– Раз ты не можешь жить в нашей «ненормальной» семье, то будет у тебя нормальная. Довольна?
В груди разорвался большой воздушный шар. Его обрывки застряли в легких, мешая вдохнуть или выдохнуть. Мама, как судья, зачитавший приговор, поднялась с дивана и ушла на кухню.
– Тыковка…
Папа положил мне руку на плечо, но я дернула рукой, сбрасывая теплую ладонь. Сейчас мне не нужен был никто. Мысли, будто выхваченные фонарем, как тени в Alan Wake, появлялись на свету и тут же растворялись, падая в бездну. Как я буду жить теперь? С кем я буду жить теперь? Где? Зачем?
– Женя, послушай, это решение ничего не меняет…
– Ничего не меняет? – вскинулась я. На глазах выступили злые слезы. – Оно меняет все! У меня больше не будет родителей. Будет мама черт-те где и папа с блондинкой под руку. Что, ты ее теперь к нам жить приведешь? Мне теперь ее мамой называть? Это все твоя вина! Ты все разрушил!
Отец поправил очки и покачал головой:
– Хорошо, пусть будет так. Пусть это я буду виноват, если тебе так легче. Я просто не хочу, чтобы ты под влиянием злости за меня принимала какие-то решения насчет будущей жизни.
– Ты боишься, что я с тобой останусь? Или что с мамой уеду? Не хочешь, чтобы я мешала вашей новой личной жизни, да? Не волнуйся, я с Викой поживу!
При одной мысли об этом у меня внутри что-то дрогнуло. Я и Вика вместе больше трех дней не можем. Нет силы во вселенной, которая заставит сестрицу принять меня в свое временное убежище. Бабушек-дедушек у меня нет…
– Тыковка, мы с мамой примем любое твое решение, но подумай хорошо, пожалуйста. Никто не требует, чтобы ты прямо сейчас сказала нам, с кем будешь жить дальше, но рано или поздно придется об этом подумать.
– Подумать? Да я только и делаю, что думаю! – Слезы мешали говорить, но я давила рыдания в груди. Ни за что не покажу ему, как мне больно. – Спасибо, что разрушил нашу семью, папочка!!!
Я вылетела из зала в свою комнату, подхватила рюкзак и дернулась к двери.
– Женя, постой! – неслись мне в спину два голоса. Но сейчас меня остановить не мог никто.
На улице было совсем темно. Желто-оранжевые глаза фонарей напоминали новую окраску Honda CBR, снег стал совсем мелким и мельтешил перед глазами, оставляя на волосах, ресницах и коже холодные лужицы. Наша соседка по подъезду катила в мою сторону большую коляску для близнецов. Я на автомате подержала ей дверь и, кажется, поздоровалась. Она улыбнулась, но избавила меня от разговора о младенчиковой прелести, тем более что в укутанных куколках, похожих на гусеницы, разглядеть прелесть было очень сложно. Открылась дверь одной из припаркованных машин – до меня долетела рекламная песенка на радио. Всюду люди, которые живут своей обычной жизнью. Почему у меня такой швах со всем? Я так хочу быть счастливой, я просто хочу иметь обоих родителей, встречаться с подругами и с Владом – ну вот, хотя бы в этом призналась. Хочу водить мотоцикл. Хочу, чтобы прилетел вдруг волшебник и решил все мои проблемы.
«Нет, Женя, так нельзя», – напомнила я себе. И медленно побрела к Настиному дому. Не к Вилу же ехать посреди ночи. Тем более вдруг он там уже вовсю мирится со своей Аллочкой.
Мир вокруг меня, который всего несколько часов назад вдруг засиял красками, когда Влад меня поцеловал, когда отшил свою блондинку, когда мы были вместе, вдруг погрузился в полную темноту.
– Женечка, ты чего?
Голос у Насти был испуганный. Она открыла мне дверь и замерла на пороге. Кажется, подумала, что я убивать ее пришла, радость моя светловолосая.
– У меня родители разводятся, – прошептала я, стараясь удержаться от всхлипываний.
Подружка посторонилась, пропуская меня в квартиру.
– Настя, кто там? – поинтересовалась из кухни Ирина Анатольевна, Настина мама. Я бросила умоляющий взгляд на Козареву – разговаривать сейчас еще и с ее мамой у меня не было никаких сил.
– Это Женечка, мам. Мы в моей комнате посидим, она мне поможет информатику сделать! – отозвалась Настя, пока я стаскивала ботинки.
– Чай будете? – Ирина Анатольевна выглянула в коридор. Подружка тут же подвинулась так, чтобы закрыть от своей мамы мои бледные, мокрые щеки. Как же жутко я выгляжу, если Настя меня от собственной матери прячет…
– Ну ма-а-ам, ну какой чай в такое время. Ты хочешь, чтобы я опять потолстела? – возмутилась Настя. Ее мама вздохнула и махнула рукой, явно не желая вступать с дочерью в очередную перепалку. Мы проскользнули в комнату.
– Как это разводятся? У тебя же мама только приехала… Зачем им разводиться, если они и так отдельно живут? Жень, ты точно правильно все поняла? – тараторила Настя.
– Там нечего было неправильно понимать. Они разводятся, и это моя вина.
Для любого ребенка развод родителей – это прежде всего колоссальный стресс, который оказывает большое негативное влияние на психологическое состояние детей и бла-бла… Естественно, я все это читала. Только к себе никогда не относила. И вообще в среднем на десять браков приходится в последнее время от шести до восьми разводов, гласит статистика. Конечно, я понимала, что моей вины в их разводе нет, но мамины слова давили на голову, словно стискиваемый с каждой секундой все сильнее обруч. В висках кололо. Горло тоже стало колючим, будто я пила раскаленное масло.
– Жень, ну с чего это твоя вина-то. – Настя села рядом на кровать и принялась гладить меня по плечу. – Они же взрослые, кто знает, что там у них в головах.
– Развод у них в головах. Как я буду это переживать, а Насть? – вздохнула я, вытирая мокрые глаза.
– Не знаю, Женечка. Но если что – мы же все рядом. Мы тебя поддержим.
– Никаких «мы». Хоть об этом не вздумай Варьке с Яриком говорить! – вспыхнула я и отодвинулась от подруги. Тут же вспомнилось, как она сдала меня сначала Андреевой с Птицей, а потом и Вилу.
– Как скажешь. Но разве они смогут тебе помочь, если не будут знать, что у тебя проблемы?
– Мы уже вели эту беседу. Не раз. – Я поднялась на ноги. – Мне не нужна ничья помощь.
– Вранье. Всем нужна помощь! Жень, я понимаю, что ты на меня злишься за мой длинный язык и все такое, но ты на моем месте себя представь. Я тебя очень люблю. Ты моя самая-самая любимая подруга, ближе тебя у меня никого-никого нет. Я не такая умная, как ты, конечно, и ты точно нашла бы другой выход, куда лучше и разумнее, но я помогаю, чем могу. И я не очень понимаю, почему ты злишься на меня… Ты просто подумай вот о чем, знаешь. Мы не такие идеальные, как ты. Мы обычные. И заботимся о тебе как умеем. Мы же тебе твою идеальность прощаем, вот и ты бы прощала нас…
– И какое отношение все это имеет к разводу моих родителей?
– Да никакого, – вздохнула Настя. – Просто я думала об этом… Когда любишь людей, ты их прощаешь. Сережа меня простил, например. А ты злишься, злишься, злишься и никому ничего не забываешь. Ну не мне тебя учить…
– Вот именно. Я у тебя переночую?
– Да, конечно! – тут же радостно согласилась Козарева. – Мне как раз нужен твой совет…
– Жень, мне Наташа позвонила, они тебя потеряли! – Ирина Анатольевна появилась в дверях, прижимая к уху телефонную трубку. – Что же ты маме не сказала, что ты к нам? Ты же знаешь, как она боится вечерней Москвы, она ведь так давно здесь не живет.
Я уставилась глазами в пол, старательно изображая раскаяние. Смотрите-ка, они меня потеряли. Сначала сами до истерики доведут, а потом «теряют»…
– На, поговори с мамочкой. – Ирина Анатольевна протянула мне трубку.
– Женя, ты где? Это что за новости? Немедленно иди домой!
– Где отец? – ответила я вопросом на вопрос.
– Уже на дачу уехал. Жду тебя дома.
Я отдала трубку Настиной маме и снова начала собираться. Похоже, дома меня ждал очередной «серьезный разговор». Мама обожает проговаривать проблемы. Будто от того, что мы десять раз перегоним тему из пустого в порожнее, она волшебным образом решится. Так вот прям сядем с Вилом, десять раз скажем: «Аллу – на фиг», и Алла волшебным образом исчезнет из наших отношений. Если таковые вообще есть…
Свет горел только на кухне. Перед мамой лежал лист бумаги, она задумчиво рисовала что-то карандашом, то и дело поворачивая к себе листок разными сторонами.
– Леша считает, что я должна перед тобой извиниться, – начала мама.
Интересное кино. Как это отец убедил маму, что наш семейный скандал не только моя вина?
– Моя страсть к драматизированию событий превзошла дневную норму. Но согласись, ты тоже вела себя очень некрасиво.
Ну да, теперь, видимо, моя очередь признавать вину. Которой я совершенно не чувствую. Или чувствую? Я разделась и села на табурет. Хотелось налить себе матэ или что-то покрепче…
– Вы прямо совсем-совсем разводитесь? – Мой голос задрожал.
– Ты ведь этого хотела, разве нет? – изумилась мама.
У меня едва челюсть не грохнулась об пол. Я? Хотела?
– Вы что-то напутали. Я хотела, чтобы вы помирились!
– Женя, но мы и не ругались. Ты требовала ясности в наших отношениях. Вот она – ясность. Разве не ты у нас всегда получаешь то, чего хочешь?
Я отшатнулась к двери. В какой из реальностей, черт побери, я хотела, чтобы у Влада была Алла, у папы блондинка, а у меня – мама в Барселоне?
– Это не я хотела! Это он хотел! Ты разве не понимаешь, что ему только этого и надо было? – взвыла я, не в силах сдерживать бешенство.
– Кому? – совершенно искренне изумилась мама. Неужели она правда не понимает, что все это время играла ему на руку?
– Отцу, конечно!
Мама всплеснула руками, словно я только что пыталась ее убедить, что Жорж Сера вовсе не является основоположником пуантилизма. [35]
– Жень, ты с ума сошла? Откуда это желание всех собак на отца свешать?
– Повесить, – машинально поправила я.
«Эти занавески никак не хотят вешаться! [36] » – тут же нарисовалось в голове. Я действительно живу последние дни в каком-то царстве сюрреализма. Отправлю историю своей жизни Дэвиду Линчу, пусть снимет новый фильм.– Да хоть побросать, не умничай. Хорошо, мы оба перед тобой виноваты, что решили, будто можем жить своей жизнью и не отчитываться перед тобой за каждое принятое нами решение. Уж прости, нам действительно стоило подумать, что, имея в квартире маленького Макиавелли, нам не стоило рассчитывать на какую-то самостоятельность. Это, без сомнения, наша ошибка. Но как ты дошла до той картины нашего брака, которая нарисована у тебя в голове, я даже не представляю. Ты об отце подумай, каково ему этот бред выслушивать? Ты можешь мне не верить, но твой отец меня уважает и очень хорошо ко мне относится. Мы по-прежнему остаемся друзьями, и нам бы не хотелось этого менять. Наши хорошие отношения не мешают каждому из нас иметь собственную жизнь, друзей и интересы. Мы не планировали разводиться или вообще как-то менять свой общественный статус, пока ты не станешь совершеннолетней, но поскольку у нашей чувствительной, впечатлительной и невероятно восприимчивой дочери это начало вызывать нешуточные проблемы, мы решили оформить наш статус официально. Если ты меня не слышишь, то я повторю: мы решили. А теперь отправляйся уже спать, но за ночь хорошенько подумай, на кого ты на самом деле злишься и почему!
Глава 11
Черная Королева и не думала сопротивляться, только лицо ее сморщилось и стало совсем маленьким, а глаза округлились и позеленели.
Алиса все трясла и трясла ее, а Королева у нее в руках становилась все меньше… и мягче… и толще… и пушистее… и… и в самом деле оказалось, что это просто котенок!
На кого я злюсь? Никак не могла понять, о чем тут думать. На Влада. За блондинку. За наглость. За это мое вечное желание поцеловать его или задушить к черту. На Настю. За то, что лезет в мои дела, а я даже не могу на нее злиться нормально. За то, что у нее все хорошо и с родителями, и с Сережей. За то, что я всегда выгляжу на ее фоне длинным, злобным уродцем. На Вику. За то, что она знала, что происходит, и ничего мне не сказала. За то, что сразу встала на сторону отца, а мне бы так хотелось, чтобы она поддержала меня! На маму. Я так ее ждала, а она приехала и никак не хочет остаться со мной. Не хочет снова быть моей мамой и папиной женой. Не хочет делать то, что мне от нее нужно. И на отца. За то, что он меня предал. Я думала, что он такой… а он оказался самым обычным.
Я столького от них ждала. Думала, что я их знаю, что разбираюсь в их характерах, что знаю, чем они живут, чего хотят… Но в какой реальности я могла предположить, что Настя ради меня потащится к незнакомому парню просить о помощи. Что Вика будет молчать о разводе родителей, потому что «знает, как я отреагирую». Что мама не будет биться в истерике, когда узнает, что у отца другая женщина. Что отец, вместо того чтобы смирно ждать маму, будет налаживать свою жизнь. Что Вил немедленно кинется меня спасать…
Может быть, все было наоборот? Может быть, это я на самом деле все это время жила в Зазеркалье, и вся моя такая идеальная жизнь была просто отражением реальности? Ведь больше всего на свете я испытывала злость при мысли о том, какой глупой дурочкой я была все это время. Убедила себя, что все знаю и все понимаю, а на самом деле… На самом деле я разбираюсь в жизни немногим больше, чем та же Настя.
– Жень, иди завтракать!
Было так непривычно, что завтракаю я в обществе мамы. И что она при этом насуплено молчит. Никаких тебе привычных «Bon profit! Que vagi de gust!».
– Как… как твоя выставка? – осторожно начала я, стараясь завязать беседу.
– Готовлюсь. Есть несколько планов по композиции, но все еще на стадии обсуждения. Ты же знаешь, как это все – сначала выстраиваешь планы, согласовываешь, договариваешься, а потом приезжаешь и видишь, что все совершенно иначе.
Кажется, сейчас я ее понимала как никогда.
– Мам… А вы действительно твердо решили все? – проблеяла я, глядя в кружку. – И никаких шансов на примирение?
– Женечка… Мы не ругались, понимаешь? Нам нет смысла мириться, но и оставаться официально в браке нам смысла нет тоже. Ты же взрослая и умная девушка, попытайся понять – никто тебя не предает. И меня не предает. Просто мы с отцом тоже имеем право на свою жизнь, построенную так, как нам удобно. А не сосредоточенную вокруг тебя. Мне нужен в жизни человек, который будет рядом в любой момент физически, а не будет просто голосом в телефонной трубке. И ему тоже. Мы вас с Викой очень любим, и, естественно, никому из нас не хотелось, чтобы ты узнала о ситуации таким образом. Но изменить этого мы уже не можем. Мы можем только надеяться, что ты нас когда-нибудь поймешь.
– Вас? – как эхо повторила я, чувствуя себя очень неловко. Мы с мамой никогда не вели задушевных бесед. То ли дело с папой…
– Нас. Меня и твоего отца. Женя, он очень-очень переживает за тебя. Он и так чувствует себя виноватым, и твои постоянные придирки ничуть не улучшают его состояния.
Я уже в бессчетный раз за последнее время ощутила неприятное, сосущее чувство потери. Мне так не хватало наших с папой бесед. Мне так не хватало возможности уткнуться ему в плечо и рассказать, как я совершенно ничего не понимаю в наших отношениях с Владом. Рассказать, как это тяжело – бояться выходить из собственного подъезда и ненавидеть себя за эту трусость. Пожаловаться – как это больно, когда родители разводятся, а ты ничего не можешь сделать.
И вдруг это стало будто бы ответом на вопрос, который мама мне задала. Я вдруг поняла, на кого была направлена вся эта злость и ненависть. На меня саму. Я ненавидела себя за то, что сначала увидела отца с блондинкой, потом не знала, что с этим делать, вела себя как дура. Связалась с Владом, поругалась с ним, бесконечно цеплялась к нему при том, что он даже пытался мне помочь, мазохист. Обидела маму, обвинила ее в жутких вещах. Довела Настю, отвергла помощь подруг. И сама же разрушила свои отношения с отцом. Самым-самым близким мне человеком на планете Земля.
Мои глаза сами собой наполнились слезами.
– Ну-ну! – Мама встала, подошла к моему стулу и погладила меня по голове. Я уткнулась лицом в мягкую блузку и глупо расплакалась. – Перестань. Никто ведь не умер. Все еще можно исправить.