– И?
– Ты умница. Но ты совершенно не умеешь хранить тайну. Если ты доверяешь – ты даже не задумываешься. Поэтому я держал подозрения при себе. Наблюдал, делал выводы. Фалион богат. И даже очень. Знатен, приближен к королю – зачем бы ему эти игры? Когда вскрылся, благодаря тебе, заговор Амалии, я второй раз подцепил Фалионов. Александр щедрой рукой давал деньги своим прихлебателям. И Рейнольдсу, и еще нескольким – а те не жили богато, не играли, не снимали дорогих шлюх – куда шли финансы?
– На заговор?
– Наемники, оружие, они готовились ударить. У меня не было другого выхода. Я понимал, что они нанесут удар, и готовился.
– И сам его спровоцировал.
– Нет.
– Неужели?
Доверия в голосе графини не было ни на грош. Ганц понял это, но не оскорбился. Не до того сейчас.
– Лилиан, ты относилась к Фалиону, как к другу. Даже больше, я ведь видел, что вы увлечены… он тебе признавался в любви?
Лиля кивнула. Не совсем так, но ведь было. Женщина всегда знает, если мужчина к ней неравнодушен.
– Как ты думаешь – он оставил бы тебя без присмотра?
– Кто?!
Лиля поняла все сразу. Ганц пожал плечами.
– Один из слуг Алисии.
– Кто?
– Неважно. Он уже умер.
– Ты?
– Нет, – порадовался Ганц этому переходу. – Не я. Фалион при последней встрече. Когда услышал про твою беременность, ударил – и слуга неудачно упал.
– Горлом на кинжал?
– Виском на камин.
– Понятно…
– Часть информации Фалиону шла от меня. Именно я передал ему о твоей беременности. И о том, что ты согласилась выйти замуж по выбору короля.
– И это его…
– Оскорбленное самолюбие – страшная вещь. Он тебе симпатизировал, возможно, даже любил, искренне считал себя подарком для любой женщины, – и ты так легко отказываешься от его чувств. Даже побороться не попыталась.
– За место любовницы?
– За это место тоже боролись.
Лиля фыркнула.
– Я поняла. А теперь подробнее.
– Один из моих коллег вышел на заговорщиков. И представился им сочувствующим. Пообещал, что поможет устранить короля, задержав его в замке и намекнул, что на них скоро выйдут.
– Поверили?
– А кто бы не поверил? Мы были очень убедительны.
– А я тут при чем?
– А вот ты попала туда, потому что так я решил.
– ЧТО!?
– Лилиан, а ты сама не поняла, сколько вызываешь подозрений? Ты – графиня Иртон, от тебя идет поток нововведений, на тебя покушались…
– Так не я же! На меня!
– Как ты говоришь? То ли он украл, то ли у него украли,{20} но была там какая-то история?
Лиля покривилась. Научила… на свою голову.
– Вот. Сейчас же с тебя сняты все подозрения. Более того, ты совершенно вольна в своей судьбе.
– Пока меня не выдадут замуж за одного из сторонников короля?
Голос был горьким.
– Не выдадут.
– Почему же?
Ганц вздохнул. То, что он сейчас собирался сказать… не надо бы! Альдонай, как же не хотелось! Но он уже достаточно изучил эту женщину. Если ее лишить свободы – она начнет сопротивляться. Поэтому единственное, что он может сделать для нее и для себя – отпустить. И подождать.
– Потому что Его величество решил поженить нас.
Лиля горько усмехнулась.
– Так вот, Лилиан. У нас еще три года. Решение Его величества важно, но не является определяющим. За это время мы обязательно что-нибудь придумаем, обещаю. Если захочешь – я помогу тебе тайно уехать из Ативерны. Уэльстер, Ханганат… ты сама решишь.
Лиля смотрела в карие глаза – и понимала, что он сейчас не лжет. Ни ей, ни себе.
– Почему?
– Потому что…
Ганц указал на окно. Там, за стеклом, танцевала бабочка.
– Это – счастье. Схвати его, сожми в ладонях и посмотри, сколько останется. Я хотел бы быть счастливым с тобой, но не по принуждению. Не хочу так… лучше пусть будет потом, честная сделка с кем-то другим. Не хочу быть хозяином.
– Какое благородство…
– Ты мне не поверишь, я знаю. У меня не было выбора. Да, я подставил тебя, чтобы король поверил, постарался обезопасить, но не предупредил. Не мог. Ты совершенно не умеешь лгать. А вот Эдоард – хорошо знает людей. Не бойся. Я обещаю вас защищать. Буду приезжать время от времени, чтобы никто ничего не заподозрил, ты позволишь?
Лиля невольно кивнула.
– Разумеется.
– Ты спокойно родишь ребенка, а спустя пару лет… мы посмотрим, как сделать лучше.
– Ты серьезно поможешь мне бежать?
Лиля внимательно вглядывалась в лицо мужчины. Только вот видела там одну усталость и тоску. Ему доверились, да. Он сам все разрушил – и опять один, опять на пепелище, опять только на службе короля…
– Когда ты скажешь и куда ты скажешь.
– Не верю.
– Не верь. Но я это действительно сделаю.
И настолько серьезным было его лицо… Ганц уже принял это решение. И менять его не собирался. Хочешь свободы? Ты ее получишь. Счастье не сажают на цепь и не держат в клетке. Иначе это уже совсем не то.
– А что будет с тобой?
– Ничего. Я справлюсь.
И вот это убедило лучше всяких слов. Если бы он сказал, что король разгневается, если бы хоть намекнул…
Он справится. И точка.
Лиля вздохнула.
– Оставь меня одну, Ганц. Мне надо подумать…
– Разреши мне…
Теплые губы коснулись руки графини.
– Не прошу прощения. Я его не заслужил. Только прошу понять…
Ганц поднялся с пола, поклонился и вышел. Лиля сидела – и смотрела ему вслед. Ну и что теперь прикажете делать?
Решение оказалось очень простым.
Три года траура?
Так тому и быть! Отпустят в Иртон – хорошо. Нет – мы и тут в затворницу поиграем. Запустим свой модный дом, будем жить, воспитывать детей, радоваться жизни… может, еще в кого и влюбимся?
Ганца Лиля не любила. Нет, она его ценила, как друга, соратника, просто умного человека, но любовь в ее романтическом понимании…
Ромео и Джульетта, Эдоард и Джессимин, Лонс и Анель – романтических героев можно припомнить много, так же, как и завершение их романов.
Такого не было.
Так что же в итоге – пустота? Так могут сказать только люди, которые не мыслят себе жизни вне мексиканских сериалов. А есть ведь и другая. Сотни пар сначала заключают союз, а потом уже присматриваются, учатся доверять друг другу, налаживают быт, – и такие семьи оказываются стократ счастливее «безумно влюбленных». Получится ли у них нечто подобное с Ганцем?
Лиля не знала. Но почему бы не попробовать?
В любом случае – жизнь движется своим чередом. Поживем – узнаем, а если доживем – то и увидим…
И время плавно заскользило мимо людей, отмечая их своим прохладным прикосновением.
Глава 8
Взгляд в будущее
Открытие модного дома Мариэль.
Как это выглядит?
Сплошной восторг. Восхищение в глазах дам, кавалеров, вышколенные слуги в ливреях, разносящие напитки в красивых витых бокалах, предметы роскоши, изящные стеклянные цветы, которые дарятся при входе каждому посетителю…
И хозяйка салона.
Высокая, светловолосая, в темно-зеленом платье, отделанном кружевом такой цены, что это невольно переводит его из траурного чуть ли не в бальный наряд. Лилиан уже на седьмом месяце беременности, но это ничуть не мешает ей. Нет ни токсикоза, ни дурацких пигментных пятен, ни каких-либо осложнений. Наоборот – она бодра и весела. Только яблок все время хочется… железа не хватает?
Возможно.
Но пока беременность развивается нормально. И даже не слишком заметна. Полнота – и полнота, кому какое дело? Кому надо, те знают. Кому не надо – пошли к Мальдонае!
Лиля ответила на учтивый поклон очередной графини, заметила мимоходом, что к голубым глазам и темным волосам пойдет аромат жасмина – флакончики в левом углу зала, там же можно получить образцы – надушенные веера. Поклонилась престарелой герцогине, мимоходом отметила, что та в кружевных митенках и сообщила, что есть потрясающие шляпки с вуалью, Вашей светлости очень пойдут…
Светлость вполне воодушевилась и отправилась смотреть, что и как. А Лиля обернулась на знакомый голос.
– Ваше сиятельство – это восторг.
– Барон, – обрадовалась Лиля. – Надеюсь, вы сегодня с супругой?
Авермаля она была рада видеть всегда. Он был памятью о тех днях, когда женщина только оказавшись в этом мире, училась выживать. И он, пусть даже слегка против воли, оказал ей поддержку.
– О да, графиня. Она отправилась смотреть на ваши чудеса из стекла.
– Разве это можно назвать чудесами? Вы нам льстите, барон!
Чудесами Лиля считала не витые цветы и животных, нет. Не роскошные бокалы и громадные зеркала. Чудесами были линзы, – и они позволяли получить микроскопы и телескопы. Пока еще эта наука оставалась в ведомстве альдона, но так оно и лучше будет.
Лиля уже не рвалась прогрессорствовать напролом. Этот мир был более терпимым к новшествам, а церковная и светская власти здесь старались сотрудничать. Поэтому пусть новые знания будут пока под рукой альдона. Кроме медицины.
Но все остальное – только в церковь. Техническое развитие не должно опережать морально-этическое. Уж простите – от изобретения микроскопа не так далеко идти до вопроса о бактериях, а потом и до биологического оружия какая-нибудь тварь додумается. Пока на земле есть войны – будут и подобные… умники.
Поэтому все согласились – пусть будет ограничение знаний. А спустя сколько-то лет, возможно…
– Графиня, возможно, вы разрешите приехать к вам завтра, поговорить о делах…
– Разумеется, барон.
Официальный траур еще продолжался. Но Эдоард королевской милостью разрешил ей принимать гостей, хотя и не всех, далеко не всех. Лиля не настаивала. Меньше народа – больше кислорода.
Да и ей не хотелось никого видеть.
Работа, работа, опять работа – кто сказал, что от депрессии помогают пилюли? Лучше двадцатичасового рабочего дня средств еще не придумали! Когда падаешь, выматываешься так, что голову поднять сил нет – и забываешь обо всем.
И призраки тебя не беспокоят. А их много в жизни простой ативернской графини.
Джерисон Иртон.
Иногда Лиля размышляла, как бы сложилась ее жизнь, будь Джес другим. Если бы любил, заботился, ценил жену, а она все равно оказалась бы в этом теле. Тогда не было бы ничего. Не надо ехать на ярмарку и нанимать вирман, не надо спасать, помогать, работать, – надо просто вживаться и не показывать своих знаний. Не было бы ни мастерских, ни конвейерного производства, ни противовеса гильдиям – заводских школ. Пока таковая была только одна, в Тарале, но с перспективой на будущее. Лиля просто жила бы и ни о чем не заботилась. Могла бы и влюбиться, и детей родить…
По-своему Джерисон был не так уж и плох. Единственное, что его губило всю жизнь – отрицание женского разума. Бабы – дуры. Бабы – телки. Что тут еще скажешь? На этом он погорел с леди Вельс, на этом он погорел с принцессой. Да и с самой Лилиан…
Теперь уже что случилось – то случилось. От Джерисона на земле осталась Миранда. И девочка вырастет замечательным человеком. Выйдет она замуж в Ханганат – или нет, это еще бабушка надвое сказала. Да и в гареме судьба может сложиться по-разному. Были безвестные девушки, которые не оставили следа. Но была же и Роксолана?{21} И еще несколько других… имена Лиля не помнила, но ведь бабы правили государством, пусть и из-за спины супруга.
Так что… ее дело – вырастить Миранду умной и сильной женщиной. А что она выберет для себя в итоге – ей виднее.
Пока девочка была без ума от Амира. Принц недавно отправился в Ханганат и, видимо, дал указания посольству. Девочку каждое утро одаривали цветами и сладостями. Может, все у них еще и будет хорошо?
Любовь…
Вот Фалион говорил, что любит ее. И – Ганц не стал таить протоколы допросов – Александр и правда ее любил. Насколько мог.
И именно поэтому сорвался. Решил, если не ему – то никому. Любовь?
Да любовь ли это? Или вы перепутали желание загрести все себе – и побольше, побольше? Любовь самоотверженна и готова отдать все. А вот такое чувство захапать, застолбить свое место – пусть им занимаются поэты. Лиля точно знала, что к любви оно не относится.
Отсюда и разговор тогда, в королевском кабинете. Ганц был уверен, что Лиля не пострадает, поскольку сам спровоцировал Фалиона. И маркизу хотелось получить Лилиан Иртон в свою власть, чтобы поиздеваться. Да если и не получить – она была выгодна. А кто убивает курочку, которая может принести золотые яйца?
Глупо, уж простите.
Вот Эдоарда и Ричарда – да, убили бы, но после подписания отречения. Надо же сделать хорошую мину при плохой игре. А Лилиан оставили бы в живых. Возможно, побили бы, изнасиловали, но убивать не стали бы. А такое точно не проделаешь в королевском кабинете. Не до пощечин обманщице, когда на кону и жизнь и королевство. Разве что так – словесно пнуть, понаслаждаться ужасом… что и произошло. А проводить экзекуцию – некогда.
Лиля только головой покачала. Ганц разыграл ее втемную. Жестоко и не особенно добродушно. Но…
Простить?
Она не простила и не забыла. И доверять мужчине она сможет только до определенного предела. А разве раньше было иначе?
Никогда не появится человека, которому она расскажет о другом мире, никогда не появится того, кто поймет до конца, – и это неудивительно.
Она не лучше или хуже, она другая. Как зеленый человек среди белых – всю жизнь обречен быть забавной диковинкой. А что у него внутри? Что в душе?
Это останется при ней. А детям и внукам она когда-нибудь расскажет сказки про другой мир. Просто сказки на ночь…
И возможно, эти дети будут от Ганца.
– Графиня…
– Барон…
Легок на помине, сто лет жить будет. Ганц поклонился. Присутствующие дворяне посмотрели с разными выражениями, но равнодушных – не было.
Уже не лэйр, уже барон. Получив титул за раздавленный заговор, Ганц не остановился на этом. А Лиля на свою голову рассказала ему о криминалистике, об отпечатках пальцев, специальном угольном порошке, о запахах, об их сохранении, ну а истории про Шерлока Холмса он слушал вместе с Мирандой – и с таким же вниманием.
В результате Ганца назначили главой тайной милиции короля. Да-да, именно так.
И дали задание – создать службу практически с нуля. Справится – получит графа. Нет?
Тогда не получит. И вообще может скоропостижно умереть от чахотки. Или несварения железа в желудке. Одним словом – даешь Скотланд-Ярд?[13]
Есть ведь здесь и отравления, и убийства… ладно, самым близким аналогом службе Ганца, наверное, была полиция Людовика XXIV под руководством де ла Рейни.{22} Да, сразу не объять необъятного. Но начинать с чего-то надо?
Надо.
И если бы в свое время дело принца Эдмона расследовали честь по чести, и Амалия убедилась бы, что ее отец отравил ее мужа – разве стала бы она мстить? Разве завертелась бы эта кровавая карусель?
Теперь уже не узнаешь. Поэтому Ганц работал день и ночь, подбирал сотрудников, налаживал сеть осведомителей, создавал почти с нуля то, что невозможно создать за один год – в принципе. Но начинать надо.
Так что Ганца не любили – факт. Но боялись и уважали.
А самому мужчине все было безразлично. У него было все, что нужно для… скажем так, для выращивания счастья.
Любимое дело, у истоков которого он стоит, может быть, через тысячу лет его вспомнят именно за это.
Титул и положение в обществе. Он уже не просто королевский доверенный без земель и титула, он – барон. А справится – станет графом, а там можно и о герцоге помечтать, если уж очень захочется.
Любимая женщина.
Любимая?
Сложный вопрос. Ганц и про себя не мог сказать, что он безумно любит Лилиан Иртон. До страстного мычания и звезд в глазах. Такого не было.
Было желание погреться у огня, найти тепло, найти семью, была привязанность к Роману и Джейкобу, к Миранде… или чувство вины?