Следующей книгой стало жизнеописание праведного Иоанна Кронштадтского. Благословил-таки святой пастырь «поставить его в план».
Однажды приехала я к своему старцу, привезла очередную книгу с жизнеописанием святого, он принял, улыбнулся и сказал:
– Хорошие у вас друзья, святые.
Нечаянная радость
За две тысячи лет существования Церкви Христовой к лику святых причислено великое множество Божиих людей – от патриархов и императоров до нищих и юродивых. Знать обо всех не по силе обычному человеку; но негоже, если знание о наших небесных покровителях ограничивается лишь «Николой-Угодником», «Пантелеймоном-целителем» да Матроной…
Бывает так, что святые по неведомым причинам сами входят в жизнь человека. Как? До времени ты, может, совсем не знал про какого-то святого и вдруг случается чудесная, неожиданная с ним «встреча», после которой уже невозможно не молиться ему, не искать его покровительства. И тогда возникает интерес к изучению его жития, в котором, как оказывается, существуют «подсказки» именно для тебя, как поступать в том или ином случае. Так же неожиданно входили в мою жизнь иконы Божией Матери. Подобные «встречи» поразительны тем, как вовремя они происходят и указывают, в какую сторону двигаться по жизни дальше. Они с несомненностью свидетельствуют, как близок к нам духовный мир…
Я еще издавалась у МихАбра. Быстро исчерпав имена «великих пророков», он придумал новую серию – тот же «дамский роман», только маскирующийся теперь под серьезную повесть о женских судьбах в разных профессиях: стюардессы, журналистки, проводницы, манекенщицы… Единственная профессия, на которую издатель уговорил меня, была экскурсовод. И «роман» был написан о том, как героиня еще в перестроечные времена пыталась рассказывать своим туристам о порушенных святынях, о вере, плюс, конечно, полудетективная история с внезапной любовью к «новому русскому», который восстанавливал монастырь в глубинке. МихАбру роман категорически не понравился – не потому, что он был плохо написан, просто герои показались ему «из другого времени» – до свадьбы у них случился единственный поцелуй.
– Вранье! Не верю твоим импотентам! – аргументировал он. – Так сейчас не бывает. Не верю!
– Бывает всякое, – ответила я. – Во всяком случае, так должно быть, по-христиански, но вы же продвигаете на рынок «постельный жанр».
– Я продвигаю то, что приносит тебе гонорары. Сеять разумное, доброе, вечное будешь на старости. Ты просто исписалась! – четко выговорил он. – Это конец твоей карьеры.
– Конец карьеры у вас, – так же четко ответила я, встала со стула и поклонилась. – В ножки кланяюсь, что научили писать про святых. Займусь другой карьерой.
– Ладно, даю месяц, исправь свои глупости… – приказал МихАбр. – Добавь парочку любовных сцен – и так и быть напечатаем!
– Ухожу от вас, – спокойно ответила я.
– Перекупили? Молодец! Я тебе имя сделал, теперь пусть другие даром пользуются. Не сомневался, что перебежишь. И куда же?
– В никуда, – пожала я плечами. – Бог пристроит.
– Значит, исписалась…
– У вас – да, а вообще – нет.
МихАбр не сомневался, что шучу или набиваю цену, я же не могла втолковать ему, что «розовый» период моего творчества исчерпал себя. Душа жаждала по-другому изливать писательский талант. Мне стало ясно, что если останусь в издательстве, в котором худо-бедно печаталась в течение десяти лет, это будет означать, что я закапываю свой талант в землю[17]. Не стала я писать любовных сцен. Так мы в одночасье и разошлись.
Какое-то время ничего не случалось. Никакое издательство мною не интересовалось, ниоткуда не звонили, никому я была не нужна. Некоторые мои знакомые с жалостью говорили, что я сама себя посадила в разбитое корыто и сама себя высекла. И под этим натиском я стала малодушно роптать, зачем ушла от МихАбра, под крылом которого все-таки было стабильно и накатано. Но Бог ожидал узнать, куда все-таки склонится мое сердце. Через некоторое время в голову пришла поистине благая мысль о том, что надо молиться святым, про которых уже писала, чтобы они помогли мне найти работу. Раздобыла я, какие было возможно, акафисты и стала читать.
Спустя несколько дней позвонила мне вдруг знакомая редактор, которая объявлялась, может, раз в год. Узнав, что я ушла от МихАбра, она дала мне телефон православного издательства, которое в новейшую историю страны возникло одним из первых и уверенно набирало рабочие обороты. Я и в мыслях не держала, что это издательство может мной заинтересоваться… Набравшись храбрости, все-таки сделала пробный звонок в новую редакцию и сбивчиво рассказала о себе. Мне ответили, что книги мои знают и сами разыскивают автора, то есть меня. Нечаянная радость, да и только… Так началась моя работа в православных издательствах. В них возникли свои проблемы с издателями – как же без них! На первых порах эти проблемы казались неразрешимыми, и бывало, малодушно хотела вернуться к МихАбру. Но понимая, что ничего другого, кроме дамских романов, он мне не предложит, да еще и покуражится вволю, мысль о возвращении я старалась отгонять. Однажды все-таки накатило на меня дремучее уныние. В голову втемяшилась неотвязная мысль, что я так и останусь меж двух стульев. От МихАбра ушла, но и в православном издательстве долго не задержусь: я ведь так мало знаю про Православие, специального образования не имею… Ясно, что параноидальная эта мысль была от лукавого. Но как от нее избавиться, я не знала.
Вскоре случилась такая история, дело было перед Новым годом. Нужно мне было съездить на ВДНХ. Села я на автобус, не посмотрев на номер, а он поехал каким-то неведомым мне маршрутом. Испугавшись, что уеду не туда, через несколько остановок я вышла и на противоположной стороне дороги увидела нарядную в древнерусском стиле церковь, о существовании которой даже не подозревала. Внутри церковной ограды было подозрительно много людей. Двадцать второе декабря… в чем дело? Я подошла к церкви, спросила у старушки, что за праздник сегодня и услышала в ответ:
– Миленький, «Нечаянная радость» Госпожи нашей Пресвятой Богородицы…
Внутри церкви к праздничной иконе было не протолкнуться. Постояла я в сторонке, помолилась. Когда народ немного схлынул, подошла. Приложившись к образу Матери Божией, увидела за стеклом киота невероятное количество подвешенных цепочек, колец, крестиков, золотых брошек: их жертвовали люди в знак какой-то чудесной помощи, полученной от Божией Матери у иконы Ее «Нечаянная радость». Вот сколько чудес Она сотворила…
В тот день освободили мою голову навязчивые мысли – как не было. В Свой праздник Богоматерь утешила и меня, удостоверив, что решение перейти в православное издательство было верным и не надо, по евангельскому слову, оглядываться на прошлое, оно закончилось: «Никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия»[18].
Так открыла я для себя и тот нарядный храм в честь иконы «Нечаянная радость», что в Марьиной Роще, и саму икону. Про храм узнала, что он не закрывался в самые лютые советские времена, как говорят, был «намоленным». Задумалась и о названии иконы. В обиходе часто говорят: «нечаянная радость», когда происходят неожиданные «подарки судьбы»: деньги вдруг появятся или повышение по службе произойдет, или суд кто-то выиграет. А в том ли эта «Нечаянная радость»?
История иконы записана святителем Димитием Ростовским в XVII веке и рассказывает о том, что некий человек имел обычай каждый день молиться перед иконой Богородицы, а потом идти на замышленное им злое дело, на разбой. Но однажды во время молитвы он увидел, что ожил, задвигался образ Богородицы, а на руках и ногах, в боку Младенца – открылись язвы, из которых текла кровь, как на Кресте. В страхе человек спросил Деву Марию об этих язвах и ранах Богомладенца и получил ответ, что такие грешники, как он, вновь и вновь распинают Христа, а Ее заставляют скорбеть от их дел. Тогда грешник стал настойчиво просить Богоматерь помолиться о нем Сыну, но дважды Иисус отвергал Ее моление о прощении грешника. Тогда Мать сказала Сыну: «Буду лежать у ног Твоих с этим грешником, пока не простишь ему грехи». И только ради любви к Своей Матери, к нашей всегдашней Заступнице, Господь Иисус Христос простил разбойнику грехи и в знак прощения повелел ему целовать Свои язвы.
Облобызав язвы Богомладенца, грешник пришел в чувство, и видение исчезло. Святитель Димитрий Ростовский пишет, что после этого он исправил свою жизнь. Прощение грехов стало для него «нечаянной радостью» и дало название появившейся на основе чудесной истории иконы и самого изображения, которое ни с каким другим не спутаешь. В левом углу изображают молящегося на коленях перед образом Богоматери беззаконного человека, а под самим образом пишут начальные слова истории, записанной святителем Димитрием.
Знание этой истории прибавило мне молитвенного опыта, который человек в течение всей жизни собирает по крупицам. Поначалу ведь даже не знаешь, как и о чем молиться… Но теперь, увидев в каком-нибудь храме образ Богородицы «Нечаянная радость», молюсь, чтобы Она указала на мои неведомые мне грехи, которых, возможно, пока даже не чувствую: боюсь оказаться в числе тех грешников, которые не понимают, что творят зло, и тем самым вновь и вновь распинают Христа.
Работа в православном издательстве закипела. Здесь не заставляли кропать дамские романы, описывая беззаконное, как правило, сожительство литературных героев, невольно рекламируя греховный образ жизни. Наоборот, появилась реальная возможность по мере сил подготавливать «перемену ума»[19] обманутых семидесятилетней атеистической пропагандой читателей, рассказывая о забытых Десяти заповедях, из коих седьмая запрещает прелюбодейство.
Дар напрасный?
Дар случайный?
По прошествии некоторого времени пригласили меня в московский монастырь – познакомиться с настоятелем на предмет литработы. Опять переживания – чем могу заинтересовать монахов, они там, поди, с духовным образованием, семинарию закончили, а то и Академию. На каком языке говорить будем? Откладывала я этот визит до последней возможности. Наконец, Зинаида, выпускница Свято-Тихоновского института, которая подготовила почву для встречи, буквально за руку потащила меня в монастырь.
Он оказался буквально в двадцати минутах ходьбы от моего дома… Нечасто, но я бывала в том районе и видела здание церкви. Снаружи она выглядела как обычный храм, только, конечно, требующий ремонта. Невозможно было и предположить, что внутри этой Троицкой церкви перекрытиями разделили ее на три этажа со множеством комнат, гардеробом и туалетами. Был там и склад, обитал мюзик-холл, наконец, вселился Московский академический симфонический оркестр, в алтаре находился кабинет его руководителя… Троицкая церковь стояла немного в стороне от монастырских зданий: понятное дело, почти центр Москвы, конечно, монастырские здания Советы сразу же отобрали. Но все это, слава Богу, было хоть и в недалеком, но в прошлом, церковь и уцелевшие монастырские строения вернули верующим.
Мы обошли вокруг церкви, чуть поплутали во дворах и, наконец, увидели двухэтажный, затерянный среди современных добротных многоэтажек церковный дом. Ничего примечательного, кроме того, что дом приводили в порядок: во дворе – бетономешалка, строительный мусор, разоренный старый сарай, горка чурбанов из спиленного дерева… Мы зашли внутрь старинного здания с метровыми стенами, одолели уже отремонтированные лестнички и переходы, постучали в новую дверь с молитвой: «Господи Иисусе Христе Сыне Божий помилуй мя грешнаго». И услышали: «аминь», на монашеском языке – «входите».
В небольшом, с иконами, кабинете за письменным столом сидел монах. Не ожидая увидеть такого молодого настоятеля, я по-светски, как-то глупо поприветствовала:
– Здрасьте! Вот… принесла… показать свои книги.
– Прекрасно, – бодро ответил он. – С надеждой посмотрим.
Перекрестившись, стала я вытаскивать из рюкзачка книги и складывать на столе. Настоятель говорил с моей знакомой. Я искоса посматривала на них. Разговор, как показалось, был ни о чем: как тот да как этот поживает, да поедут ли весной на Афон, да как трудно со спонсорами, которые сначала обещают, а потом ищи ветра в поле… Попроще бы ремонт делали, подумала я, не разбегались бы спонсоры. Это было мое первое, почему-то негативное впечатление. Наконец, настоятель, благословив, отпустил Зинаиду. Кивнув в окошко, он с гордостью произнес:
– Видели, сколько уже отремонтировали? – и удивился, увидев стопку выложенных мною книг. – Это всё ваши книги?
– Ремонт у вас да… в самом разгаре, – подыскивала я слова. – Это не все, часть…
– Надеюсь, благая, – улыбнулся настоятель. – Похвально…
Я никак не могла попасть в нужную тональность разговора и сказала, наверно, глупость:
– Помрем – узнаем, благая ли… Не знаю, какие вам показывать – роман или про святых…
– До смерти, конечно, мы ждать не будем… – пообещал молодой настоятель, полистав некоторые книги. – Прекрасно. Трудиться придется много.
– Испугали работой трудоголика! – усмехнулась я.
– Святые отцы говорят, что везде должно наблюдать меру и правило, – с расстановкой ответил отец настоятель, желая преподать духовный совет.
– Если бы кто-то сидел рядом и все время эту меру отмерял… – вздохнула я, прикидывая, сколько ему лет: двадцать пять или тридцать? Пусть поживет еще на свете, а потом советует женщине, которая в матери ему годится, подумала я.
Кивая на обложку моей «Прекрасной Натали», он спросил:
– О ком это? О жене Пушкина?
Подобная осведомленность настоятеля обнадеживала.
– Да, о Наталье Гончаровой-Пушкиной-Ланской.
– Прекрасно, – задумчиво, глядя мне в глаза, повторил настоятель. Наверно, на моем месте он надеялся увидеть какую-нибудь пожилую, толстую, седую тетю, одним словом, православную писательницу. Я была полной противоположностью.
– Вам оставить почитать эти книги? – спросила я.
– Нет, читать некогда, – твердо ответил он. – Доверяю отзыву Зинаиды. А вот скажите, есть ли в вашей книге упоминание о переписке Пушкина и святителя Филарета, митрополита Московского?
От знания настоятелем подобных тонкостей из жизни поэта я просто оторопела.
– Вы филолог по образованию? – с удивлением спросила я.
– Нет, конечно. Так-таки есть переписка?
– Обижаете, – воскликнула я. – Как же без нее!
– А вы знаете, что свой стихотворный ответ святитель писал именно здесь, – сказал настоятель.
Я сначала даже не поняла, о чем речь.
– Как здесь?
– За стеной, – указал он, – находился его рабочий кабинет.
– Да вы что… – только и смогла ответить я, ибо, надо признаться, ничего не знала о Подворье Сергиевой лавры, где находилась.
– Вот такое у нас историческое место, – с гордостью сказал настоятель.
Внезапно я почувствовала нечто необычайное, о чем можно сказать так: История прошествовала совсем рядом, мимолетно коснувшись моей души. Это почти физическое ощущение завораживало…
– Ой! – воскликнула я, закрыв глаза.
– Плохо? – спросил настоятель.
– Нет, наоборот, у вас так хорошо…
И правда, атмосфера кабинета будто преобразилась. Безо всякой причины я вдруг перестала смотреть на молодого настоятеля с предубеждением, мол, что он там может знать о жизни вообще, и о книгоиздании в частности. Встреча в результате прошла плодотворно, к обоюдному удовлетворению.
Под впечатлением неведомой «исторической встречи», я вернулась домой и позвонила своей приятельнице Татьяне Терентьевне, художнице, которая училась тогда иконописному мастерству. В красках расписала я ей поход к настоятелю монастыря, присовокупив про «встречу с Историей»:
– Что это было, не понимаю.
– Вот надо было прямо в кабинете у настоятеля и расспросить об этом, – ответила она.
– Что ты, Терентьевна! С первого раза подумал бы, что я ку-ку. Он и так на меня как-то странно смотрел. Понимаешь, это и не расскажешь. Как будто кто-то тихонько души коснулся так ласково…
– А ты настоятеля поздравила? – отвлекалась она от темы.
– С чем? – не поняла я.
– Как с чем! С престолом! Сегодня ведь второе декабря? Да… Память святителя Филарета, престольный праздник Подворья лавры.