И, выдерживая обращенные на него взгляды, пояснил:
- Я назначил бы день, если бы это было возможно, но понимаю, что это создаст массу дополнительных сложностей. Но красться в ночи, как вор, тайком, я не хочу. Густав должен быть арестован и судим – открыто и законно, и выступление наше будет законным. Поэтому – утро, пять часов.
Лестин слабо улыбнулся и тихонько покачал головой.
- Стоит ли, Людвиг? – с сомнением спросил Ретель. – Рискованно. В пять часов в июне уже рассветет.
- Смена караула в восемь, и у нас будет еще три часа. Если все пойдет так, как мы задумали, нам на все хватит времени. А что рассветет – этого я и хочу. Пусть все видят, что мы действуем не как убийцы и узурпаторы, а по праву… по праву закона.
Ретель хмыкнул и потянулся за сигарой. Прикурил, помахал рукой, развеивая дым.
- Кстати, Людвиг, - к потолку всплыло синеватое колечко, – что вы будете делать, если Государственный Совет откажется вас признать?
- Я думаю, бумаги, подписанные Его Величеством Карлом, убедят наших лордов, - спокойно ответил Патрик. – Указ за подписью короля, манифест о престолонаследии… И кстати, - обратился он к Лестину, - с этими документами пора что-то придумать.
Ретель вопросительно поднял брови:
- С этого места подробнее, пожалуйста.
Патрик вздохнул.
- Незадолго до смерти Его Величество оставил мне некие бумаги; они хранятся сейчас в тайнике в кабинете короля. Не знаю точно, что там, но полагаю, что указ о возвращении мне всех прав и титула, манифест…
- В тайнике в королевском кабинете? Вы уверены, что они до сих пор там?
- Нет, - прямо ответил Патрик. – И для того, чтобы выяснить это, мне нужно попасть во дворец.
- Каким образом? Вам нельзя там показываться.
- Вот как раз этого я пока и не знаю. Чтобы проникнуть в кабинет Его Величества, нужно быть королем, не больше и не меньше…
- …что без бумаг невозможно. Либо нам нужно придумать иное средство повлиять на Совет... в нужную сторону.
- Других способов убедить Совет я не вижу, - тихо сказал Патрик. - У меня есть еще одно письмо короля, в котором он... все объясняет. Оно у меня... то есть пока - здесь, в поместье. Его тоже нужно будет предъявить, но боюсь, что без официальных бумаг оно покажется недостаточно весомым.
Ретель снова затянулся сигарой:
- Я вижу две возможности. Либо документы до сих пор в тайнике, либо уже обнаружены. Тогда...
- Тогда Густав уничтожил их, - кивнул де Лерон.
- Вот именно, - сказал Патрик. - Мы должны знать точно, а чтобы проверить, нужно заглянуть в тайник. Вот будет смеху, если это станет единственным нашим препятствием. Как вы понимаете, у меня возможности попасть во дворец нет. Никто другой сделать этого не сможет, - добавил он после паузы, - потому что о расположении тайника знаю теперь только я. А ключ от кабинета всегда был только у Его Величества.
- Но есть, наверное, ключи и у слуг… - вопросительно проговорил де Лерон. – У лакеев, у королевского камердинера… кто там еще?
- Сейчас – нет, - ответил Лестин. – По крайней мере, сразу после коронации уже не было. У Густава пункт на эту тему… прости меня, Господи, - он перекрестился, - о власти плохо не говорят.
Глаза его смеялись.
- Подкуп? – предложил де Лерон.
- Кого? – спросил в ответ Лестин.
- Хоть самому переодевайся, - проворчал Патрик, сворачивая трубочкой план дворца, - слугой или садовником…
Он вдруг остановился.
Лестин посмотрел вопросительно.
- Садовник, - проговорил Патрик медленно и положил план на стол. – Садовник. Ламбе… помните, был у нас такой, он, сколько я себя помню, во дворце служил, еще отец его хвалил очень. Дерево, которое в кабинете – это ведь он за ним ухаживал. Отец всегда говорил, что таких людей, как Ламбе, и среди министров поискать… ну, в смысле, честный. Что с ним стало?
- Насколько я знаю, - заметил Лестин, - служит и сейчас. Хотя… это было больше года назад. Но, мой принц, вы уверены, что можно доверить такое дело слуге?
- Да, - быстро сказал Патрик. - От Ламбе мне нужна только одежда и возможность попасть в кабинет под видом его помощника. Конечно, желательно, чтобы Густава в этот день во дворце не было, но это решаемо.
- Но садовник узнает вас, - нахмурился Ретель.
- Придется рискнуть, - пожал плечами Патрик.
Лестин встал, пошире раскрыл окно, задернул плотную штору. Библиотеку заполнил синеватый сумрак, стало не так жарко.
- Если хотите мое мнение, то я решительно против. Риск огромный и совершенно неоправданный.
- У вас есть другой вариант?
- Нет, но…
- И у меня нет. Доверить это дело кому-то другому я не могу. Значит, должен идти сам.
- А если садовник донесет?
- А если нет?
Некоторое время все молчали. Ретель задумчиво барабанил пальцами по подлокотнику дивана.
- Да, - сказал, наконец, де Лерон, - пожалуй. Риск, конечно, огромный, но…
- И ненужный, - сердито проговорил Ретель. – В день переворота можно отлично все сделать сразу после ареста Густава. У нас будет возможность.
- А если нет?
- В крайнем случае, если бумаг уже нет – идти напролом. Или написать их заново.
- Тогда чем мы будем лучше него? – тихо спросил Патрик. – Напролом… да, можно. Но трон принадлежит мне по праву – и это я должен доказать. Я не хочу быть узурпатором…
- Можно подумать, - заметил Ретель, - сама идея государственного переворота законна.
Патрик посмотрел на него.
- Не законна. Но одно дело, когда она вынуждена и оправдана, другое – когда оправдать ее нечем.
Лестин спрятал в бороде улыбку: воспитанника опять понесло.
- Хорошо, - ехидно сказал Ретель, - Допустим, вы проникните во дворец и даже выйдете живым наружу. Но если бумаг в тайнике нет - все отменим?
Патрик рассмеялся.
- Да, граф, уели. – Он снова стал серьезным. – И все-таки я должен это сделать. Если бумаг там нет, у нас будет время придумать что-то, что… сможет оправдать их отсутствие.
- А если, - осторожно спросил де Лерон, - подделать эти бумаги?
- И вместо того, чтобы рисковать собой и всем делом, пытаясь проникнуть во дворец, - добавил Ретель, - просто взять с собой запасной комплект документов. И пустить его в ход, если в тайнике ничего не окажется. Если окажется... значит, он просто не понадобится, и вы позже тихо его уничтожите.
- Как вариант - да. Но только если другой возможности их получить у нас не будет, - решительно сказал Патрик.
Ретель неторопливо налил себе воды, выпил залпом.
- Тогда предлагаю вернуться к предыдущему вопросу: что делать, если Совет все же откажется признавать вас королем? Такое возможно, даже если вы предъявите подписанные королем Карлом бумаги. Совет может оспорить их подлинность, а действовать нам надо быстро.
Повисла минутная пауза.
- Тогда... придется распустить действующий Совет, назначить новый и привести к присяге его, - ответил Патрик. - Хотя этот вариант мне совсем не по душе.
- Но пожалуй, он единственный, - тихо заметил Лестин.
Де Лерон согласно наклонил голову.
- Тогда надо заранее подготовить бумаги и на этот случай, - отозвался Ретель.
- Придется, - сумрачно и устало откликнулся принц.
* * *
Ясный день сменился тихим, теплым и светлым вечером. Вечерний чай решили выпить на веранде; благо, позволяла погода. Повар господина ван Эйрека в этот раз превзошел сам себя – даже Ретель признался, что таких пирожных он не ел даже дома, а его кухня славится на весь Руж. Плетеные кресла-качалки тихо поскрипывали, пахло цветами. Белое вино в бокалах прозрачно искрилось в заходящем свете солнца. Ретель и де Лерон закурили; голубоватый дымок на мгновение завис под потолком и выплыл наружу, растворился в прозрачном вечернем воздухе. Август ван Эйрек, не выносивший табачного дыма, сел на ступени веранды, к нему присоединился и Лестин. Патрик с тревогой поглядывал на старого лорда: тот не только не закурил, против обыкновения, но и не выпил за весь вечер ни глотка вина. И иногда потирал украдкой левую сторону груди.
- Что с вами сегодня? – спросил его шепотом принц, когда Ретель, «дядя» и де Лерон заспорили о достоинствах и недостаках разных сортов табака.
- Ничего особенного, - отозвался лорд спокойно. – Устал.
Патрик пристально посмотрел на него – но Лестин выдержал его взгляд и улыбнулся.
- Пустое, Людвиг. Надо будет, как вернусь в Леррен, показаться лекарям. Возраст, вот и все…
Слуги принесли еще вина и большое блюдо с закусками и теплыми, только что испеченными пирожками. Патрик надкусил один: с черникой.
Господин ван Эйрек поднял бокал.
- Я хочу выпить за именинника. За вас, Людвиг! Будьте счастливы, мой мальчик, и пусть у вас все будет хорошо! Пусть сбудется все, к чему вы стремитесь.
- Спасибо, дядюшка! – рассмеялся Патрик. - Я постараюсь.
- За вас, Людвиг, - де Лерон двумя глотками опустошил бокал, глаза его смеялись. – Даст Бог, еще будем служить в одном полку!
Ретель молча приподнял бокал и улыбнулся.
Они чокнулись, дружно выпили, но Лестин только пригубил.
- Между прочим, Людвиг, - заметил Август, лукаво глядя на «племянника», - господин Лион просил передать, что рад будет вас увидеть.
- Увы, не в ближайшие дни, - откликнулся Патрик, жуя пирожок. – Завтра я уеду в Леррен и вернусь, Бог даст, через три-четыре дня. Тогда можно будет подумать…
- А девица Луиза, - продолжал хозяин, - кланяется вам… справлялась о вашем здоровье.
- Благодарю, - с ноткой грусти откликнулся принц. – Как она?
- Спасибо, хорошо. Правда, показалась мне грустной, но… быть может, это в преддверии перемен: скоро будет объявлена ее помолвка.
- Вот как? С кем же?
- С князем Вараном. Он не так давно вернулся к себе из Леррена.
- Князь Варан втрое ее старше, - заметил Патрик. – И Луиза согласилась?
- Ей ничего не остается делать. Господин Лион болен и, видимо, настаивает на этой свадьбе, чтобы девушка была пристроена в надежные руки.
Патрик помолчал.
- Как знать, может, это и к лучшему.
- Но мне показалось, - продолжал «дядя», глядя на Патрика, - что сама Луиза хотела бы увидеть в роли Варана кого-то другого.
- Все может быть. Но не нужно тешить девочку несбыточными надеждами, дядюшка. Князь Варан – не самая плохая партия; по крайней мере, она ни в чем не будет нуждаться.
Солнце село, и на веранде сразу стало зябко.
- Не перебраться ли нам в дом, господа? – предложил Лестин. – Мой ревматизм как-то не склонен наслаждаться холодом, а я хочу опробовать завтра вашу новую лошадь, Август. Не велеть ли затопить камин?
…Они засиделись за полночь. Уже давно спали слуги; в конце концов Патрику пришлось самому идти на кухню за новой порцией уже остывшей курицы, когда он понял, что снова проголодался. Остатки мяса были оставлены поваром на столе и заботливо прикрыты салфеткой. Поставив на стол подсвечник с тремя свечами, Патрик почувствовал вдруг такой страшный голод, что прямо здесь же, руками оторвал куриную ножку и вцепился в нее зубами. Окно в кухне осталось приоткрытым; ночной ветерок слабо шевелил на столе салфетку, тянуло прохладой. По потолку метались тени; влетела большая ночная бабочка, закружилась вокруг свечки. Где-то вдалеке залаяли собаки; заливистый лай прокатился по деревне и смолк, как обрезало. Патрик жевал, стоя в полутьме, замечательно вкусную эту ножку и неожиданно почувствовал себя удивительно счастливым – от этой светлой апрельской ночи, от того, что осталось совсем немного, оттого, наконец, что знал: все, совершенно все в этом мире обязательно будет хорошо.
Когда он вернулся в гостиную, старики над чем-то хохотали. У графа блестели глаза, на обычно бледных щеках проступил румянец. Полковник де Лерон откинулся в кресле и расстегнул два верхних крючка мундира. Блюдо с пирожными сдвинули в сторону, «дядя» Август чертил что-то на клочке бумаги. Только Лестин молчал, и глаза его оставались грустными
Патрик остановился в дверях и, прислонившись к косяку и улыбаясь, смотрел на них. Отчего ему так легко дышится сегодня и так спокойно? Несмотря на нездоровье Лестина, несмотря ни на что…
Все эти два года он приезжал в поместье ван Эйрека нечасто, но регулярно и оставался каждый раз недели на две. Эта тихая усадьба стала теперь его домом. Господин ван Эйрек сдержанным дружелюбием, подчас даже лаской и спокойным юмором порой напоминал Патрику отца. Казалось бы, они совсем не похожи – шумный, вспыльчивый и энергичный Карл и спокойный, сдержанный Август, но вот поди ж ты… Впрочем, другого дома у него теперь все равно не было.
- Слышали новость, господа? – громко сказал де Лерон. – Его Величество подписал на днях новый указ о собраниях… теперь по всей стране запрещено собираться больше, чем вчетвером.
- Это как? – не понял Патрик.
Лестин улыбнулся.
- Да, я не успел рассказать вам сегодня, Людвиг. Теперь для того, чтобы собраться для чего-нибудь более, чем вчетвером – ну, скажем, вечеринка у вас в доме, праздник или вот заговор вы решили готовить… - Патрик фыркнул, - словом, теперь вы должны получить на это собрание разрешение от полиции. Указать, с какой целью собираетесь, как надолго, имена и адреса участников… и все это – не меньше, чем за три дня до вечеринки.
Патрик обвел изумленным взглядом собеседников и спросил совсем по-детски:
- Это что… это правда?!
- Да, в столице указ был объявлен позавчера, а вчера я зачитывал его в казарме, - отозвался полковник. – И кстати, публичные выступления теперь тоже запрещены.
- А в трактирах как же? А на рынках, на гуляниях? Или это все тоже под запретом?
- Где вы сейчас видели гуляния, Людвиг, - вздохнул Лестин. – Рынки и трактиры… ну, очевидно, предполагается, что там люди друг с другом не знакомы и каждый сам по себе. Но если я правильно понял, то в любой момент тебя могут объявить… гм… сборщиком и арестовать как нарушителя. Густав, видимо, надеется решить таким образом еще и проблему уличных драк, но…
-… но это ж никаких тюрем не хватит, - закончил за него Патрик.
- Не скажите, - покачал головой де Лерон. – Тюрьмы сейчас пустеют быстро: или на виселицу, или в действующую армию. Без суда и следствия. Даже, говорят, каторжан, кто пожелает, отправляют воевать, а уж из тюрем-то… - Он снова раскурил трубку, поплыли к потолку колечки синего дыма. – Так что мы, господа, закон нарушаем. Ни разрешения полиции у нас, ни бумаги с указанием цели собрания.
- Как же это мы так непочтительно, - усмехнулся Ретель.
В камине уже прогорели дрова, а свечи догорели почти на три четверти, когда Ретель и Патрик, извинившись, отправились спать: граф устал с дороги, а принцу наутро предстояло уезжать. Август Анри, улыбаясь, слушал, как напевает «племянник», взбегая по лестнице наверх, к себе. Потом повернулся к Лестину, собираясь что-то сказать – и улыбка слетела с его лица. Он вскочил, подошел.
- Что с вами, Лестин? – спросил он с тревогой. – Плохо себя чувствуете? Сердце? Воды?
Лестин обмяк в кресле, откинулся на спинку. Правая рука его бессильно лежала на подлокотнике кресла, левая размеренно растирала грудь. Август только сейчас увидел вдруг, как осунулся он за последнее время, какие мешки залегли под глазами. А седины-то… раньше только борода была седая, а сейчас и в прическе не найдешь темных прядей.
- Ничего страшного, - устало улыбнулся лорд. – Да, сердце, наверное, прихватывает… не в первый раз.
- У лекаря были? – Август взял его за руку.
- Не до лекарей сейчас, - отмахнулся он. – Все потом…
- Лестин…
- Пустое, друг мой. И не говорите мне, что я должен поменьше волноваться – это я и сам прекрасно знаю. Ничего… пройдет. Пожалуйста, не беспокойтесь.
Он тяжело, прерывисто вздохнул.
- Но ведь совершенно не о чем волноваться, - не вполне искренне сказал ван Эйрек, наливая ему воды. – Еще немного, и все будет…
- О да, - усмехнулся лорд, глотнул из бокала, - я знаю. Но видите ли, Август, иногда мне все-таки становится страшно.
- Очень вас понимаю… - помолчав, отозвался ван Эйрек. Отошел, сел в кресло.