила.
– В лесу подле Крутояра, – сказала она.
Сердцевина 11
Бал у городского головы был похож на столичные. Примерно так же, как тяжеловоз похож на рысака. Те же четыре копыта, грива и хвост… Те же танцы, карты и сплетни…
Стоило здоровенному мужику, облачённому в трещащую по швам ливрею, гаркнуть «господин Задольский», как вокруг нас с Аннет закружился хоровод любопытствующих гостей. Такого внимания к моей персоне я не припомню со дня своего первого выхода в свет после свадьбы. Но и я прежде не имела обыкновения так интересоваться представленными мне гостями. Теперь же каждый новый знакомец, будь то подобострастно кланяющийся почтмейстер с воинственно топорщащимися усиками или одаривающая многообещающими взглядами вдовушка, подвергался тщательному изучению. С надменно-равнодушным, скучающим выражением, вполне соответствующим выбранной мной роли юного столичного фанабера[12], я кивала представленным мне мужчинам и кланялась дамам и девицам, пытаясь обнаружить в новых знакомых хоть крупицу Дара.
Но, странное дело, здесь не было заметно и следов использования Дара, пусть даже чужого. Ни одной, даже самой слабенькой иллюзии, какие во множестве встречаются даже на самом захудалом столичном приёме, заботливо стирая прыщи и бородавки, прикрывая лысины, а порой и заменяя заложенные семейные драгоценности. Интересно, откуда же взялась иллюзия на перстне дядюшки Луки?
Разглядывая гостей барона, я искала среди них оДарённого, который поймал Аэрта в ловушку призыва. Он вполне мог оказаться здесь, ведь любопытство и тщеславие собрали на приём к баронессе все «сливки» здешнего общества. Ведь Дар проявлялся сильнее всего в дворянских родах, а оДарённыеиз низших сословий за службу царю и Отечеству жаловались личным дворянством.
Примером тому, несомненно, могла стать скучающая у стены особа, лишь немногим уступающая телосложением моей Матрёне. Бальное платье, по моде обнажавшее могучие плечи, смотрелось на ней так же уместно, как седло на корове, а веер трепетал в её руках, словно дрожа от страха.
– Кто это? – спросила я у Павла Алексеевича, взявшего на себя роль моего чичероне[13].
– Госпожа Федоткина, цобермейстер, – шёпотом ответил тот, стараясь не смотреть в сторону упоминаемой дамы.
Ну да, нарушение золотого правила «об оДарённых хорошо или ничего» было чреваты неприятностями, форма которых зависела только от фантазии упомянутого всуе, а размер пропорционален силе Дара. Разумеется, существовали предписания Магической Канцелярии, запрещавшие причинять вред бездарным, но при желании в них всегда можно было найти лазейку. Но среди цобермейстеров или «обозников», как за глаза называли служащих Тайной Магической Канцелярии, придаваемых для магической помощи воинским подразделениям, слабаков не было. Ведь любой из них должен был быть в состоянии отослать за час не меньше десятка вестников.
А я сегодня чувствовала себя измочаленной после единственного, отправленного в столицу с докладом о безобразиях, творящихся в Версаново. О своём близком знакомстве с Аэртом я, разумеется, умолчала. Но упоминания о вызове из-за Грани и иллюзии на перстне инуктора оказалось достаточно, чтобы вскоре на меня буквально обрушились ответные вестники. Первым примчался серебристый с лиловыми полосками из Магической Канцелярии, за ним последовал огненный из Канцелярии Великого Инуктора, последним появился синий золотолампасный из военного ведомства. Все, как и следовало ожидать, с инструкциями, противоречащими друг другу, и с подтверждением широких полномочий. Противоречие в инструкциях давало мне карт-бланш[14], а полномочия просто пугали.