Три версты с гаком - Вильям Козлов 11 стр.

Возвращаясь обратно в быстро сгущавшихся сумерках по извилистой лесной дороге, Артем слышал, как попискивали птахи, устраиваясь на ночь, неподалеку всякий раз резко кричал дергач. Майские жуки перелетали через дорогу и шлепались в листья; в лунном отблеске, на обочине, бесшумно роились какие-то ночные букашки. Один раз на дорогу выкатился еж и, не обращая внимания на человека, неторопливо потрусил по своим ежиным делам.

Еще издалека Артем услышал музыку. Она настойчиво влезала в уши, вытесняя все остальные звуки. На танцплощадке включили радиолу. Впереди замигали огни стрелок, вспыхнули прожектора, осветив танцующих. И Артем вспомнил, что сегодня суббота. Проходя мимо пятачка, он вдруг подумал, что среди танцующих может быть и Таня. Вытягиваясь на носках, он всматривался через ограду, стараясь увидеть ее, но на площадке было много народу.

Забравшись в палатку, Артем разулся, лег на раскладушку и, поставив на грудь транзисторный приемник, стал крутить ручку настройки. Прослушав последние известия, он стремительно встал и, натянув на себя белую рубашку, пошел на танцплощадку. Заплатив прямо у входа двадцать копеек за билет, он прислонился к перилам и стал смотреть на танцующих.

Хозяевами здесь себя чувствовали шестнадцати-во-семнадцатилетние подростки. Их было большинство, и держались они довольно вызывающе. Толкали друг друга и танцующих, громко гоготали, отпускали плоские шуточки девушкам, которые держались небольшими стайками. Танцевали и парень с парнем, причем кривлялись во всю мочь, и в большинстве — девушки с девушками. Были и взрослые парни и девушки, которым уже за двадцать. Эти тоже держались своей компанией. Даже был один капитан, военный моряк, в фуражке с кокардой. Отпускник, наверное. Он танцевал с маленькой пухлой блондинкой, которая, взглянув на Артема, что-то сказала своему кавалеру, и они оба рассмеялись. Поймав взгляд Артема, капитан смущенно улыбнулся, как бы давая понять, что они ничего обидного не имели в виду. Таня была здесь. Она танцевала с высоким длинноносым парнем с бачками, вьющимися до самого подбо­родка. Он уверенно держал ее в своих объятиях и, глядя сверху вниз, о чем-то говорил. Таня, казалось, не слушала, она рассеянно смотрела по сторонам, и, когда ее взгляд наткнулся на Артема, в глазах что-то мелькну­ло. Артем улыбнулся и помахал рукой. Таня кивнула и без улыбки продолжала смотреть на него. Парень не очень приветливо покосился на Артема.

Когда начался следующий танец, Артем решительно подошел к ним и по всем правилам пригласил Таню. Она еще не успела и рта раскрыть, как ее кавалер самоуве­ренно заявил:

— Она не пойдет. — И положил ей руку на плечо. Таня вспыхнула и ледяным голосом произнесла:

— Убери руку.

Помедлив, парень нехотя убрал.

— И никогда больше не отвечай за меня, — сказала Таня и пошла танцевать с Артемом.

Глядя ей в глаза, Артем позабыл про парня и очень огорчился, когда танец кончился. И тут же к ним подо­шел парень с. бачками.

— Приглашаю тебя на следующий танец, — небреж­но сказал он.

— Я не хочу танцевать, — ответила девушка.

И пока молодой человек, не ожидавший такого пово­рота, соображал, как ему следует поступить, Артем пред­ложил ей прогуляться. Таня! кивнула, и он, взяв ее под руку, осторожно повел к выходу, а парень с бачками стоял посередине площадки и провожал их угрюмым взглядом.

В домах свет давно потушен. Здесь рано ложатся спать. Они шли по улице мимо притихших, спрятавших­ся в тени деревьев и кустов домов, и кошки с горящими глазами бесшумно перебегали дорогу.

— Дурная примета, — сказала Таня. —Нужно оста­новиться и три раза плюнуть через плечо.

— Я давно вас не видел, — сказал Артем. — Где вы пропадали?

Она ответила, что ездила в Москву поступать в пе­дагогический институт. Документы приняли, экзамены сдавать через два месяца. Нужно готовиться, а погода стоит такая, что невозможно усидеть за книжкой. Вчера она нашла на берегу Березайки чудесное место, где ни­кого не бывает. Там можно загорать и заниматься.

— Покажите мне это место, — попросил Артем.

— Нет, — сказала она. — Вы будете мне мешать.

У Тани твердый характер. Она всегда говорила кон­кретно и определенно, не заботясь, какое это производит впечатление. Врожденное кокетство, так свойственное большинству женщин, полностью отсутствовало у Тани. Взгляд у нее был открытый, прямой. И несмотря на все это, она была очень женственна. Стоило ей улыбнуться или поднять руку и поправить волосы, как забывалось то несколько странное впечатление, которое оставляла ее манера разговаривать.

— Я вам привез, что вы просили, — сказал Артем. Она удивленно взглянула на него:

— Я у вас ничего не просила.

— Хотите, покажу?

— Я действительно ничего не просила, — повторила она.

Они повернули и скоро оказались у калитки, которая вела к разобранному дому Артема. Таня остановилась у забора, а он подошел к машине, достал из багажника две небольшие картины в рамках из бука.

Им пришлось снова подойти к танцплощадке, чтобы Таня смогла рассмотреть картины.

— Аничков мост... Исаакий! Это мне?

Артем улыбнулся и кивнул. За несколько дней до отъезда он написал для нее эти картины.

В глазах ее — радость. Она совсем по-детски прижа­ла картины к себе, словно боялась, что их отнимут. Лицо ее преобразилось, стало удивительно красивым. Вот такой Артем хотел бы ее нарисовать. Он пробовал по памяти — набросал с десяток эскизов, — но ничего не получа­лось. 

— Вы, оказывается, хороший художник, — сказа­ла она.

— Я очень хотел бы написать ваш портрет.

Она сразу перестала улыбаться, лицо ее стало задум­чивым.

— Меня никогда не рисовали, — сказала она. —

Нужно сидеть и позировать?

— Как же я иначе буду работать? Мы будем разго­варивать.

— Я уже давно заметила, когда люди смотрятся в зеркало или в объектив фотоаппарата, у них глупые лица, — сказала она. — Я не хочу позировать.

— Холст на мольберте — это же не зеркало и не объ­ектив...

— Не обижайтесь, ладно? — сказала она.

Он проводил ее до дома. Они еще сидели на низенькой лавочке под окном, когда погасли огни на танцплощад­ке. Послышались голоса, смех. Мимо прошли парни и де­вушки. Как раз напротив них кто-то противным голо­сом затянул частушку. Конец ее потонул в общем хо­хоте.

— Вот дают, — сказал Артем.

— Я видела у вас во дворе удочки, — сказала Та­ня. — Вы рыбак?

— Мне тут рассказали про одно озеро, — оживился Артем. — Отсюда километрах в тридцати. Огромное, с живописными островами, а рыба клюет, только кинь... Разобью палатку на острове, наловлю окуней и буду уху варить... А почему вы меня спросили об этом?

— У нас во дворе в щепках много червей... Ког­да поедете на рыбалку, скажите, я вам целую банку накопаю.

Артем долго смотрел ей в глаза, а потом сказал:

— А почему бы нам не поехать вдвоем?

 Она молча смотрела на него.

— Погода чудесная. Вы будете жить в палатке, себе я сооружу шалаш, — с подъемом продолжал Артем. — И будем жить на зеленом острове. Я буду рыбачить, а вы учите себе на здоровье!

Она все еще молчала. Лицо серьезное, сосредоточен­ное. Уж не обиделась ли? Ему стало неловко. И виде­лись-то всего два раза, а он — на рыбалку! Вдвоем... Эта идея возникла у него неожиданно, и он предложил от чистого сердца. Может быть, она неправильно его поняла?..

— Я ничего не умею делать, — наконец сказала она. — Ни уху варить, ни рыбу ловить.

— Какой же рыбак доверит кому бы то ни было уху варить! — обрадованно воскликнул он. — Вы будете за­горать и готовиться к экзаменам, а я...

— Спокойной ночи, — сказала Таня и, отворив не­запертую дверь, исчезла в темных сенях. Скрипнула дверь в комнату, и стало тихо. На крыльце сельпо по­слышался шум, яростный вопль, и две подравшиеся кош­ки шарахнулись в разные стороны. Еще одна кошка поч­ти у самого дома перебежала дорогу. «Что-то уж очень

много кошек сегодня попадается на моем пути...» — по­думал Артем, подходя к калитке. И тут он увидел три темные фигуры, отделившиеся от забора. Фигуры при­ближались к нему. Можно было захлопнуть за собой ка­литку и укрыться во дворе, но Артем сразу же отогнал эту недостойную мысль, Когда трое подошли вплотную, из калитки детсада вынырнула еще одна фигура. «Зачем так много?..» — успел подумать он.

— Он! — сказал один из них.

Артем взглянул на того, кто приближался со стороны детсада, и в ту же секунду получил сильнейший удар в челюсть. Отшатнувшись, он ударился спиной о забор и, отпружинив, бросился на одного из троих. От его уда­ра тот охнул и согнулся в три погибели, схватившись за лицо.

— Он еще дерется?! — яростно прохрипел другой, и увесистые кулаки замолотили по чем попало. Артем, пряча лицо, отбивался, но они свалили его. Он слышал, как затрещала рубаха. Кто-то ударил носком ботинка в бок. И в этот момент из-за поворота выскочила машина, стегнув по глазам яркими фарами. Один из парней сквозь зубы ругнулся, в следующий момент раздался топот мно­гих ног, и стало тихо. Артем с трудом встал на четве­реньки. Гудела голова, ныло под ложечкой. Очевидно, «газик» остановился, потому что он услышал басистый голос:

— Ишь нализался, как поросенок... На карачках до­мой добирается!

«Газик» уехал дальше, а Артем, держась за забор, добрался до палатки и, не раздеваясь, рухнул на раскла­душку.

3

Проснулся он рано, и долго не хотелось открывать глаза. Сразу вспомнил, что произошло ночью. Наконец открыл глаза: палатка наполнена розовым светом, как абажур. На дворе солнце. Оба глаза видят хорошо, зна­чит, синяков нет. Ощупал голову: три изрядные шишки. По привычке вскочил с раскладушки и поморщился: ноют шея, бок. Добросовестно отделали его! Это, конечно, дружки Таниного ухажера. Все произошло так быстро, и потом в темноте он никого не разглядел в лицо. Был ли среди них этот кавалер?

Настроение сразу поднялось, когда он рассмотрел свое лицо в зеркало: кроме синяка на скуле и припухлости на челюсти, все было в норме. Спасительная борода на­дежно укрыла синяки. «Можно снова на танцы...» — усмехнулся Артем. Как ни странно, злости он не чув­ствовал, наверное, оттого, что один его удар все-таки до­стиг цели и тому парню сегодня утром тоже несладко. Злости не было еще и потому, что парень с бачками, со­брав компанию, как бы признался в своей слабости. При его росте и широких плечах вряд ли нужно было обра­щаться к дружкам за подмогой. Если уж захотелось вы­яснить отношения, то почему бы не поступить по старо­му мальчишескому обычаю: один на один? Выходит, в могучем теле слабый дух?..

Отбросив полог, Артем увидел голубой квадрат неба и красный флаг поселкового Совета, левее флага — ку­пол водонапорной башни. Над ним носились стрижи. Они свили себе гнездо на башне. Иногда, словно черная молния, один из них устремлялся с неба на купол и ис­чезал в невидимой снизу щели.

Натянув синие спортивные штаны, он полуголый вы­скакивает на заваленную строительным материалом и му­сором лужайку. Яркая зеленая трава буйно растет на свободных клочках земли. В огороде взошли картошка, лук, укроп, морковь. Это сосед дал семян, и Артем впер­вые в жизни все это сам посадил. Сосед сказал, что зем­ля не терпит бесхозяйственности и ему будет очень не­приятно видеть, если чертополох оккупирует десятиле­тиями ухоженную землю.

Достав из колодца ведро ледяной воды, Артем стал, фыркая, умываться, плескать на шею, плечи, грудь. Ино­гда он морщился, прикасаясь к синякам. Великое дело — привычка. Хотя ныли мышцы, ломило в боку, Артем тем не менее сделал зарядку.

Послышался негромкий смех. Артем обернулся и уви­дел, как тоненькая девичья фигурка спряталась за по­ленницу в соседнем дворе. Это пятнадцатилетняя дочь Николая Даниловича — Маша. Вместе с одноклассника­ми она целый месяц работала в совхозе на производствен­ной практике. И вот на днях вернулась. Наверное, со стороны смешно смотреть на него. Интересно девчонке: что это за странный бородач тут объявился?

4

Днем у калитки остановился невзрачный мужичонка в гимнастерке и кепочке блином. Наклоняя голову то на один бок, то на другой, долго разглядывал сруб. Лицо хмурое, губы шевелятся, будто разговаривает сам с со­бой. На Артема — тот вставлял в отремонтированную раму стекло — не обращал внимания.

Рядом с ним стоял великолепный фокстерьер и, зади­рая бородатую морду, смотрел на него смышлеными гла­зами. Артем бросил работу и уставился на эту странную пару. В поселке много было собак, в основном дворняги. А тут фокстерьер! И еще при таком неказистом хозяине.

Сняв кепку, мужичонка поскреб лысеющую голову и длинно выругался. Он даже сплюнул в сердцах. Разде­ляя его негодование, пес тоже негромко рыкнул.

— Вы ко мне? — спросил Артем.

Хозяин собаки, бормоча что-то под нос, нехотя толк­нул калитку. Теперь Артем разглядел его как следует: роста среднего, с бугристым багровым носом и мутнова­тыми, неопределенного цвета глазами. На загорелом с шелушащимися скулами лице щетина.

Вслед за ним степенно вошел и пес. Ошейник у него был из отличной кожи и украшен никелированными бля­хами. Если хозяин был одет кое-как, то пес гордо бли­стал своим дорогим ошейником.

— Здравия желаю, — буркнул мужичонка.

— Как вас величать?

— Хоть горшком назови, — не очень-то приветливо ответил человек, присаживаясь на бревна. — А его, — он глянул на собаку, — зовут Эдуард, антиллигент, зна­чит... Я его стал называть Дурак, так обижается...

Пес и вправду, услышав свое прозвище, поднял го­лову и, поглядев на хозяина умными темными глазами, заворчал, показав белые клыки.

— Не любит, когда дураком обзывают, как и чело­век... Не гляди, что скалится — не укусит. Еще ни од­ного человека не укусил, а люди боятся. Вид у него та­кой сурьезный.

Эдуард — странное имя для собаки — зевнул и улег­ся у ног хозяина. И даже глаза прикрыл. Только стри­женые уши вздрагивали.

— Мой дед случайно не остался вам должен? — улыб­нулся Артем. Больно уж ершистый вид у мужика.

— Дед твой, царствие ему небесное, никому не дол­жен, — сказал мужик. — А вот я у него в долгу...

— Кто же вы?

— Спроси что-нибудь полегче, — ухмыльнулся му­жик. — Слыхал такую поговорку: и швец, и жнец, и на дуде игрец? Вот и я из этого роду-племени... А ты, слы­шал, художник? Дед твой как-то говорил... Солдат и художников сразу узнаешь: солдат в форме, а худож­ник при бороде... Правда, ты на Андрей Иваныча здоро­во смахиваешь. Артиста я тоже сразу определю: барская физиономия, гордый такой, при шляпе, а за душой и на маленькую не наскребешь...

— Сердитый ты... — Артем тоже стал называть его на «ты».

— Сердитый... — возразил мужик. — Ты меня только увидел, а уже туда... характеризует! Может, я сроду та­кой. А кличут меня Васькой-плотником... Ну, а ежели тебе так несподручно — зови Василь Гаврилычем, толь­ко я не обижусь и на

 Ваську-плотника.

— Василь Гаврилыч, дорогой! — обрадовался Ар­тем. — Тебя-то я и жду!

— Знаю, что ждешь, — сказал Гаврилыч.

— Как же я тебя раньше-то здесь не видел? И соба­ку тоже?

—- Вчера только вернулся с Эдом из лесу.

— Что же ты там делал?

— Делал... -— Гаврилыч с сердцем сплюнул. — Ко­рабельный лес губил. Переводил добро на дерьмо. Не бережем мы свое добро. Лес под корень, реки загажи­ваем... Слыхал, на той неделе в Вышнем Волочке какой-то сволочной заводишко разную пакость спустил в реку Цну? Три дня рыба шла кверху брюхом. Говорят, прямо в городе отравленный сом всплыл пудов на пять.

— Не слыхал, — сказал Артем.

— А, что попусту языком молоть! — махнул рукой Гаврилыч. — Когда-нибудь хватятся, да будет поздно.

Артем смотрел на этого ершистого мужика, и он все больше ему нравился С юмором, глаза умные. От носа к щекам ползли тоненькие склеротические жилки. Такие бывают у пьяниц. Волосы, как и глаза, неопределенного цвета, торчат седоватыми кустиками из-под добела вы­горевшей кепчонки. Руки узловатые, мозолистые, в ста­рых порезах.

— Гаврилыч, не посидишь смирно с полчасика, я твой портрет набросаю? — попросил Артем.

— Чего выдумал! — сказал Гаврилыч. — Не люблю я эти разные карикатуры. В прошлом году в поселковой газетенке намалевали меня... Тьфу! Вспомнить про­тивно.

— Это будет не карикатура, а портрет.