Три версты с гаком - Вильям Козлов 14 стр.

— Я тебе тогда у костра неправду сказал, что ты мне нравишься... — тоже шепотом говорил Артем. -— Я тебя люблю... Слышишь, Таня, люблю!

Он нащупал тесемку купальника и дернул. И тут солнечные пятна набросились на них сквозь дырявую крышу. То выхватывали из полумрака ее полные губы, то глаза, то золотистое плечо, то удивительно белую, с загнутым вверх соском грудь.

Артем целовал Таню. Ничего подобного он еще никог­да не испытывал. Он на миг разжал свои объятия, что­бы поделиться переполнявшим его через край счастьем, сказать какие-то нежные слова, но она зажала ему рот ладонью и прошептала:

— Ради бога, молчи!

3

Артем сидел, привалившись голой спиной к жестко­му сосновому стволу и вытянув ноги. Над островом плы­ли облака -— его любимые облака, которые сейчас ниче­го не напоминали. Ровно шумели деревья, добродушно плескалась у берега волна. Где-то в стороне, за островом, прошла моторная лодка. Долго слышался басистый гул. Постепенно он становился визгливее, тоньше и наконец оборвался. И снова благословенная тишина. Совсем близ­ко пролетели три большие утки. Казалось, они очень то­ропятся и чего-то боятся: длинные шеи напряженно вы­тянуты, быстро-быстро машут крыльями. И что за жизнь у бедных уток? В любой момент может грянуть выстрел, и дробь со свистом рассечет воздух.

Пришла Таня, тихая и печальная. Села рядом. В во­лосах запутались сухие травинки. Длинные ресницы опущены. По тому, как они вздрагивают, чувствуется, она ждет: что он сейчас скажет?

Обняв ее за плечи, Артем сказал:

— Таня моя... Моя Таня!

— Почему твоя?

— А чья же? — Он, улыбаясь, приподнял ее подбо­родок и посмотрел в глаза»

Девушка отодвинулась, сняла его руку с плеча.

— Ты стал такой самоуверенный.

— Ладно, критикуй, ругай, можешь даже отколотить, только позволь тебя поцеловать.

— Нет.

Она еще дальше отодвинулась. Сорвала почти про­зрачный колокольчик на длинной ножке и стала сосредо­точенно рассматривать его.

— Даже теперь мы с тобой не можем найти общий язык, — с досадой сказал Артем.

— Даже теперь... — повторила она.

— Я хотел сказать...

— Лучше ничего не говори, — перебила она. — У ме­ня такое впечатление, что ты вдруг поглупел.

— Это, наверное, от счастья. ,

— А вот я не чувствую себя счастливой... — со вздо­хом сказала она.

Над головой зашуршало, посыпались сухие иголки, и скрипучий голос громко произнес:

— Пр-ривет!

4

Умываясь утром, Артем заметил на другом берегу, ря­дом со своей машиной, мотоцикл. «Рыбачок пожало­вал», — подумал он. Иногда в пятницу приезжали ры­баки, но они всегда останавливались на песчаной косе, далеко выдававшейся в озеро. И рыбачили совсем в дру­гой стороне. Артему так и не удалось с ними ни разу пе­рекинуться словом. Впрочем, ему не очень-то этого и хо­телось. Он чувствовал себя на острове владетельным кня­зем и не желал, чтобы кто-либо нарушил невидимые гра­ницы его вотчины.

После завтрака Таня с Кирой отправились на прогул­ку по острову, а Артем, испытывая смутное беспокой­ство, сел в лодку и поплыл к противоположному берегу. Про мотоцикл он Тане ничего не сказал.

«Москвич» стоял под толстой елью. Гладкую крышу будто кто-то нарочно усыпал иголками. Какая-то птица оставила свою отметку на капоте. Артем увидел снаружи в лобовом стекле свою загорелую до черноты борода­тую физиономию со светлыми глазами. На лбу длинная царапина: это он сам себя зацепил блесной. Большой нос покраснел и облупился.

— М-да... хорош женишок! — пробормотал Артем. Тут послышалось покашливание, и грубоватый голос насмешливо произнес:

— Видали мы таких женишков...

Из прибрежных кустов вышел Володя с ружьем на плече, В зубах тлела папироса. Рукава рубахи закатаны. Руки мускулистые, волосатые. Возможно, он давно сто­ял здесь и видел, как Артем причалил и по-идиотски лю­бовался на себя, смотрясь в лобовое стекло, будто в зер­кало.

— Где ее прячешь? На острове?

— На дурацкие вопросы я не отвечаю.

Володя выплюнул окурок, наступил на него огромной ступней в сапоге, подошел ближе. Сузившиеся глаза смот­рят зло, губы кривятся в усмешке.

— Развлекаетесь на лоне природы... Рыбку ловите? Его наглый тон стал раздражать Артема.

— А ты, смотрю, специалист по крупной дичи? — в тон ему сказал он.

— Из ружья не только по. дичи стреляют...

— Ты меня заинтриговал, — усмехнулся Артем.

— Я ведь такой... отчаянный!

— Как же, помню... Когда вы втроем на меня одного навалились.

— Послушай, борода, что тебе, своих питерских мало? Чего к нашим-то девкам пристаешь?

— Дурак ты, — сказал Артем.

Володя выпятил широкую грудь, сорвал с плеча ружье и зачем-то сунул под мышку, а кулаки сжал.

— Я тогда не просил дружков подсоблять мне, — про­цедил он. — Так, по пьянке увязались... Я и один из те­бя котлету сделаю...

— Не тряси ружьем-то, — сказал Артем. — Ненаро­ком выпалит... прямо тебе в ухо!

Володя подошел к сосне и повесил двустврлку на сук. Лицо его побагровело от гнева. Сверля Артема глазами, сказал:

— Хочешь, я твою телегу в озере утоплю?

— Попробуй...

Он матюгнулся, подскочил к «Москвичу» и, навалив­шись грудью на багажник, сдвинул с места. Артем ви­дел, как вздулись под рубахой мышцы, напряглась загорелая шея, а подошвы сапог вдавились в землю. Машина медленно покатилась по пологому берегу к воде. Тресну­ла ветка под колесом, и «Москвич» по радиатор вошел в воду. Парень еще поднатужился, но передние колеса на­крепко увязли в песке.

Володя распрямился и со злорадной ухмылкой посмот­рел на Артема.

— Вытащи-ка теперь, борода... — сказал он.

— Здоров ты, ничего не скажешь... — Артем подо­шел к нему и прежде чем парень сообразил, в чем дело, изо всей силы снизу вверх ударил в подбородок. Взмах­нув руками, Володя упал на спину, как подкошенный. Секунду лежал, изумленно хлопая глазами, потом вско­чил и... тут же получил второй удар в челюсть. На этот раз он поднимался с песка медленно и неохотно. Глаза его осоловели, губы были разбиты. Сплевывая кровь и потирая подбородок, он смотрел мимо Артема. Охота драться и показывать свою силу у него пропала.

— А теперь давай вытаскивать. Попробуем припод­нять за передок, — спокойно сказал Артем и вошел в воду. Володя остался на берегу.

— Ну, что же ты, Геркулес, задумался?

— Я же в сапогах...

Володя потоптался, сел на землю и, кряхтя, морщась, стал стаскивать сапоги.

— Тесноваты? — полюбопытствовал Артем. Володя ничего не ответил. Поставил сапоги рядом, сверху, на солдатский манер положил портянки. Закатав брючины, вошел в воду и стал рядом с Артемом. Вид у него был растерянный и озадаченный. Верхняя губа взду­лась и наползла на нижнюю.

— Раз-два, взяли! — скомандовал Артем.

Касаясь твердыми, как кирпичи, плечами, они с тру­дом вытащили из песка глубоко завязшие колеса и сдали машину назад. Дальше шел подъем, и Артем, наказав Володе не отпускать передок, залез в кабину, включил за­жигание и дал задний ход. Рыча и изрыгая дым, «Моск­вич», пятясь, выбрался на берег. Артем отвел его подаль­ше, выключил мотор и, поставив рычаг переключения на скорость, до отказа вытянул рукоятку ручного тормоза. Теперь машину и трактором не сдвинешь с места.

Парень, сидя на песке, обувался.

— Как ты понял, разговор с позиции силы не получился, — сказал Артем. — Заталкивать машину в воду... Ты бы еще шину проколол...

Володя хмуро взглянул на него и пробурчал:

— У Татьянки научился нотации читать?

— Гм, — озадаченно сказал Артем. — А ты, пожа­луй, прав.

— Боксом занимался? — пощупав подбородок, спро­сил Володя.

— Один год, в армии.

— Иначе ты бы со мной в жизнь не справился...

— Еще бы! Машины в озеро запросто кидаешь...

— Ну ладно, — сказал Володя. — Может, с тобой и не надо было с этой, как ты говоришь, с позиции силы... Только сильно допек ты меня. Ей-богу, как узнал, что ты с ней на озеро укатил, схватил ружье и сюда... Хоро­шо, что остыл маленько. Я ведь с утра тут припухаю. Вот какое дело-то. Татьянка сильно мне нравится.

— Мне тоже, — сказал Артем.

— Ты приехал — уехал, а я серьезно... Может, я же­ниться на ней хочу.

-— По-честному, я бы тоже не против, если, конечно, согласится.

Володя отвернулся и долго смотрел на остров. Лицо его все больше мрачнело, на скулах заиграли желваки.

— Я знаю, Татьянка девка строгая, — наконец заго­ворил он. — И в обиду себя не даст... А все ж таки будет лучше, если она сейчас со мной уедет.

— Ей здесь нравится, — сказал Артем. — А впрочем, хочешь — позову ее?

— Не надо, — сказал Володя. — Еще подумает, сле­жу за ней...

— А разве не так?

— Ты не говори ей, что мы тут... беседовали.

— Не скажу, — пообещал Артем.

Володя подошел к своей «Яве». Рывок — и мотоцикл затарахтел. Сняв с сука ружье, Володя повертел его в руке и, вдруг вскинув, дуплетом выпалил вверх. На кры­шу «Москвича» посыпались иголки и сучки. Рядом с Ар­темом упал опаленный бумажный пыж. С соседнего де­рева со вспологаным криком сорвались две сороки и, вере­ща, полетели прочь. А громкое эхо, всколыхнув тишину, пошло гулять от острова к острову. Володя разобрал ружье, сложил в брезентовый чехол и приторочил к ба­гажнику. Все это он делал сосредоточенно, не спеша.

Длинные рыжеватые бачки на лице двигались вверх-вниз. Казалось, он улыбается. Но Володя не улыбался; усев­шись за руль, он обернулся и угрюмо сказал:

— Лучше бы тебе, борода, уехать отсюда...

«Ява», выпустив клубок пахучего дыма, резво взяла с места. Видно, он хорошо знал дорогу, потому что с та­кой скоростью по узенькой лесной тропке вслепую не поедешь.

Артем поддал босой ногой пыж, спихнул лодку в воду и, равномерно взмахивая веслами, поплыл к острову.

5

Как всегда, захватив с собой снасти, Артем поплыл на свое любимое место к острову, напоминающему шап­ку Мономаха. Солнце еще не взошло, и над озером стлал­ся белый туман. У берегов, громко всплескивая, охоти­лась щука. На плесе гонял мальков окунь. Резиновая лод­ка бесшумно продвигалась вдоль берега. За ней тянулась широкая дымная полоса. Весла чуть слышно погружа­лись в воду. На кувшинках, камышовых листьях, в осоке чернели стрекозы. Много месяцев провели они под водой, прежде чем из личинок превратились в стрекоз. Утрен­няя роса обильно окропила их. Смятые прозрачные крылья слиплись, длинные членистые туловища изогну­лись. Насекомые терпеливо ждали восхода солнца. Лишь обсохнув, смогут они расправить крылья и, навсегда рас­ставшись с пучиной, впервые взмыть в небо.

Солнце занималось над островом. Небо щедро играло яркими красками. Туман рваными клочьями отрывался от воды и таял в воздухе. Артем опустил весла и стал смотреть на остров. Небо над ним заполыхало огнем, вер­шины сосен разом вспыхнули, будто бенгальские огни, и над островом показался край ослепительного диска. Артем сначала сощурился, а потом совсем закрыл глаза. Когда он снова взглянул в ту сторону, солнце уже выкатилось из-за острова, а длинные лучи разбрелись по небу.

Миллионы лет свершается великое таинство: переход от ночи к дню и ото дня к ночи. И миллионы лет эта величественная картина волнует человека. Забыв про ры­балку, Артем, энергично взмахивая веслами, поплыл к другому берегу, туда, где блестела под сосной машина. Там в багажнике мольберт, краски, кисти...

И вот уже третий день он пишет восход солнца. На его счастье, стоит хорошая погода, но каждый раз солнце встает из-за острова по-разному. Никогда эти ве­ликолепные утренние краски не повторяются. Артем ра­ботает с упоением, не замечая времени. И лишь когда солнце начинает припекать макушку, а деревья переста­ют отбрасывать тень, он распрямляется и, отойдя на не­сколько шагов, разглядывает свою работу.

Работал он на том самом земляничном острове, где они с Таней обнаружили ветхий шалаш. Чтобы не возить каждый раз мольберт и краски, Артем оставлял их на ночь в шалаше.

О Тане он думал, возвращаясь на свой остров, где была разбита палатка. Что-то получилось у них не так. Девушка откровенно избегала его. Десять дней прожили они здесь. Начав картину, Артем забросил рыбалку. Правда, в садке еще гуляло достаточно рыбы. Когда нужно было варить уху, Таня брала ее и, подождав, пока уснет, чистила и потрошила. Уху она научилась ва­рить не хуже Артема.

Все делала молча, не глядя на Артема. Он пытался расшевелить ее, развеселить. Рассказывал разные смеш­ные истории и сам первый громко смеялся. У девушки же лицо было непроницаемым. Сняв котелок с огня, пригла­шала Артема обедать. Сидя друг против друга, молча ели. Уха была горячая, и Таня старательно дула на дере­вянную ложку.

Артем не понимал, что происходит с ней, да и не очень-то пытался понять. Работа слишком захватила его, чтобы думать о чем-либо другом. Иногда он ловил на се­бе ее пристальный взгляд, но она тут же опускала рес­ницы или отворачивалась.

Он не сказал ей, что встретился на берегу с Володей и что работает над картиной. Как-то позвал ее на тот, земляничный остров, но она отказалась. После того, что у них произошло, Артем хотел было из шалаша пере­браться в ее палатку, но Таня развернула его за плечи и вытолкнула вместе с матрасом. И вход на «молнию» за­крыла. Артем пожал плечами и отправился в шалаш. Что ему еще оставалось делать?

Он еще раз пытался ночью войти к ней, но, получив молчаливый, настойчивый отпор, угомонился. Хотя, при­знаться, очень разозлился.

Черпая из алюминиевого котелка горячую уху, Артем задумчиво смотрел на озеро,

С востока наползали подер­нутые дымкой дождевые облака. Если погода испортит­ся, придется прервать работу. А ему еще и нужно-то два-три солнечных дня...

Артем вздохнул и взглянул на девушку. Она тут же опустила глаза. В ее ложке дрожат золотистые капли ухи. Он решает, что пора наконец объясниться начистоту.

— Может быть, я действительно тут поглупел, но убей бог, не пойму, что с тобой происходит? — начал он, положив ложку на траву.

— Ничего.

— Тогда почему же ты со мной не разговариваешь?

— О чем говорить-то?

— Гм, — озадаченно произнес он. — Так уж и не о чем...

— Можно о погоде... К вечеру дождь будет.

— Лучше бы не надо.

— Так ведь он нас не спросит. Посыплется с неба — и все.

— Вон какой завернул ветер... Я думаю, разгонит ту­чу. Да и туча-то невелика... Ну, разве что самым краем зацепит...

— Ну вот и поговорили... о погоде, — сказала она, поднимаясь. — Ты на тучу любуйся, а я пойду позани­маюсь, пока нет дождя.

Улыбнулась и, захватив толстые книжки, ушла в глубь острова.

«Чего это я привязался к туче? — злясь на себя, по­думал Артем. — Действительно я здесь поглупел... Пого­ворили, называется!»

Погода вконец испортилась: ветер переменился, и по­дуло с севера. Высоченные деревья, раскачиваясь, шуме­ли и днем и ночью. «Шапка Мономаха» на острове сби­лась набекрень — это ветер согнул деревья. Когда в просветах облаков проглядывала свежая небесная голубиз­на, ветер ненадолго затихал, а хмурая свинцовая волна, с ворчанием накатывавшаяся на берег, замедляла свой бег, прятала белые гребешки. Иногда принимался моро­сить надоедливый мелкий дождь. И тогда на острове ста­новилось совсем неуютно. С ветвей капало на голову, брызгало с травы. Заденешь куст — так и обдаст круп­ными, как горошины, каплями. Стало холодно. Что хоро­шо, так это комары пропали. Куда-то улетела и Кира.

Таня часами не вылезала из палатки. Артем думал, что все зубрит, но, как-то заглянув в низкое окошко, уви­дел, что она лежит на матрасе и, не моргая, смотрит на мокрый просвечивающий потолок. Дождь монотонно шелестел по палатке.

— Таня? — позвал Артем, стоя у входа.

— Что? — не сразу ответила она.

— Я хотел тебе сказать... — он запнулся.

— Я слушаю.

— Знаешь что? Выходи за меня замуж.

Секунду в палатке было тихо, затем послышался сна­чала тихий, потом все громче смех.

— Это что, предложение?

— Я тебя... Ну, помнишь, я тебе говорил там, в ша­лаше?..

— Не помню.