"Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооруженных Сил..."
Потом деревянными негнущимися пальцами взял ручку и поставил закорючку напротив своей фамилии. Потом мы отправились на праздничный обед. В честь праздника каждому выдали по два пряника и несколько конфет. После обеда не было ни работ, ни занятий. Праздник!
В часть приехал фотограф, чтобы сфотографировать нас в торжественный день. Кому то даже удалось сфотографироваться с автоматом в руках. Сейчас я часто рассматриваю эту фотографию. На ней запечатлён ещё не растерявший гонора юнец в необмятой, необношенной парадке, со взглядом человека, даже не представляющего, что с ним будет завтра, не то что через неделю.
Утром снова наступили суровые армейские будни.
Ещё задолго до подъёма по лестнице крался прапорщик Зингер.
Он появлялся в части в пять утра, приезжая на попутных машинах, которые везли в город молоко с первой дойки. Служил за себя и за командира роты. Армия была его жизнью. Видя его спозаранку, дневальные ворчали: «Его наверное жена запилила, что он сюда, как кобель на случку бежит!»
Самым большим удовольствием Зингера было подловить дремлющего дневального.
Тогда старшина радостно кричал:
- Дневальный!.. Тащи станок едальный!
Затем следовал старческий апперкот в корпус дневального и довольный старшина шёл собственноручно поливать розы.
Перед казармой была разбита клумба на которой росли великолепные садовые розы сорта «Кордес» .
Поливая розы, старшина обычно гундел какую-то мелодию. Из-за гор появлялось солнце. Пахло нагревающимся асфальтом, зеленью и цветами.
Но обычно битый и опытный дежурный по роте перехватывал Зингера у крыльца. Следовал доклад, что за время дежурства происшествий не случилось. И расстроенный старшина шёл к себе в каптёрку, где долго о чём-то жаловался двум кенарам, сидящим в клетке. Поливать розы поручалось наряду по роте.
Командиром нашего взвода был капитан Диянов. Тот самый, что привёз нас в учебку.
Диянов - любитель выпить, полный, юморной, но очень жестокий.
Заместитель командира взвода - Саня Каныга. Толстенький как колобок, вёрткий, чрезвычайно изворотливый и горластый.
Но фамильярно по имени мы называем его только между собой. Официально- товарищ сержант.
В Диянове уживалось как бы два человека. В трезвом состоянии это был спокойный уравновешенный командир, никогда не бросающий подчинённого в беде и холодный циничный садист в поддатом состоянии.
Таким он обычно бывал во время дежурства по части. Около часа ночи он появлялся в роте. Дежурный по роте поднимал Каныгу. Тому ставилась задача, в течение двадцати минут найти водку.
Хитрый Каныга для такого случая всегда держал Н/З. В этот раз неприкосновенный запас оказался выпит. Каныга бежал от разгневанного капитана перепрыгивая через кровати, а Диянов шёл следом, круша тумбочки и переворачивая кровати. Потом говорили, что кое-где он даже отдирал доски пола.
Каныга перелез через забор. Поднял с постели завмага Хабиба. Взял у него водку. Вернулся в часть, выпил с Дияновым и они помирились.
* * *
Каждый день у нас был расписан по минутам.
После подъёма - зарядка. Потом утренний развод, сидение в классах, стирка, чистка обуви, оружия, труска одеял, караул, программа «время», сон.
В выходные дни - построения через каждые полчаса, кросс, спортивные мероприятия.
Как правило, офицеры своим присутствием не докучали. После обеда, кроме дежурного по части все офицеры расходились по домам. За главных оставались сержанты.
Кроме офицеров и сержантов, были ещё прапорщики. Это такая категория военнослужащих, которая везде чувствует себя дома. В любой части, на любой точке, в любой дыре. Главное условие, чтобы там был какой-нибудь склад. А прапорщик уже сам придумает, как это приспособить к делу, продать или обменять.
Однажды начальник продсклада прапорщик Рябчинский решил вынести со склада томатную пасту. Паста была в металлических банках по десять килограмм.
Две банки прапорщик нёс в руках. Третья в руки не поместилась, и он катил её ногами.
Офицер тянет лямку, пока носят ноги, у него стимул - звёзды, карьера. Прапорщику карьера не нужна. Он служит, пока тянут руки. Всё в дом. Тяжелый, но успешный труд. К концу службы прапорщик с выслугой 25-30 лет получает пенсию как подполковник. При этом у умного прапорщика - дом полная чаша.
Прапорщики всегда всем довольны. Женятся на бойких барышнях со средним образованием. Жёны рожают им сыновей, которые со временем тоже становятся прапорщиками и также как их отцы ищут, где и что плохо лежит.
Или дочерей, которые становятся женами офицеров.
Богата наша Родина, и не жалеет она средств для своей защиты.
Главное оружие страны
Не ракеты, бомбы и не танки.
Были склады до краёв полны,
А теперь в них мыши да портянки.
Это русский прапорщик прошёл
И своим снабженьем озабоченный,
Все склады до ниточки подмёл,
Стырил даже то, что приколочено.
Так что мы перед любым врагом
Не спасуем, и ещё до рати,
Прапоров им в тыл зашлём тайком,
Сразу станет нечем воевать им.
Через месяц, после первой получки Каныга собрал с нас по два рубля на бытовые нужды. В конечном итоге купил каждому пластиковую мыльницу, половинку пенала под зубную щетку и по два набора с иголками и нитками.
Этого ему показалось мало, и Каныга собрал с нас ещё по 50 копеек на подворотнички. Это была вершина коммерческого таланта нашего замкомвзвода. Вместо подворотничков появилась новенькая простыня, которую он разорвал на узкие белые полоски. Каждому досталось по пять.
Простыню Каныга спёр у старшины, прибыль положил в карман.
По идее, всем этим нас должна была обеспечить армия.
Через много лет вспоминая своего замковзвода, я совершенно искренне считаю его экономический потенциал равным потенциалу Романа Абрамовича. Тот в свои армейские годы тоже провернул подобную операцию по накоплению первоначального капитала. Только вот Сане Каныгину не повезло. Не встретились на его пути Боря Березовский, Таня Дьяченко с Валей Юмашевым. Но зато Саня возвратившись после дембеля домой, стал прапорщиком. Я думаю, что он оказался умнее Абрамовича. Тому чтобы зарабатывать на жизнь приходилось работать, рисковать, прятаться от злодеев. Прапорщик Каныгин всё нужное человеку для счастья имел, ничего не делая и ничем не рискуя.
Обычно в столовую роту водил старший сержант Беккер. Это был хороший сержант, честный и справедливый. Я ни разу не слышал, чтобы он кого-то ударил.
- Рэз, рэз… рэз-двэа-три… Командует он: - ррэз… ррэз… ррэз – двэ – три! У него так и выходило: Двэ! Рэз..- двэ…- три!
Во рту старшего сержанта тускло поблескивал металлический зуб. По слухам, полтора года назад зуб ему выбили пьяные дембеля, когда он отказался стирать кому то хебе.
- Ррэз… ррэз… ррэз – двэ – три!
Подходим к столовой и, здесь маршируем на месте. Потом звучит команда, и мы по одному «залетаем» в зал. Занимаем места у столов, - по десять человек за каждым. По команде садимся, и через некоторое время раздаётся:
- Раздатчики пищи встать!
При этой команде, строго одновременно у каждого стола, вскакивают по одному курсанту, из сидящих в середине.
- Приступить к раздаче пищи!
Второй сержант в это время уже пьёт чай.
По алюминиевым тарелкам разливается суп или раскладывается каша, которые проглатываются за одну минуту. В эмалированных кружках –чай. Сахар. Кусок хлеба с маслом, кажется пирожным. Жаль, что масло только раз в день - утром.
Сержант встаёт, тщательно расправляет гимнастёрку.
- Закончить приём пищи! Строиться!.. Бегом!
Мы выбегаем на улицу, строимся и, печатая шаг, маршируем в казарму. Наступает послеобеденное личное время, потом опять построение и Каныга зачитывает кому куда. В советской армии праздность не приветствовалась.
Каждый день мытье полов, чистка овощей, стирка, уборка территории и казармы, кухонный, суточный и прочие наряды, чистка сапог, латание дырок, бесконечное натирание бляхи и тому подобное.
Кто-то идёт в наряд, кто-то на самоподготовку в классы, кто на работу к бабаям. Бабаи - это советские колхозники, они же местные феодалы. Особо уважаемые люди: Юсуп, Сабир, Фархад. Они огородники. Имеют много гектаров сухой перепаханной земли на которых растут помидоры, арбузы, лук.
Самые уважаемые люди в Средней Азии ходят в хромовых сапогах с надетыми на них лакированными галошами.
Эти сапоги с галошами для них что-то вроде галстука для ответственного работника или шляпы для человека, считающего себя интеллигентом.
Мы пропалываем сорняки, таскаем мешки с урожаем и удобрениями. Хозяин кормит нас домашним лагманом и поит чаем с конфетами.
Все это заменяет занятия по рукопашному бою, метание ножей, стрельбу по македонски, атлетические упражнения и прочую боевую учёбу.
Есть ещё Хабиб. Он не советский колхозник, а заведующий магазином. Но тоже очень уважаемый человек. Хабиб строит большой двухэтажный дом. Он абсолютно цивилизован. Закончил институт, хорошо говорит по-русски. Носит модные штатовские джинсы, батник, чёрные импортные очки-капли.
У КПП толпилась группа местных. Они были в халатах и тюбетейках. Что-то обсуждали, жестикулировали.
Наш взвод идёт в класс.
Диянов спросил:
- А кто мне скажет, что это такое. Большое, волосатое, начинается на «х»?
Взвод молчал.
Диянов ухмыльнулся.
- Подсказываю: заканчивается на «й». Некоторые покраснели. Штеплер сказал:
- Ну это... И тоже покраснел.
* * *
… После школы я никуда не поступал. Ждал повестку в армию. Надеялся возмужать. Повзрослеть. Мама говорила: «В армии из тебя сделают человека».
Почти год до призыва я работал в котельной, кочегаром. Я закидывал уголь в печи и читал. Я перечитал все книги, которые были у нас в доме. Потом перечитал все учебники, которые не раскрывал в школе.
У моего отца был приятель Валера Орлов. Он служил прапором в нашей части, а до этого в Германии, откуда привёз много книг на русском языке. Иногда он давал их мне.
Это были самые золотые месяцы моей жизни. Всё оборвала повестка из военкомата.
Я поднял руку.
- Хэмингуэй.
Капитан повернулся ко мне.
- Ну и как тебе Хэмингуэй?
- Мне понравился.
- А что именно понравилось?
-Мировозрение.. Всё просто и понятно. Мужчины простые и сильные, женщины слабые, собаки - верные.
- Так, так. А кого ты читал ещё?
- Много кого: Фолкнера, Ирвина Шоу, Скотт Фицджеральда, Экзюпери.
Я не читал Экзюпери. Мне он не понравился за имя, но им тогда все восторгались и я назвал этого лётчика для понтов.
- А «Малую землю»?
- Читал!
- Ну и как?
- По-моему, дрянь.
Капитан засмеялся.
- Назначаешься старшим. Диктуешь текст от сих до сих. Остальные пишут. Через сорок пять минут перерыв. Исполнять!
Диянов уходит. Мы пишем и мечтаем о гражданке.
Вечером полуживые от усталости смотрим программу «Время». Просмотр обязателен. Утром будет политинформация. Нужно знать «назубок» фамилии, имена и отчества членов Политбюро ЦК КПСС.
Многие спят. Самые хитрые научились спать с открытыми глазами.
Подкрадывается Каныга.
- Внимание, тем, кто спит... Встать!
Грохот опрокинутых табуреток.
* * *
Утреннюю политинформацию проводил агитатор взвода по прозвищу Фара. Замполит Кравченко о чём-то переговаривался с Дияновым. За последними столами дремали с открытыми глазами.
Фара долго и нудно перечислял достижения советской власти. Когда он сказал о том, что Советский Союз уже догнал и перегнал США по производству мяса, молока и колбасы проснулся Штеплер:
- Ага, - сказал он. - А у нас в посёлке из всех видов колбасы только - хер!
Штеплера сослали на кухню, в наряд. Хорошо, что хоть не на губу.
* * *
За территорией части стоял небольшой домик, огороженный забором с колючей проволокой поверху. На калитке была приварена металлическая звезда. Издали санчасть походила на маленькую тюрьму. В неё попадали в основном из-за потёртости ног или по блату.
Запах больницы стал ощущаться ещё на крыльце. Давид лежал на койке.
В углу располагалась плита. На плите стоял чайник из солдатской столовой. Я окинул взглядом побеленные стены. Репродукцию картины Шишкина «Утро в сосновом бору» над столом, стопку книг на подоконнике.
- Ну, - сказал я, – и чего ты лежишь? К тебе пришёл тяжело больной друг, а ты не обращаешь на него внимания. А как же клятва Гиппократа?
Давид усадил меня на стул. Заглянул в рот.
- Глотать больно?– спросил он.
Я энергично закивал.
- Ясно! Ангина.
- Это не смертельно? - поинтересовался я.
- Нет, не думаю. Но потребуется постельный режим.
- Раз надо, значит надо. Я готов.
* * *
В роте пошла новая мода, если кому то переставали приходить письма от девушки, он тут же мазал сапожным кремом подошву сапога и делал жирный оттиск на развёрнутом тетрадном листе. Потом этот листок, с корявой надписью «Если бы не эти сапоги, тебя бы уже давно трахали китайцы» посылал бывшей возлюбленной. Такие письма уже отправили Полуянов, Саня Батраченко, Саржевский.
Я спросил Саржевского:
- А ты то кому послал? Неужели тебе какая-то тёлка давала?
Саржевский понёс какую-то чушь, типа того, что у него этих тёлок было, как гуталина у брата кота Матроскина. Стал показывать фотографию с какой-то толстой тёткой, с выбитым передним зубом.
Я искренне порадовался за него.
Ровно через два дня, после того как Саня Батраченко, хороший добрый парень с Украины послал солдатское прости своей девушке, ему пришло пять писем с извинениями, что дескать девушка попала в больницу и не могла писать. Как говорил мой школьный товарищ Вова Некрасов «Слабосильны верблюды познаний человеческой глупости».
* * *
В санчасть явился замполит первой роты старший лейтенант Осинцев. Он был дежурным по части и зашёл посмотреть на больных. Это был очень нормальный офицер. К нам его перевели из Джамбульского вертолётного полка, который стоял в Афганистане.
Мы прятались от жары в курилке, разговорились. Осинцев говорил:
- Вот отделится Украина, уедут немцы, кто тогда Россию защищать будет
Я спрашиваю:
- Как отделится?
Это была единственная фраза, которую я смог выговорить.
Осинцев усмехнулся:
- А вот так! Сначала прибалты, потом азиаты и Кавказ. Они давно уже на сторону смотрят. Ты хочешь сказать, что не хочешь уехать?
Я не хотел. Я просто не думал об этом.
* * *
Капитан Диянов заступил в наряд по части.
Заявился в санчасть. Увидел меня, хмыкнул:
- Хватит валяться. У меня больных не бывает. Через двадцать минут жду в роте. Ты заступаешь в наряд.
В роте я был уже минут через десять.
Сержант Каныгин смотрел в журнал.
- Ты и ты! Завтра дневальные.
- Есть!
- Дежурный по роте – Каныга смотрит на меня. Я вытягиваюсь во фрунт.
- Ты!
-Есть.
Это мой первый наряд по роте. Дежурным! Определённо я начинаю делать карьеру.
* * *
Ночью всегда хочется жрать.
Беру сигареты выхожу на крыльцо. Стоит мягкая, бархатная южная ночь. Липкое, душное марево висит в воздухе, обнимает плечи, сползает на асфальт, отталкивается от него и плывет, растекается в воздухе.