Вдыхаю жаркий таджикский воздух. Исступленно звенят цикады.
Вдалеке, над учебным корпусом, лениво, словно понимая, что сегодня выходной, повис красный флаг.
«Как наденешь галстук – береги его, он ведь с нашим знаменем цвета одного…»
Когда то давно, ещё в той прошлой жизни Боб Черемисин учил меня,
«Если хочешь выжить в армии или тюрьме, забудь прошлую жизнь. Никогда не вспоминай прошлое. Живи настоящим. Представь, что ты боевой самолёт, загруженный боезапасом и который уже прошёл точку невозврата. Ты должен понимать, что будешь жить ровно до тех пор, пока летишь. Поэтому если надо будет драться, дерись. Будешь голодный, укради или отбери, но не проси милостыню. И не думай о том, что намотают срок или отправят в дисбат.
Новая жизнь, чужие лица, запахи, отношения, под которые нужно было постоянно подстраиваться позволяли на время забыть о доме, отвлечь от мыслей о будущем. Об этом не надо было думать. Нельзя. Иначе накрывала, доставала, нахлобучивала тоска. Тоска это слабость.
* * *
На территории части был бассейн с голубой водой. Но солдат в него не пускали. Днём там плескались офицерские жёны. По ночам - сержанты из постоянного состава. С подъёма у бассейна выставляли дневального.
Чеченцы из первой роты присутствие дневального игнорировали. Они даже не давали себе труда материться. Просто перелезали через ограждение и сразу били дневального по физиономии.
Сажать чеченцев на гауптвахту было бесполезно. Вышибать с применением грубой физической силы тоже. Они ничего не боялись.
Навёл порядок замполит первой роты старший лейтенант Осинцев. Он построил чеченцев и прочитал лекцию о том что физиология женщины устроена так, что заходя в воду у неё непроизвольно начинается мочеиспускание.
- Вы хотите купаться в воде, в которую нассали офицерские бляди?- спросил он.
Чеченцы были брезгливы. Атаки на бассейн прекратились.
Осинцева вызвал к себе замполит части капитан Сероштанов и за офицерских блядей поставил раком его самого.
* * *
Солдаты в первой роте кололи татуировку. Самолёт, летящий в облаках и надпись ВВС. Наколку делали иголкой и чёрной тушью. Я загорелся сделать такую же. Мне на бумажке нарисовали эскиз. В следующее воскресенье мне её набил Штеплер. Бил профессионально, механической бритвой «Харьков».
Во время зарядки наколку увидел Каныга. Удивился.
- Ну ты приборзел, сынок!
Отвёл в каптёрку. Там сидел старший сержант Беккер.
- Что случилось? – спросил он Каныгу
Замковзвода ткнул меня пальцем в грудь. Побольнее постарался, сука.
- Самолёт на плече напортачил.
Беккер перевел на меня глаза. Я вытянулся по стойке смирно.
- А чего ты хотел? Человек служит в авиации и горд этим. Он же не бабу голую изобразил, как ты, а самолёт! Отправь его в наряд на кухню и забудь.
Вечером я уже мыл миски в посудомойке. Витя Беккер был очень авторитетным сержантом. Инцидент был исчерпан.
* * *
Прапорщик Зингер перед строем спросил:
- Кто может обращаться со столярным инструментом?
Штеплер шагнул вперёд:
- Я!
Зингер с подозрением спросил:
- Правда умеешь?
-А то! - сказал Штеплер. - Потомственный столяр! Могу вам изготовить мебель не хуже чешской!
Очень уж не хотелось ему в посудомойку.
Когда Штеплер пилил доску к нему подошёл рядовой Мамажонов, призванный из глухого азербайджанского села. Похлопал Штеплера по откляченному заду. Сказал:
- Какой хорощий жоп?! Больщой! Белий!
Штеплер повернулся к нему всем телом и с перекошенным лицом кинулся к его горлу. Рыча повалил на землю. Приставил к горлу ножовку и закричал:
- Сейчас отрежу башку, сука!
Мимо курилки проходил капитан Кравченко. Белого от бешенства Штеплера скрутили. Как идейно не выдержанного и склонного к нарушению дисциплины через два дня отправили на аэродром Аягуза. Там была самая лютая дедовщина, а ещё, во время песчаных бурь в туалет ходили держась за верёвку.
* * *
Последним испытанием перед признанием нас как специалистов колёсных спецмашин и последующим выпуском из ШМАСа был пятисоткилометровый марш. Военным водителям предстояло продемонстрировать навыки подготовки к действиям по тревоге, умение двигаться в составе колонны, в условиях ограниченной видимости и бездорожья.
Предстояло выбрать маршрут. Командир роты тоскливо перебирал варианты, водил пальцем по схеме:
- А если сюда?.. Нежелательно. Слишком оживлённо, по дороге гонят овец на мясокомбинат. Год назад военные водители там раскатали по асфальту целую отару вместе со сторожевыми собаками.
Несмотря на редкую заселенность Таджикистана при совершении марша невозможно миновать кишлаки, посёлки и прочие населённые пункты. К тому же командира заботит техническое состояние машин. Не придётся ли тянуть на сцепке заглохшую машину?
Второй немаловажный вопрос. Большинство военных водителей закончили автошколу и получили права только перед самым призывом. Были и такие, кто первый раз сел за руль только перед сдачей экзамена.
Были приняты стратегически правильные решения. Ну его на хер этот пятисоткилометровый марш. Сделаем двести туда, двести обратно. Хватит. Заодно и бензин сэкономим!
В кабину к каждому водителю приказано было посадить старшего- офицера или прапорщика. В виду нехватки офицеров и сверхсрочников старшими машин назначали также инструкторов- срочников из постоянного состава.
Мне достался Газ-66. Инструктор, ефрейтор Ганиев шланговал в санчасти.
Старшим назначили прапорщика Рябчинского, начальника продсклада. Он сел на пассажирское сиденье и сразу же задремал.
Двигатель моей машины взревел, чихнул и заглох. Я мгновенно вспотел. Несколько раз прокрутил стартер. Дремота у старшего машины сразу прошла.
-Что случилось? — спросил он.
-Не знаю, — ответил я — мотор не заводится.
-Надо завести!- Посоветовал прапорщик. Помолчал.- Иначе трибунал!
Я выскочил из кабины, открыл капот и стал смотреть на мотор. Я ничего толком не понимал и только трогал провода в надежде найти причину неисправности.
Двигатель не заводился. Прибежал командир роты майор Цирулин.
Он взобрался на бампер и стал перебирать провода вслед за мной.
-Зажигание проверял? — спросил он.
Я вспотел, ещё больше. Выкрутил свечи. Искра была на месте. Командир роты начал нервничать. Я безуспешно копался в двигателе. Из санчасти срочно доставили инструктора. Газ-66 оказался без бензина. Машину заправили, завели. Командир роты обложил матом меня, инструктора и заодно начальника продсклада. Последовала команда: «По местам!»
Ещё минут через двадцать из автопарка в облаке дымных выхлопов, выполз километровый зелёный змей.
Мы тронулись в путь.
В пути несколько раз останавливались. Оправиться, осмотреть технику, подождать отставших.
Неожиданно объявили построение.
Замполит роты капитан Кравченко выступил с речью. Дескать, мы боевая воинская часть и должны соблюдать максимум секретности, а кто-то из солдат пошёл по большой нужде, а потом подтёр задницу конвертами, на которых был написан номер в/ч и фамилия солдата.
Он собрал использованные обрывки и теперь знает его фамилию, номер воинской части и адрес её дислокации.. А если бы на его месте оказался враг?
Каныга предупредил, что в конечном пункте нас ждут репрессии. Не обманул. Пока повар варил в полевой кухне кашу, нас погнали в горы.
Автомат. Подсумок с двумя магазинами, слава богу, пустыми. Противогаз. Саперная лопатка, малая. Фляга с водой. Топот. Хрипы. Пыль. Пот.
Лопатка бьет по ногам, норовя заехать по яйцам. По спине и заднице лупит приклад автомата.
- Не растягиваться!
Мы забегаем на гору уже в пятый раз.
Слышен мат сержанта Каныгина. Пятна противогазных масок вместо лиц.
- Когда же, блядь, будет перекур?!
- Га-а-зы!
Хоть бы поскорее кто-нибудь свернул здесь шею, что ли?
Бежим по склонам горы. Вверх - вниз, вверх - вниз...
Вниз бежать легко. Надо только смотреть, чтобы не сломать шею. Зато подъем, долгий, нескончаемый. Мы почти ползём, хватаясь руками за камни, какой- то колючий кустарник.
Бегущие сзади и по бокам сержанты бодро пинали нас по ногам.
Капитан Диянов не спеша бросал под ноги взрывпакеты.
- Вперёд, обезьяны!
По спине и из-под мышек бегут ручейки пота. Лёгкие хрипят и и выворачиваются.
Есть! Есть всё-таки Бог на свете. Кто-то из первого взвода рухнул в яму. Какой-то металлической фиговиной внутри противогаза ему срезало кончик носа. Когда сорвали с лица противогаза, из него вылили наверное стакан крови.
Давид показал себя настоящим профессионалом. Он залепил рану пластырем, обмотал голову раненого бинтом и на санитарной машине с инструктором рванул в ближайший населённый пункт. Нам разрешили устроить привал. Мы скинули сапоги, перекуривали и у всех в голове крутится одна и та же мысль.
Вот сука! Почему не пизданулся раньше?
Здесь могут нас назвать собакой,
Стереть достоинство и честь.
Но мы в душе пошлем всех на х ер
И как всегда ответим: Есть!
Марш завершался приказом о допуске личного состава, как успешно прошедшего марш, к эксплуатации техники.
* * *
Наш взвод заступил в караул.
Начальник караула спал – на нём портупея, полевая форма, сапоги. В изголовье мерцала тусклая лампочка.
Мне нравится ходить в караул. Там хоть ненадолго можно оказаться одному. Со своими мыслями, воспоминаниями, мечтами.
Капитан Диянов дежурный по части. Заявился в караульное помещение. Позвал меня в курилку.
- Слушай сюда. Каныгин уходит на дембель. Мне нужна замена. Хочу оставить тебя. Не возражаешь?
- Почему меня?
- Я так решил. Но могу подробнее. Не стучишь. Не дурак. Службу любишь. Ещё?
- Никак нет. Достаточно.
- Тогда так. Через две недели рота уезжает на уборку. Ты остаёшься со мной. Привыкай. Находи общий язык со старшиной. Он единственный здесь, кто знает службу. Кстати, ты знаешь, что он фронтовик?
- Нет, товарищ капитан.
- Теперь знай. Два ранения, медаль «За отвагу». К ноябрьским получишь младшого. Если начнёт вербовать Залупа, сразу посылай его на хер и скажи мне. Всё понял?
- Так точно!
Нашу роту отправили на уборку урожая. По этому случаю экзамены были сданы досрочно. В части оставался только наряд и караульный взвод.
В часть прибыли абитуриенты - солдаты и сержанты, собирающиеся поступать в военные училища. Около месяца они готовились к вступительным экзаменам.
* * *
В воскресенье, с утра прибежал дневальный.
- Иди, тебя Зингер вызывает.
У старшины, в каптёрке сидел незнакомый сержант в спортивном костюме, из абитуры.
- Костя, - протянул он мне руку.
Зингер пил чай из стакана в мельхиоровом подстаканнике.
Костя курил, красиво пуская дым колечками.
- Пойдёте домой к майору Цирулину, поможете его жене переставить пианино. А то грузчики привезли и бросили его как попало.
По коврам в сапогах не ходить. Водку не пить. Матом не разговаривать! А то будет вам ой- ё- ёй!
Мы с Костей неспешно двинулись в городок, где жили офицеры с семьями. Новобад городок солнечный, приветливый. Встречные с нами здоровались.
По дороге я узнал, что Костя Можейко москвич. Парнем, как мне показалось, он был улыбчивым и доброжелательным. И всё у него было хорошо.
У подъезда стоял фургон.
Костя нажал белую кнопку звонка. Звонко залаяла собака.
Дверь отворила рослая дама лет тридцати пяти, не меньше. На мой взгляд старуха. На ней был розовый халат с оборками, похожий на пеньюар. В ногах у дамы крутилась похожая на мотоцикл такса. Молча она пропустила нас в следующую комнату.
Пианино стояло в зале. Оно казалось тяжёлым, килограмм под двести и было наверное дорогим. Слава Богу, что его надо было всего лишь поставить в угол.
Сидя в коридоре, я делал вид, что пытаюсь снять сапоги. Представил себе волочащиеся по полу штрипки своих галифе, вид портянок, запах конюшни.
Костя подошёл к пианино, присел на вертящийся стул.
Внизу, словно затвердевшие языки, торчали педали.
Он приподнял крышку и ударил пальцами по клавишам. Раздался глухой стук, словно падали орехи на клавишную плитку. Щёлк. Щёлк.
В импортной стенке блестели хрустальные вазы.
- Ты чего разуваешься что ли? – окликнул он меня, - хозяйка предупредила: Разуваться не надо.
Я почувствовал облегчение. Благополучно пересёк прихожую.
На столе уже стояли шпроты, виноград, в глубоких тарелках- лагман. В хрустальном графинчике багрово рдело вино.
Жена майора курила, манерно держа сигарету в отведенной руке.
Потом повернулась к Костику. Значительно колыхнулись объёмные груди под пеньюаром. Скорее всего, они продолжали свой, только им понятный и давно начатый разговор.
- Мой милый мальчик! Ты думаешь, что наш мир живёт иначе чем ваш? Ты ошибаешься. Наш мир точно такой же. Военный городок это мир уязвленных самолюбий, растоптанных амбиций, бесконечных зависти и сплетен. Жена подполковника Окулова поручает жене прапорщика Кучинского штопать мужнино бельё. А та в отместку разносит по всему городку, что командир ходит в штопаных трусах. В нашем городке, как и во всей стране живут нищие, мстительные и завистливые люди… Ладно ребята, на сегодня всё. Спасибо за помощь. Я попрошу Якова Михайловича, пусть поощрит вас увольнительной. - Жена командира роты задумалась: - А вы Константин, пожалуйста, задержитесь. Заодно посмотрите розетки.
* * *
Почти дойдя до санчасти я вспомнил, что забыл в квартире свои наручные часы. Возвращаться было лень, но часы было жаль. Отцовский подарок.
Тяжелая, обитая качественным коричневым дерматином дверь была слегка приоткрыта. Секунду я стоял в замешательстве. Потом переступил порог. В квартире стояла тишина. Такса лежала в коридоре, положив голову на передние лапы. Слышался какой то шорох в зале. Стоны. Я сделал несколько шагов вперёд. Жена майора стояла спиной ко мне, уткнув голову в спинку дивана. Светлые длинные волосы разметались по подушке.
В вечернем полумраке матово светился её пухлый зад. Рядом, со спущенными штанами шумно дышал абитуриент Костик.
Я попятился. Собака проводила меня понимающим взглядом. Я тихонько прикрыл дверь. Скатился по ступенькам вниз. В подъезде было тихо и прохладно. Пахло жареной рыбой.
* * *
Абитура чувствовала себя вольно. Наверное, многие уже видели себя офицерами. После обеда они забив на самоподготовку валились в сапогах на кровати. Ночью уходили в самоход.
Однажды, будучи дежурным по части, Диянов пришёл в роту во время «тихого» часа. Увидев спящую абитуру, он устроил истерику с переворачиванием кроватей и выбрасыванием в окно тумбочек.
* * *
В сентябре началась отправка по частям. Мы выучили незнакомые, и непривычные названия — Аягуз, Уч- Арал, Жангиз Тобе.
Наш взвод разъехался. Ушли дембеля. Беккер уволился старшиной. Каныгин — старшим сержантом. Он долго крутился перед зеркалом в шинели и офицерской шапке, разочарованно вздыхая: «Говорил же я Диянову, что не нужен мне старший сержант. Три полоски на погоне смотрелись лучше».
В часть привезли молодых.
Незаметно подошли ноябрьские праздники. Как и обещал капитан Диянов, я получил младшего сержанта. Гарнизон перешёл на зимнюю форму одежды. «Деды» и «черпаки» достали из каптерки старые шинели, молодёжь в том числе и я, получили новые.
Шинель - это священная и незаменимая вещь в обмундировании советского солдата. Те, кому это было положено по сроку службы, начали осваивать профессию модельера. Шинели подрезали, ушивали, пришивали погоны и впихивали в них вставки. В результате шинель превращалась в произведение военного искусства.